– Ты мой знаватель? Меня зовут Джованни. Можно просто Ваня. Тебя как звать?

Матвей вгляделся в пленного и понял, что если бы не напутствия, то он и минуты не потратил бы на проверку личности этого парня. Даже глухой мог понять, что перед ним самый настоящий иноземец. Не все слова выговаривает, некоторые коверкает.

– Меня зовут Матвей. Уразумел?

Пленный кивнул. Тогда Матвей задал вопрос об его слугах: где он их нашел, и кто они такие.

– Они откликаются на Сашку, Мишку и Даньку. Я их нанял еще в Смоленске. Не веришь? Спроси сам.

Можно было не проверять сказанное. Матвей посмотрел на слуг и все понял.

– Чего тебе дались наши колокола? У вас своих навалом.

– Динь-динь это красиво. У нас звонят плохо. У вас колокола вешают по-особому.

– В чем особенность? Вешают у нас по-разному, – Матвей сделал паузу и посмотрел на иноземца, тот даже бровью не повел, – бывает кольцо железное подгоняют, бывает на обычной верви.

– Тут важно рассчитать расстояние от свода, – фрязин вытянут пальцы и сложил их в кольцо. Другой рукой показал на низ воображаемого колокола.

– Вот обод, он должен отстоять от стены на определенное расстояние. Тогда звук собирается воедино и пролетает в прорези колокольни. Еще умеете правильно звонить в маленькие и большие колокола, как это называется «сочетать».

Матвей уже посчитал потерянным временем два дня езды до Калуги и еще столько же при возвращении. Уж эти окраинные воеводы, ни в чем толком не разберутся, сразу шлют курьера в Москву, да еще со срочным донесением.

– Зачем схемы рисовал? Чертежи понятно, а местность тут причем?

– Отражение, – сказал фрязин и опять выставил ладонь с вытянутыми пальцами и упер их в другую ладонь, – звук, как вода, может менять направление, может отталкиваться.

– Куда уж нам, вы там в Европах грамотные, а мы смотрим на вас и учимся.

– Я же приехал перенимать ваше мастерство. Вы многое умеете. Вы очень добрые и очень приветливые.

– Еще скажи доверчивые.

– Да, да, – подтвердил фрязин.

Матвей вышел в сени и подозвал стражника. Велел тому присутствовать на допросе и, когда он услышит непонятную тарабарщину, должен сказать «понял». Вернулись в допросную вдвоем, и Матвей первым делом спросил знают ли в Италии, какие города на Руси будет посещать Джованни.

– Так примерно, туда – сюда. Мы расстаемся? Я ухожу? Мне очень нравится наша беседа, жаль, что не можем выпить вина!

Матвей улыбнулся и скороговоркой произнес выученную фразу на итальянском языке. Стражник буркнул «понял». Матвей повторил ту же фразу, но медленно, почти нараспев. Опять прозвучало «понял».

– Знаешь, что я сказал? Не знаешь?

Матвей повторил то же самое по-русски. Улыбка сошла с лица фрязина. Он посмотрел на стражника и спросил:

– За что? Я же ничего не сделал?

– Какой же ты фрязин, ежели родного языка не знаешь? То же мне, Ваня. Поди уж хватит Ваньку валять, Джованни.

Оказалось, что иноземец чисто разговаривает по-русски, но признаваться ни в чем не стал. Матвей решил не настаивать и стал прощаться с задержанным. У того что-то внутри сломалось, и он заявил:

– Вези меня в Москву. Знаю очень важные сведениях. Твое положение низкое, чтобы говорить на эту важную тему.

– Моего положения в достатке, чтобы тебе завтра отрубили голову. Положим, повезу тебя в Москву, а там ты скажешь, что пошутил. Тогда голову будут рубить мне.

– Я подданный крымского хана, Джамиль Карган. Газы Гирей собрал громадное войско и этим летом нападет на Русь. Как только трава поднимется, чтобы наши лошади не голодали, так и зайдут с юга.

– Сколько таких как ты к нам заслали?

– Еще двоих. Собираемся в Алексине 30 июня.

– Кто они такие?

– Вези в Москву.

Вернулись в Москву все вместе. Пленника доставили в острог, и Матвей помчался в Приказ. После доклада дьяк принял решение, что будет лично вести допросы задержанного. Через три дня вызвал к себе Матвея.

