Пятнадцать лет разницы.

Я знала, что будет непросто как минимум потому, что он с высоты своего опыта легко сумеет распознать природу моих чувств к нему – и точно не спутает с обычной благодарностью. Вот чего понять не могу: почему он и правда настолько взбесился именно сейчас, именно тогда, когда я принимала участие в постановке?

К черту. Меня больше не должно интересовать творящееся в мозгах опек… Юнги-шши. Если он не соизволил мне ничего объяснить, несмотря на осторожные вопросы, значит, не стоит и заморачиваться. Хотя да, я всё еще чувствую вину…

И, к сожалению, страх.

Даже Чонгуковых объятий сначала напугалась, надеюсь, он этого не заметил, да и Сокджин-шши когда схватил, сердце чуть ли не остановилось. Утром, когда мы с Чонгуком шли на пары мимо стройки, и оттуда послышался грохот, пришлось остановиться на пару минут, чтобы успокоиться. В общем…

В общем и целом, я зла и расстроена, но просто так выбросить из головы чувства, живущие уже несколько лет, я всё еще не могу.

Чон-мама с порога вручила мне чашку горячего какао, ободряюще хлопнула по плечу и сообщила, что заказ с едой уже едет, он оплаченный, а ей кровь из носу необходимо бежать в офис.

Забыться сном после еды так и не получается. Отвлечься на учебу или книги – тоже, потому что в черепушке всё время бьются за первенство воспоминания.

Как вместе отскребали дочиста дом.

Как кормили щенков из бутылочки, когда те вдруг заболели.

Как вместе отмечали праздники.

Как он впервые залепил мне снежком в спину, а после просил пощады.

Эта ночь проходит так же бессонно, как и предыдущая, хотя Чонгук ответственно спит рядышком, готовый проснуться в любое время и успокоить. Вопреки всем ожиданиям – даже своим – я не плачу. Совсем.

А еще через три дня при выходе из университета меня ловит необыкновенно серьезный Юнги.

- Нам нужно поговорить.

И я, глупая, соглашаюсь, взмахом руки отпуская Чонгука домой (хотя и знаю, что он не хочет меня бросать на съедение).

Мы безмолвно ужинаем в том же ресторанчике, куда он привел меня в день нашего знакомства, и мясо сегодня выше любых похвал. Юнги-шши всё время бросает на меня взгляды, которые я даже не берусь идентифицировать, но решается нарушить молчание только тогда, когда я пододвигаю к себе чашку с какао.

- Прости меня.

Чуть не обливаюсь чертовым какао. Вот этого я точно не ждала, о чем пытаюсь сообщить как можно спокойнее.

- А чего ждала? – и взгляд такой… тяжелый. Пожимаю плечами.

- Ничего, собственно. Не ждала даже увидеть рядом со своим универом, не то что извинений.

- Я был возмутительно неправ… И не только в то утро. Конечно же, с моей стороны это было минимум некрасиво приводить кого-то в наш общий дом…

- У меня же нет на него ни единого права, - напоминаю, но дело в том, что я и правда так считаю. То, что надо мной оформили опекунство, еще не значит, что я буду претендовать хоть на что-то, да я даже вещи старалась носить как можно бережнее… чтобы была возможность их вернуть. Юнги-шши с шумом выдыхает, морщится, но продолжает.

- … не посоветовавшись с тобой. И орать я совершенно не должен был, и говорить то, что сказал. Блин, да я внес тебя в совладельцы дома еще при его покупке, если не веришь – у меня бумаги с собой! – снимает очки и устало потирает покрасневшие глаза. Всё выглядит так, будто он тоже не спал эти четыре ночи. – И моя резкость в последние месяцы… я не могу её объяснить, но мне жаль. Искренне жаль. Это непростительно – сначала пообещать тебе защиту и уют, а после самому же их отбирать, даже этого не замечая.

- Это всё, конечно, звучит очень хорошо, - медленно тяну слова, обдумывая каждое, и упрямо пытаюсь не обращать внимания на скребущих нутро кошек, - но что дальше?

Мужчина улыбается одними уголками губ, вводя меня в замешательство, но после предлагает то, чего я уж никак не могла предполагать.

