4) предопределенные судьбой конфликты между партнерами, например отлучение от материнской груди, соперничество между братьями и сестрами и т. д.

Развитие теории Юнга демонстрирует параллели. Вначале он также отводил влиянию отдельных социальных факторов на развитие ребенка бо́льшую роль, чем впоследствии. Тем не менее Юнга сразу гораздо больше занимали эмоциональные взаимоотношения родителей и детей, чем, в сравнении с Фрейдом, такие личные переживания, как сексуальное совращение [ребенка] взрослым, наблюдение за половым актом родителей или угроза кастрации. В итоге он категорически отверг идею «семейного романа». Выйдя еще дальше за рамки теории Фрейда, Юнг ставил под сомнение значение конкретных воздействий среды на ребенка, в том числе даже «неизбежного» травмирующего жизненного опыта. По сравнению с архетипами коллективного бессознательного взрослые, оказывающие влияние на детей, опустились до положения простых посредников или представителей архетипических сил.

В отличие от Фрейда и Юнга, Адлер и Шульц-Хенке оценивали влияние окружения на личность более высоко. Наряду с конституциональным дефектом «физической неполноценности» Адлер считал ошибки воспитания в виде избытка или недостатка ласки решающими для возникновения нарушений в развитии ребенка. Влияние Адлера обнаруживает теория Шульца-Хенке о патогенной роли жесткости и изнеживания в воспитании. Но оба, как явствует из их работ, проявляли гораздо больше интереса к изучению следов, оставленных на детской психике травмирующими переживаниями, чем к самим травмирующим социальным факторам. Основное внимание по-прежнему было приковано к судьбе детского влечения, в которую зачастую кажутся спроецированными травмирующие воздействия среды. Таким образом, можно считать характерным для Шульца-Хенке то, что в его «учебнике неопсихоанализа» всего девять страниц посвящены «тормозящему», в то время как почти 300 страниц служат рассмотрению структуры, способам проявления «заторможенного человека» и болезненным последствиям данной «заторможенности». Таким же симптоматичным является выбор общего понятия «тормозящее» для формирующих неврозы или способствующих их развитию факторов окружающей среды. Поскольку терминологически патогенное воздействие среды уже определено его обратным влиянием на судьбу детского влечения, интересен вопрос, до какой степени социальная среда сдерживает или не сдерживает инстинктивные влечения ребенка. Хотя Адлер и Шульц-Хенке придавали индивидуальным и предотвратимым ошибкам воспитания больше значения, чем Фрейд, и тем самым приблизились к представлению о «визуальном психоанализе», сделанные ими выводы о взаимоотношениях родителей и детей кажутся в сравнении с Фрейдом более упрощенными и поверхностными. Поэтому для дальнейших исследований патогенного влияния родителей на ребенка глубокие познания Фрейда в межличностных процессах идентификации, интроекции, переноса и проекции оказались намного полезнее, чем близкие к бихевиоризму заключения Адлера и Шульца-Хенке о травмирующих методах воспитания.

Концепция Шульца-Хенке может считаться парадигмой для многих других упрощенных версий взглядов Фрейда, представлявшихся популярной психологии во всем мире более удобными для использования, чем его сложное и осторожное в выводах оригинальное учение. Если всего «тормозящего» следует избегать во избежание появления «заторможенного человека» – выражаясь языком Шульца-Хенке, – то это выглядит так, словно для искоренения невроза стоит лишь устранить все сдерживающие влияния на «побуждения» ребенка. Подобные попытки сжать четко разграниченную систему Фрейда в элементарную и квазидоступную теорию в значительной степени способствовали возникновению в общественном сознании довольно однобокой и извращенной картины происхождения невроза. Вследствие недостаточного знания теории психоанализа сформировалось мнение, что Фрейд сам высказывался в пользу неограниченной толерантности к влечениям. Однако на самом деле он никогда не оставлял сомнений в том, что здоровое и нормальное развитие индивидуума в нашей культуре совершенно немыслимо без воспитательной функции отказа и формирования соответствующих защитных функций эго. Даже психоаналитик Вильгельм Райха, который в надежде искоренить неврозы вышел далеко за рамки теории Фрейда, заявил, что воспитание без отказов ребенка от влечений может привести лишь к расторможенности влечений и асоциальности[28]. Тем не менее каким бы абсурдным это ни показалось, за последние 30 лет, прежде всего в Америке, с отсылкой к психоанализу распространилось общественное движение, воспитательным идеалом которого, как выразился Р. Шпиц, является «своеобразная, неразумная позиция слепого попустительства… внушающее страх, слепое стремление избежать любых отказов и любой дисциплины»[29].

Мы не будем подробно рассматривать движущие силы и влияние этого течения. Однако тот факт, что оно опирается на Фрейда и психоаналитическую доктрину, требует в данном контексте внесения поправки. «Понятно, – пишет известный ученик Фрейда Шпиц, – что отказы от влечений играют важную, необходимую, решающую роль в процессе адаптации, который должен пройти ребенок, чтобы вписаться в человеческое общество»[30].

Фрейд и последовавшие за ним основатели направлений глубинной психологии строили свои взгляды на влияние взаимоотношений родителей и детей на развитие ребенка в основном на опыте психотерапии взрослых, а уже потом детей. Внедрив психоаналитический метод, Фрейд открыл возможность получения совершенно нового и гораздо более глубокого, чем раньше, крайне необходимого психологического опыта для лечения психических заболеваний. Воспоминания, фантазии, мечты, неудачи и поведенческие модели пациента, зачастую собранные после нескольких лет анализа, позволили получить поистине всеобъемлющую характеристику развития, структуры и мотиваций отдельно взятой личности с помощью нового способа интерпретации Фрейда, открывшего методический доступ даже к бессознательным психическим процессам. Однако в понимании роли социальных факторов психоаналитический метод имеет границы, которых никогда не отрицал даже сам Фрейд: психоаналитик всегда познает только собственную психическую реальность пациента. Он видит, каким образом отражается в ней его окружение (родители, братья и сестры, супруг и т. д.). Он узнает, например, как анализируемая личность переживает внутри себя ненависть, любовь или игнорирование своими родителями. Но психоаналитик никогда не знает наверняка, действительно ли родители ненавидят, любят или игнорируют пациента. Может быть, он лишь проецирует свои собственные чувства на родителей? Может быть, он полагает, что мать должна его ненавидеть, потому что он ненавидел ее? Маленький мальчик думает, что мать отвергает его после рождения следующего ребенка. Он предполагает, что она захотела нового ребенка только потому, что недовольна им самим и больше его не любит. Возможно, он ошибается. Но, может быть, она его действительно не любит? Психоаналитик, знакомящийся только со своим пациентом, а не с его близким человеком, может надежно проверить своим методом лишь то, что происходит в душе пациента. То, как поступают с ним другие люди, как они относятся к нему, психоаналитик никогда не знает наверняка, если только не имеются дополнительные специальные исследования этих людей. Кстати, так объясняется то, что среди психоаналитиков сформировались совершенно разные мнения о важности влияния социальной среды на развитие ребенка.

Прежде чем перейти к последним имеющимся воззрениям по поводу влияния родителей на возникновение детских неврозов, следует кратко остановиться на трех направлениях исследований, которые благодаря полученным ими данным сыграли свою роль в возобновлении изучения вызывающих невроз социальных факторов, а именно: