Девушки он во мне не видит.

***

В спокойном, размеренном темпе проходит еще год. Мы мирно сосуществуем, наверное, даже слишком осторожничаем друг с другом, излишне вежливы и предупредительны… Ну и к черту. Я действительно остаюсь жить с ним после окончания колледжа, хотя на самом деле уже трижды полностью собирала свои вещи в твердой уверенности, что уйду.

А потом спускалась в гостиную, где Юнги работал, сидя на полу и будучи обложенным псами со всех сторон. Он поднимал взгляд, коротко улыбался – одними уголками губ, как всегда, интересовался, не хочу ли я какао с только что испеченными булочками… И меня отпускало напряжение, я кивком соглашалась и возвращалась к себе – разбирать сумки и нервно кусать губы.

Мои чувства? Они никуда не делись, наоборот, крепли с каждым днем, заставляя просыпаться посреди ночи, тяжело дыша – в снах Юнги отвергал мои признания раз за разом.

В остальном мы почти что вернулись к привычному образу жизни. Юнги ненавязчиво таскает мне еду, когда я простужена, подвозит на пары и опекает в своей привычной манере – осторожно и не напрягая. Когда пришла пора искать мне работу по специальности, он даже отменил все свои планы на работе и ответственно ходил со мной на все собеседования. Ждал, правда, у входа или где-то в парке неподалеку, но мне и этого хватало для ощущения себя значимой.

Театральный кружок я, кстати, не забросила, а после выпуска так и вообще нахально предупредила Намджун-сонсэннима, что теперь он не отвертится от совместных вечеров с выпивкой. Он ничуть не возражал, кажется, точно так же привязался ко мне, как и я к нему.

Что самое странное в общей жизни с Юнги – так это взгляды. Непонятные, пристальные и внимательные, которыми опекун одаривает меня почти всегда, когда думает, что я не замечаю.

А еще…

Чонгук почти что при каждой встрече ненавязчиво намекает, что пора бы уже попробовать перевести отношения с Юнги на новый уровень. Мол, работа у меня теперь стабильная, даже если и мои чувства отвергнут, то найти жилье сейчас совсем не будет проблемой, и так далее, и тому подобное, а, может, опекун и сам жить без меня не может, чего это я только хожу и вздыхаю, вздыхаю и хожу…

Достал меня друг этим так, что когда он в очередной раз завел об этом беседу, я просто оставила деньги за свой заказ и ушла. Чонгук потом тропинку протаптывал под окнами моей комнаты, так как пускать его внутрь я запретила (мне, наверное, показалось… но Юнги-шши при этом выглядел настолько довольным, что я даже удивилась) и время от времени звонил. Звонки я сбрасывала, но втихаря подсматривала в щелочку между штор, как друг ходит туда-сюда, а за ним заинтересованно топотят псы, тоже туда-сюда. Простила я друга только после сообщения с обещанием, что он больше никогда эту тему не поднимет.

Юнги так скривился, когда я попросила его впустить Чонгука, что я смеялась еще долго. Правда, Гукки надолго не остался, лишь вручил мне извинительный торт и смущенно попросил прощения, после заинтересовано зыркнул в сторону опекуна, награждающего самого Чона презрительным взглядом, неожиданно развеселился и пообещал прийти на стандартные пятничные посиделки. После ушел, привычно чмокнув меня в щеку, а Юнги после этого весь вечер крутился рядом, очень палено пытаясь узнать причину ссоры с лучшим другом. Пришлось краснеть и отшучиваться, а после вообще сбежать в свою комнату под предлогом подготовки к работе.

Тот день закончился тем, что Юнги привычно зашел мне пожелать спокойной ночи, невозмутимо подоткнул сползшее на пол одеяло (я редко во сне укрываюсь) и с абсолютным кирпич-фейсом коснулся губами моей щеки. Точно там же, где и Чонгук несколькими часами ранее.

- Территорию метит, - ржал Чонгук на следующий день, когда мы во время обеденного перерыва встретились выпить кофе. В отместку за вызванное его словами смущение оттоптала ему пальцы.

На самом деле, я отлично понимала, что друг прав. Так долго продолжаться не может, обуревающие мое юное и неопытное сердце страсти со временем станут настолько очевидны, что даже абсолютно слепой заметит, и тогда я потеряю контроль. Мне уже мало быть тем, кем я есть в его жизни – девочкой со значительной разницей в возрасте, которая для него что-то среднее между ребенком и младшей сестрой.

