— Наверное, да. Я не уверена, но… Мне уже двадцать, еще пара месяцев — и он с чистым сердцем сможет выбросить меня из дома. Ему неприятно находиться рядом со мной.

— Ну-ну, — друг хмыкает на это насмешливо, а после советует. — Ты бы с ним поговорила, а то твои слова как-то мне не кажутся похожими на реальность. Ну вот, теперь готово, — он поворачивает меня к зеркалу, демонстрируя действительно неплохую прическу: типичный для Джейн строгий пучок, заколотый шпильками. — Тебе идет. С макияжем сама справишься?

Здесь уже более уверенно киваю. В этом деле я и правда лучше, чем в прическах.

Если нужно, ты делаешь из себя милую аккуратность, хотя чувствуешь себя раздраженной, испуганной и агрессивной. Карандашом под веки, матово-нежной помадой по губам, после прибавить немного твердой упрямости во взгляде и расслабить плечи.

Я должна отвечать за свои чувства и поступки. Если я ошиблась — мне нужно исправить всё, если я кого-то обидела — мне нужно извиниться.

Если я влюбилась… Что же, мне нужно только молчать и не выказывать себя даже взглядом.

В принципе, это именно то, что в силу своего воспитания я умею лучше всего.

***

Как только я ступаю на сцену, всё остальное отходит на задний план. История моей героини настолько близка мне по духу, что вжиться в её образ хоть и сначала доставляло неудобство, но сейчас это получается настолько естественно, что я переживаю каждую её эмоцию.

И это восхищает.

Каждый из нашей небольшой труппы идеально отыгрывает свою роль, и я не могу не восхититься Намджун-сонсэннимом, который со своим гримом действительно кажется старше лет на десять реального возраста.

Когда спектакль заканчивается, и аплодисменты шквалом обрушиваются на актеров, я наконец замечаю в толпе Юнги-шши и открыто улыбаюсь ему — вроде как, смотри, я хорошо поработала и горжусь собой!

Вот только опекун сухо кивает, вперяется злым взглядом в меня и Намджун-сонсэннима и уходит, не дождавшись меня.

— А он не очень любезный, — сонсэнним уже в гримерке подсаживается как можно ближе ко мне и помогает вытягивать шпильки, которых Чонгук не пожалел, из волос. — Мог бы хоть сюда подойти и, не знаю, похвалить. Ты правда была изумительной сегодня.

— Не знаю, — пропускаю мимо ушей толстый комплимент и пытаюсь не слишком удрученно выглядеть, хотя на деле на душе кошки скребут, — он скептично отнесся к моей головной роли с самого начала.

— Постой, — сонсэнним начинает как-то понимающе улыбаться, хочешь сказать, ты рассказала своему опекуну, что играешь вместе со мной? Еще тогда, когда мы только разрабатывали всё?

— Ну… да. И что в этом такого? — непонимающе рассматриваю мужчину, который уже начинает открыто смеяться.

— Ничего. Совсем ничего. Так вот почему Сокджин-хён говорил, что твой опекун — жесткий собственник.

Всё равно ничего не понимаю.

***

Когда возвращаюсь домой, меня ждут только псы, жмущиеся к ногам и нежно обласкивающие языками ладони. В комнатах пусто, нет ни намека на Юнги-шши, и от этого всего, от его равнодушия становится настолько пусто на душе, настолько больно и обидно, что я впервые за весь этот период негласной ссоры сажусь перед входной дверью и начинаю плакать. Волкодавы обеспокоено трутся рядом, вылизывают лицо и скулят, и я утыкаюсь лицом в мягкую шею одного из них.

За что мне эти чувства?

За что эта вымученная тяга? Желание сделать всё как можно лучше? Стать идеальной в чужих глазах?

За что мне эта отчаянная боль?

***

— Ты на нее так смотрел, будто готов был убить прямо на сцене, — Сокджин ухмыляется агрессии, с которой Юнги почти что бросает бокал на стол. — Или сделать кое-что другое.

— Ты не помогаешь, хён, — цедит сквозь зубы, а руки трясутся от еле сдерживаемой злости. — Ты видел, как они друг на друга смотрели?

— Как Джейн Эйр на мистера Рочестера, — Сокджин насмешливо пожимает плечами, — хорошо вжились в роль ребятки. Только ты разводишь здесь психоз.

— Она липла к нему, как… — но не договаривает, потому что старший оперативно запихивает ему в рот закуску.

— Лучше не стоит, — с мягким предупреждением советует, — ты же так на самом деле не думаешь, и если сейчас скажешь, то после будет стыдно. А если ты сожалеешь о чем-то, дорогие тебе люди от этого страдают. Думаешь, не видно, что малышку ты довел до нервного срыва?

— Ни до чего я её не доводил.

— Значит, она просто так выглядит, как зомбак.

— Это всё из-за её драмкружка! — возмущается, вскидываясь от, как ему кажется, несправедливого замечания. — Если бы не тратила на него время, то и высыпалась бы нормально.

— Ты и правда не понимаешь, да? — Сокджин зарывается пальцами в волосы, со снисходительной жалостью объясняет. — Она дерганная и уставшая не из-за репетиций, а из-за кого-то, кто свое нереализованное желание переводит в агрессию.

— Нереализованное желание? Ты о чем вообще, хён? — Юнги нервно улыбается, прикрываясь выпивкой. — Не надоело еще придумывать и приписывать всякое и мне, и Юнджи?

— Ты думаешь, я слепой? Это девочка может думать, что просто тебе надоела и ты собираешься её выбросить, — кривая ухмылка Юнги бледнеет и он собирается перебить, но Сокджин демонстративно указывает на тарелку с закуской, — а вот и мне, и Намджуну очень хорошо понятно, что ты в действительности хочешь её намного ближе.

— На чьей ты вообще стороне, хён? — Юнги устало вздыхает, уставившись в пол. Сокджин крутит между пальцами ножку бокала, опускает его со звоном на стол и смотрит в глаза другу.

— Хотел бы сам знать.

Хлопок по плечу друг друга, грустные улыбки запутавшихся мужчин и щелчок закрывшейся двери.

Юнги совершенно не хочет признавать, что Сокджин прав.

========== War of Hearts ==========

Казалось бы, хуже, чем было, уже не будет.

Наивная, глупая я.

На крыльце в обнимку с волкодавами я провела часа полтора, пока уже не начала трястись от озноба, но опекун так и не вернулся за это время. Пока отогревалась в душе, пила горячий чай, прошел еще час – и его нет, хотя я была готова ждать, даже несмотря на очевидно неприятный разговор, предстоящий нам. Смогла успокоиться только близко к трем ночи, при этом пришлось пустить псов в свою комнату и лечь между ними на полу, укутываясь в тепло огромных волкодавов. И только мне удалось забыться беспокойным сном…

Как с грохотом и двухголосым смехом открылась входная дверь.

Я знала, конечно же, я знала, что у Юнги-шши были женщины – он здоровый молодой мужчина, было бы странно, не заводи он интрижки или постоянные отношения. Мы никогда об этом не говорили, настолько личные вещи вообще не обсуждались в этом доме, но всё равно это было заметно. За почти четыре года совместной жизни у него точно было двое постоянных отношений – от него пахло где-то три-четыре месяца только одними духами. Тогда он как минимум дважды в неделю ночевал не дома, а на спине временами виднелись заживающие следы от царапин. Были у него и короткие, на одну ночь женщины – всего четыре или пять раз, когда от него пахло чужими духами, но он никогда не водил ни их, ни постоянных партнерш к нам домой. Это давало мне какую-никакую, но иллюзию уверенности, что у меня есть право голоса в этих стенах.

До сегодняшней ночи.

Они запираются в комнате Юнги-шши, и нетрезвый смех со временем сменяется гортанными женскими стонами.

И вот тогда меня и срывает.

Не скрываясь, спускаюсь вниз, в гостиную, где без любого чувства стыда забираю из бара виски, падаю на мягкий белый ковер из чьей-то шкуры, и встревоженные псы облизывают мои запястья, скуля от тревоги, пока я бесцеремонно напиваюсь прямо с горла. И мгновенно пьянею, как же иначе?

Я сейчас такая же, как псы. Готова скулить.

Чёртов Мин Юнги. Как же меня выламывает по тебе.

Мне надо тебя.

Нужно видеть, касаться, дышать тобой, жить тобой.

Ты мой личный дьявол и персональное безумие, ты нож в яремной впадине и заточенное лезвие под кожей.