— Эй, помедленнее. Никто не отбирает.

Мне стало стыдно. Подозреваю, до лихорадочных красных пятен на скулах. Опустила глаза в тарелку и принялась разрезать мясо на маленькие кусочки, боясь посмотреть на мужчину, которому совершенно точно смешно или даже отвратительно с такой невежей рядом сидеть.

Доедали мы молча. Мужчина копался в телефоне, время от времени с кем-то созваниваясь и тихо переговариваясь о чем-то важном, скорее всего, рабочем.

— Мин Юнги.

— А? — меня после еды разморило, и я сонно смотрела из-под полуопущенных век, допивая третью чашку какао. Подумать даже боюсь, как потом платить за это всё.

— Мин Юнги. Мое имя, — смотрит, как на идиотку, и мне становится стыдно.

— Киа Юнджи.

— В семье были японцы?

— Откуда мне знать? — веду плечами, пытаясь неловко улыбнуться.

— Прости, не подумал, — Юнги-шши смотрит как-то… непонятно, и я поплотнее запахиваю джинсовку. Он трактует это по-своему и протягивает свой шарф с таким выражением лица, что даже спорить не хочется. А шарф пахнет вкусно.

— Убирать умеешь?

— Простите? — смотрю недоуменно, ощущая, как тепло окутывает изо всех сторон. Давно мне так уютно не было. Наверное, никогда.

— Убирать и готовить умеешь?

— Убирать могу, и хорошо, с готовкой плоховато, но я быстро учусь, — отвечаю честно, понимая, что это пустой разговор.

— Тогда живешь у меня, а за это убираешь и готовишь. Идет?

Смотрит серьезно, а у меня мурашки по коже и предчувствие плохое.

— Убираю, готовлю… и всё? Больше ничего вы у меня требовать не будете? — спрашиваю с опаской, боясь поднимать взгляд от столешницы.

— Я похож на насильника? — А теперь в голосе слышится насмешка. Приходится посмотреть мужчине в глаза и честно ответить:

— Иногда очень хорошие на первый взгляд мужчины оказываются полными сволочами.

— Но ты же… — и взгляд внимательней, будто внутрь заглядывает. Не удивлюсь, если это и правда так.

— Сбегала и пряталась, да. Но если меня потом находили наши же, приютовские, всё равно плохо было.

Молчим. Я гоняю ложечкой по кружке остатки какао, он снова залипает в телефон, время от времени кривя свои идеальные тонкие губы. Потом протягивает мне гаджет и просит:

— Покажи свой.

Шарю по страницам различных детских домов, нахожу то исчадие ада, в котором провела всю жизнь и уверенным жестом возвращаю телефон. Что бы он ни сделал: попытался вернуть меня им, связался с кем-то из «покровителей», да хоть в милицию позвонил, мне уже всё равно. Но мужчина не оправдывает ожидания, он просто расплачивается с хозяйкой, забирает у нее увесистый пакет и жестом подзывает меня встать.

— Уборка и готовка. Я серьезно.

Даже если он и соврет, сейчас мне очень хочется ему верить.

***

Мне выделяют огромное пушистое полотенце, новую зубную щетку, футболку явно с мужского плеча и отправляют спать на огромный диван в гостиной.

Ясное дело, уснуть я не могу.

Диван удобный, хотя и немного жесткий, подушки идеальной мягкости, на стене время от времени отбиваются блики от уличного фонаря и мимо проезжающих машин, из-за хорошей звукоизоляции ничто не мешает…

Но уснуть-то не получается!

В коридоре загорается приглушенный свет, и тихий голос Юнги-шши слышно хорошо, пока он идет на кухню. Я честно пытаюсь не слушать, но случайно зацепившиеся за уши слова заставляют поднять подушку с головы.

— Накопай мне на этот приют всё, что только возможно. Особенно удели внимание тому, куда пропадают девочки подросткового возраста. Не уверен, но всё возможно. Материалы сначала мне скинешь, а после уже решим, стоит ли обращаться в полицию.

Голос стал почти неразличимым, и я наконец уснула, уже не зная, что почти всю ночь мне поправляли одеяло и следили, не проснулась ли я вдруг от кошмара.

Все эти мелочи и детали я узнаю намного позже.