В общем и целом, жизнь налаживалась, что заставляло с каждым днем всё больше и больше ждать от нее пинка под задницу.

Он пришел.

В лице Сокджина-шши, который пришел на наши пятничные посиделки вместе с Намджуном-шши, многозначительно переглядывался с ним и Чонгуком весь вечер, из-за чего те двое слиняли всего через час после начала. Я тоже собралась потихоньку свалить, но мой бывший преподаватель ловко схватил за шкирку и усадил обратно. Ну ладно.

- Всё же вы из-за меня пришли, - печально резюмировала в ожидании скучной полуторачасовой лекции. Почти все наши встречи оканчивались тем, что Сокджин-шши с упорством носорога пытался мне объяснить туманными намеками то, чего я упорно не могла понять (как минимум потому, что не слушала).

- Чонгук сказал, что ты наложила вето на обсуждение Юнги с ним, - и ехидно осклабился. Зараза. – Меня ты слушать будешь.

- Почему это? – ну так и я уже не тот зашуганный ребёнок, мне почти двадцать два, за плечами внушительная школа жизни. Сокджин-шши жестом фокусника подозвал официанта и торжественно заявил.

- Потому что мы с тобой сейчас напьемся вусмерть!

И кто такому противиться будет?

***

О чем бы не шла речь в том баре, но несколько часов моей жизни будто выпали из моей головы. Пришла я в себя на пороге дома, отчаянно цепляясь пальцами за вешалку и смутно понимая, что если еще хоть немного потяну, то она отвалится. Рядом стоял откровенно ошарашенный степенью моего опъянения Юнги и, кажется, не знал, с чего начать – то ли отцепить меня от вешалки, то ли помочь снять обувь, то ли просто взвалить на плечо и отнести в ванную, где запереть до утра.

- Это я еще не пьяна, - неторопливо объясняю, - Сокджина-шши в такси вообще заносили.

- То есть ты добиралась домой на такси? – со вздохом облегчения. Мне приходится отвести руки от вешалки, чтобы показательно развести их в стороны. Несчастное приспособление всё же отваливается от стены.

- Не помню. Ой. Я её завтра… сегодня… прибью назад, короче.

- Что ты вообще делала с Сокджином? – с каким-то отчаянием спрашивает опекун, помогая выпутаться из куртки. Внезапно на меня накатывает грусть и я очень незаметно (ага, как же) принимаюсь шмыгать носом.

- Он мне мозги на место вставлял, - на самом деле, это единственная фраза, которую я запомнила из разговора с Сокджином-шши. Грусть накатывает совсем уже неконтролируемо, и я всхлипываю. - Он меня дурой назва-а-а-ал. И сказал, что хоть у меня должны быть стальные я…

- Хватит, я понял, - куртка летит на пол, ботинки тоже, а опекун тихо ругается себе под нос. Мои всхлипывания обретают конкретную причину – я наконец-то вспоминаю, почему вообще пила и что чувствую к этому замечательному мужчине, и вот тогда начинается неконтролируемое слезовыделение с тихими подвываниями.

Самое плохое то, что я отлично понимаю, как же мне завтра будет стыдно за эти слёзы, за истерику и то, насколько трепетно и близко ко мне этот чертовски горячий мужчина.

- Чшш, ну ты чего, - и неловко по спине ладонью, приобнимая второй рукой, - что-то из ряда вон выходящее должно было случится, чтобы ты так… расстроилась.

А в ушах – словно вода. Все звуки будто и слышу, но они так далеко, так непонятны, а вот близко и четко – изгиб шеи, терпкий запах, острая ключица.

И кожа под губами такая соленая…

- Ты что творишь? – шепчет с такой неожиданной уязвимой болью в голосе. – Настолько перепила?

- Я этого столько лет хотела, - выдыхаю нервно, пока дрожащими руками как можно крепче цепляюсь за его рубашку. – Почти что все те пять лет, возможно, даже с того дня, как ты меня подобрал.

- Ты просто пьяна, - пытается уговорить, пока я нервно расстегиваю пуговицы, обнажая такую восхитительно нежную кожу. Надо же, выглядит худым, а на деле есть чем полюбоваться. – Тебе стоит выспаться, и только тогда…