- Я прошу тебя вернуться домой. В наш дом, - и это наш он так выделяет, что мне на мгновение неловко, но после я вспоминаю те адские ночи, когда тряслась в сухой истерике как можно тише, чтобы не разбудить лежащего рядом Чонгука. Юнги-шши, видя откровенную неприязнь на моем лице (надеюсь, что смогла показать именно её), поспешно уточняет, - конечно же, когда тебе это будет удобно. И если ты захочешь этого сама. Я приму любое твое решение, но если решишь остаться где-то иначе или найти новое жилье, пожалуйста, сообщи мне – я хотя бы привезу все твои вещи.

***

Чонгук смотрит с хитрой улыбкой, и я понять не могу, почему он так лыбится, но на всякий случай отодвигаюсь.

- Ты точно ничего ему не говорил? – в который раз уточняю, но друг снова отрицательно машет головой.

- Ты правда не понимаешь, почему я настолько доволен? – теперь уже моя очередь мотать несчастной головушкой, будто я игрушка. – Он тебя умолял вернуться к нему.

- Ничего он не умолял, - отмахиваюсь, хотя если учесть обычное поведение Юнги-шши и сравнить с сегодняшним, то Чонгук близок к правде. Друг нетерпеливо ёрзает на кровати.

- Так как ты поступишь?

А вот это мне и самой интересно.

- Промаринуй его в неизвестности еще пару дней, - советует добренький Чонгук, но он не знает основного: мне и самой некомфортно вдали от дома. Я ужасно хочу в свою маленькую комнату-крепость с самой удобной в мире кроватью, цветастым одеялком и десятками подушек – упасть туда и забыться спокойным сном хотя бы на день. Когда я сообщаю об этом Чонгуку, он только улыбается и советует:

- Тогда лучше сейчас беги. Твой опекун как раз через полтора-два часа должен домой возвращаться, разве не так?

Лицо Юнги-шши, когда он открывает дверь на кухню, а там уже ждем я и ужин – бесценно.

Он безупречно вежлив во время приема пищи, только ловит за руку (и да, я отдергиваю её в то же мгновение под его расстроенным взглядом), когда я иду мыть посуду, и просит присесть.

- Я отлично понимаю, что ты меня не простила, - согласно киваю, ничуть не скрываясь – такие вещи не прощаются в одно мгновение. Он продолжает, - да и понимаю это. Вот только, раз ты решила вернуться, я хочу немного сменить наши правила. Нет, ничего такого, - видя мою напряженность, сразу же пытается успокоить, - просто теперь мы делим все обязанности по дому поровну. Это обязательное условие, пойдет?

- Но вы же меня держите… - начинаю, но у мужчины в одно мгновение лицо становится настолько несчастным, что замолкаю. Молчим пару минут, пока он собирается с мыслями.

- Я тебя не «держу» ради чего-то. На самом деле, я думал, что ты давно это поняла… Мой очередной недочет, - никогда не видела его настолько раздраженным – на себя. - Вообще-то, мне знакомый психолог посоветовал дать тебе чем-то заняться, чтобы ты сначала могла адаптироваться в доме и принять свою свободу. А потом – каюсь, я настолько привык, что просто… Чёрт. В общем, обязанности поровну, потом составим расписание. Идет?

Молча киваю, чувствуя себя, как три года назад – подобранным с улицы щенком. Мужчина продолжает:

- И второе: если ты вдруг захочешь кого-то привести, просто напиши мне сообщение. С моей стороны… больше такое не повторится.

- Мне некого водить, - осторожно уточняю, от чего лицо опекуна на мгновение становится нечитаемым, а потом он по своему обыкновению улыбается. – И вы тоже… в общем, делайте всё, но только предупреждайте.

- Какие твои годы. И нет, я не буду никого водить, - твердо и уверенно. Ну ладно, как хочет.

(Признаваться себе, что после этих его слов железные тиски вокруг сердца разжались, я не собираюсь.)

- Кроме того, я надеюсь, что ты не собираешься искать жилье сразу же после окончания колледжа. То есть я понимаю, если ты захочешь действительно жить отдельно и наслаждаться этим – то пожалуйста, но если только потому, что боишься стеснить меня или считаешь, что моя опека живет только до твоих двадцати одного, то ты ошибаешься.

Мужчина напротив настолько восхитительно серьезен, что дыхание перехватывает. И да, в глубине души я всё еще сердита на него, вот только… его слова дают четко понять: для него я всего лишь воспитанница.