***

Меня впервые не будят в шесть, но организм сам просыпается, и я понимаю, что ненужную привычку искоренять придется долго. В сонном состоянии плетусь в ванную, на автомате чищу зубы и до меня наконец доходит.

Я не в приюте. Не. В. Приюте. Больше никакой травли, побоев и боязни быть очередной «подопечной». У меня есть надежда на то, что я буду жить по-человечески. Гадкий внутренний голос тут же выдает ехидное: «Пока ты ему не надоешь».

— Ты чего так рано? — меня в коридоре ловят за руку, и я начинаю завидовать этому мужчине. Только что из постели, а выглядит точно так же, как и вчера, даже волосы не потрепаны. Может, он спит на спине и не ворочается во сне? Да не, таких людей не существует.

— Завтрак приготовить, — нахожу отмазку, медленно вытягивая ладонь с крепкого захвата. — Утро ведь.

— Аджума вчера собрала нам с собой. Иди досыпать.

И дверь в свою комнату закрыл. Сказала бы, что смешной, но о старших так нельзя.

Интересно, сколько ему? Двадцать пять? Двадцать семь?

— Тридцать два, — мы завтракаем, когда я решаюсь задать этот вопрос. Хорошо, что в этот момент я ничего не жую. — И лучше бы тебе воздержаться от шуток на эту тему.

Будто бы я когда-то решилась на подобное.

— Какие планы на день? — спрашивает так, будто бы мы обыкновенные сожители. Хотя, теперь так и есть. Надеюсь.

— Школа до шести, после я буду свободна.

— Сможешь прогулять последний урок? Нам нужно будет пойти в полицию, дать показания и освободить тебя от опеки тем детским домом, — и всё это таким спокойным тоном, будто каждый день он спасает людей. А мне почему-то расплакаться хочется, поэтому я просто киваю и начинаю мыть посуду.

Да я ради этого готова не только урок прогулять.

***

Оливковое масло, лимонный сок и чуточку перца. Посолить, взбить, две столовые ложки вылить в салат, аккуратно перемешать, чтобы не поломать листья зелени, сверху украсить петрушкой.

За эти три дня я научилась готовить курицу, филе рыбы, различные салаты и оладьи. Юнги-шши любезно нагрузил меня кулинарными книгами сразу же после того, как мы вышли из участка полиции, заверил меня в абсолютной всеядности, отвез домой и пропал. По тому, что еда из кастрюль исчезала каждый день, я понимала, что мужчина еще жив, поэтому не беспокоилась — взрослый человек, взрослые проблемы, да и меня это не касается. Комплект ключей мне выделили еще в первый день, поэтому я просто делала то, за что мне позволяли жить в роскошной квартире: готовила, мыла посуду и убирала огромное помещение по частям.

Говядина пахла просто изумительно, хрустящая зелень так и манила попробовать ее, а тушеные овощи почти выбили меня из сознания.

Накрыть кастрюли, поставить на стол, прикрыть полотенцем. Запихнуть батончик в рот, потрепанный рюкзак на спину и быстро-быстро побежать, чтобы успеть на автобус. Уроки до шести, на перерывах еще бы успеть сделать домашнее, после на подработку, за перерыв успеть доучить задания и после пешком в дом Юнги-шши, да так, чтобы не нарваться ни на каких подозрительных личностей.

Двенадцать ночи, я дома.

Шесть утра: пропылесосить гостиную, прежде проверив, есть ли хозяин дома, чтобы вдруг не разбудить, после приходит черед ванной — ее я оставила на сам конец, ибо убирать много. В половину восьмого вытащить с вечера замаринованное мясо, отправить его в духовку вместе с овощами, порубленными на мелкие кубики. Запихнуть батончик в рот…

Кажется, я не продержусь так долго и снова окажусь на улице.

***

Воскресенье. Наконец-то, да, наконец-то я смогу отработать полный рабочий день и получить оплату. Но сейчас нужно поднять себя с кровати, пойти на кухню и сделать какой-нибудь суп и, наверное, стоит сегодня сделать что-то с грибами. А еще вчера в холодильнике появился перец, его можно нафаршировать легким салатом…

Голова немного кружится, пока я мою грибы, и приходится часто мигать, но противные черные точки перед глазами не пропадают. Я знаю это состояние, у меня было подобное, когда меня заперли в карцере на неделю, снабжая при этом только водой и черствым хлебом. Увы, я слишком хорошо помню все ощущения.