– Когда Дарье рожать? – спросил, не глядя в глаза.

– По всему в декабре положено.

– Бери ее и вези в Чернопенье. Похоже в Москве скоро станет жарко.

– Как же служба, чай у нас не частная лавочка?

– Оставь перевод того письма шведа Амадея Лунгрена. Начальным доложу будто послал тебя искать камень с отпечатком куриной лапы. Ты уж не подведи, загляни в Углич.

– Неужели затевается большая бойня?

– Не задавай вопросов, делай, что говорю!

– При таком раскладе нам бы с Дарьей вашу жену, ее матушку, с собой взять. Пускай там поживут. Батюшка будет рад и нам тут спокойнее.

– Все имеет свойство повторяться. Помнится, подобное уже случалось. Вечером загляну к вам домой и сообщу. Ты сегодня подбери купеческий обоз хотя бы до Ярославля. Купцов много передвигается в ту сторону. Охрану дать не могу. Сразу сообразят о какой куриной лапе идет речь.

Приезд младшего боярина с женой и тещей всполошил Чернопенье. Забегали люди, захлопали двери, закудахтали куры. Еремея внесли в гостевую на стульчике. Барбара распорядилась накрывать на стол. Жизнь закипела.

– Кабы не ноги, бегал бы от радости, хвост задрав. А так сижу как истукан из языческих времен. Вы уж простите старика.

– Будет, батюшка, в твои годы ты совсем молодец. Учил меня, что главное в жизни – голова, а головы у нас с тобой на плечах, да еще в полном порядке.

Выдумывать ничего не пришлось. Молодым отвели ту же светелку, в которой рос Матвей. А мать Дарьи, Прасковью Филипповну, поселили в комнате Александра. Тут же зашел разговор о нем, но Еремей и Барбара в один голос перенесли на «после, после».

Когда отец с сыном остались вдвоем, Еремей спросил про реальные причины их появления в Чернопенье. Матвей подробно рассказал о Джамиле Каргане, о полученных от него сведениях, об опасениях Румянцева в связи с решением дать основную битву возле стен Москвы.

– Степан Владимирович сказывал будто к отражению татарского нашествия в 1572 году ты приложил свои усилия, даже велел у тебя спросить о том.

Еремей поведал про крымский поход в команде семи своих молодцов. В повествовании отвел каждому свое место и помянул добрыми словами.

– Виноватым до сих пор себя ощущаю и не могу простить ту сложившуюся безысходность. Видать каждая победа имеет свою цену.

– Такова наша доля. Вон на Русь со всех сторон прут. Не дает им покоя наша сторонушка. Мы как бы между двумя мирами: Западом и Востоком, между молотом и наковальней. Но уверен, с Божьей помощью одолеем и тех, и других.

– По душе мне твой расклад. Не зря Людмила Матвеевна жизнь свою отдала. Дед Брюханов тоже свой камушек в тебя заложил.

– Что сталось с Александром? Показалось, будто вы с Барбарой осведомлены. Говорить о нем при всех не желаете.

– Упустил я Александра, когда тот еще в мальцах бегал. Барбара тоже помогла своей придумкой будто дед Александра польский дворянин. Все вместе сложилось в его бегство. Ладно бы из Чернопенья, так он из страны убег. Пошел искать свои дворянские корни. Не забыл при этом выгрести все маманины накопления.

– Получается, обокрал мать свою?

– Взял все до последней крупинки золота.

– Дошел до Польши ли? Может сгинул где, к ватаге какой прибился?

– Посыльный был у Барбары, записку принес на польском. Я то не знал, а то курьера наизнанку вывернул бы. Мне после о том Фотий сказал, потом Барбаре дознание учинил. Ей-то радостно, что сын жив, а что сотворить может, она о том не думает.

– Что в той записке значилось?

– Она не показала, а я не стал настаивать.

– Долго с тобой пребывать не смогу, дело мне поручил Румянцев, по-другому не вышло бы жену и тещу сопроводить. Еду в Углич, а домашних на тебя оставляю, не взыщи!

– Бог с тобой, Матвей, мне их житие тут в радость. О том даже не беспокойся. Когда назад тебя ждать?

– Все от Москвы зависит. Ты шли в Кострому на вымол за новостями людей. Поди уж скоро начнется.