© Серебрякова Е.А., 2021

Жизнь в Чернопенье текла медленно и спокойно. Слава Богу, поветрия и засухи не коснулись этого края. Люди жили в достатке и довольстве. Пережитое Еремеем Прозоровым и Барбарой осело в душе тяжким грузом. Но со временем тяжесть стала привычной и будоражила только по датам событий.

Отрок Матвей – сын Еремея, к двенадцати годам овладел грамотой и счетом. Сильнее всего отрок тянулся к своему деду-тезке, Брюханову. Ежели они оставались вдвоем, то остальной мир для них не существовал. Все интересы и занятия обоюдные, без вмешательства третьих лиц. По числам, известным только им двоим, ходили на могилу Людмилы, матери Матвея и дочери деда. Вдвоем посещали поминальные службы в удельном храме. В положенные дни ходили всей семьей. Но проделывать сказанное вдвоем считалось особенным ритуалом. Еремей к деду не ревновал, он на всю жизнь запомнил его слова «Людмила ушла, а заместо себя оставила мне внука».

Еремей завел библиотеку, собирал мудрые мысли по устройству государства, много писал про события, коим был свидетель, но своими трудами не подменял летописца. Он сравнивал, делал выводы и формулировал заветы для потомков.

Захворал дед Брюханов неожиданно. Утром встал бодрый, за трапезой шутил и намеревался с внуком идти достраивать игрушечный терем. К полудню занемог, к вечеру слег и так, не вставая с кровати, к утру отдал Богу душу. Никто не был готов к такому несчастью. Поначалу Барбара всех убеждала, что дед Матвей вот-вот очнется от глубокого сна. Ее сын Александр начал выть так, как мужику даже в малом возрасте выть не пристало бы. Еремей держал себя в руках, только отдавал команды, связанные с подготовкой к погребенью. Сильнее всех страдал Матвей. Он сел на табурет рядом с вытянувшимся дедом и, не мигая, смотрел в потолок, сжав свои скулы. Ни единой слезинки он не проронил. Бабы просили Еремея вывести сына из оцепенения, заставить его заплакать. Но Еремей не обращал внимания на советы старух, он знал, что сын прощается с дедом так, как в свое время прощался он со своими родителями. В первое время после погребения отрок каждый день ходил на могилу своего деда. На сороковой день попросил отца отвезти его в Москву, где, как он знал, имеется родовой особняк рядом с Красной площадью.

– Дома стало невмоготу, такого одиночества я раньше не чувствовал.

Еремей понимал сына и не хотел ему перечить. Стали собираться в дорогу, готовить одежду и еду всего на одну седмицу. Еремей рассчитывал пожить в Московском доме, навестить старых друзей, узнать последние столичные новости. Думал, что для сына срок подходящий.

Фотий распорядился дать охрану для сопровождения боярина. Условились, что кнети не будут дожидаться возвращения и встанут сразу на обратную дорогу.

Ехали без спешки, путь одолели за два светлых дня. Столица встретила гостей богатыми домами, многолюдием и постоянным гомоном. Казалось, жители специально перекликаются, чтобы создавать шум для поднятия настроения. Все сразу рассмотреть и составить мнение Матвею оказалось невозможно. Пестрые одежды, на ногах сапоги разного цвета, валенки чудных фасонов, на головах кто во что горазд: треухи, меховые колпаки, высокие столбы и просто шкуры, сшитые с трех сторон.

Получалось, что Еремеев особняк самый старый из всего третьего ряда на Ордынской дороге Замоскворечья. Его дом окружали новострои со свежей краской, с белеными кирпичными стенами и высокими подклетями. Особняк будто старик поме́нял ростом и своими серо-темными оттенками кричал о полном безлюдии внутри него. Калитка не открылась, она заскрипела и упала прямо в проем. Снег высотой в пояс шел до самого дома. Ступени сгнили, пришлось залезать на крыльцо почти ползком. Парни-охранники оказались очень кстати. В сарае нашли материалы, из них смастерили новые ступени, отремонтировали ворота и калитку. Лопатами расчистили остатки снега.

На третий день Еремей повел сына на Красную площадь, заодно прошлись по торговым рядам. Матвей такого обилия товаров еще никогда не видел. Еремей зорко следил за взглядом сына, надеялся определить его интерес и, стало быть, порадовать отрока обновой или какой-то безделицей. Но Матвею быстро надоело шастать по рынку, и он запросился домой. После тишины и раздолья Чернопенья главная базарная площадь столицы была трудной для восприятия. Только задуманное Еремей еще не завершил. Повел сына в Посольский приказ. По дороге просветил отрока чем занимаются специально подготовленные люди для спокойствия и развития Отечества.

Когда старинный друг Еремея дьяк Румянцев Степан Владимирович увидел гостя, он не поверил своим глазам. Друзья обнялись и расцеловались. Еремей представил своего сына. В своем возрасте Матвей еще не достиг того роста, когда можно посмотреть друг другу в глаза. Дипломат сел на табурет и взял отрока за обе руки. Сразу определил схожесть с отцом – русые кудри, орлиный нос, голубые глаза. Румянцев стал задавать всякие вопросы. Матвей, не тушуясь, отвечал коротко, точно и честно. В конце концов дьяк погладил мальчика по голове и взглянул на Еремея:

– Надолго в столицу?

– Прибыл на седмицу. Нынче четвертый день. Может пойдем, Степан Владимирович, на улицу, здесь как-то неудобно.

– Ты прав, у нас считают будто у стен имеются уши.

Для разговора выбрали уютный уголок на Васильевском спуске. Тут у Покровского собора с тыльной стороны, как правило, было тихо. Первым разговор продолжил Степан Владимирович. Говорил, нисколько не стесняясь присутствия отрока, как бы давая ему наперед свое доверие.

– На колее государя нашего Иоанна Васильевича похоже пошла последняя верста. Главная примета в пробудившейся беготне недругов из числа ближних бояр.

– Не впервой на Руси меняется помазанник Божий? – удивился Еремей, – чего опять не хватает? Всей Европе доказали свою силу. С Москвой считаются и решения без оглядки на нас не принимают. Сибирью Русь увеличила свою территорию. По сути, получила кладовую сокровищ, вся Волга вплоть до Хаванского моря наша, крымчакам укорот дали.

– Все так, Еремей, но вот с наследником престола беда. Федор Иоаннович особого рвения к государственным делам не испытывает. Занят делами божественными и семейными. Ежели не на молитве в церкви, так в покоях своей жены разговоры разговаривает.

– Есть и другой наследник – Дмитрий.

– Мал он.

– Так Иоанн Васильевич не сразу встал на обе ноги.

– Про Дмитрия забудь, за Федором стоит силушка несметная. Жена его Ирина – сестра боярина Бориса Годунова, а он уже давно на виду у многих власть творящих.

– Что плохого, что власть примет Федор Иванович?

– Похоже, ты потерял чутье. Очень успокоился в своей глухомани, – заявил Румянцев и внезапно умолк.

Мимо проходили два боярина в высоченных шапках и собольих шубах. Дипломат повернулся к ним лицом и поздоровался. Те в ответ лишь кивнули и проследовали далее.

– Знатные персоны? – спросил Еремей.

– Знатные-то знатные, но тебе лучше их не знать!

Румянцев еще немного помолчал, потом продолжил.

– Эти двое ведут разговор, что род Рюриковичей изжил себя и пресечь его надобно по смерти нынешнего царя. В этом они не одиноки.

– Звучит как детская игра в горелки.

– Разве на Московии в такие игры ранее не играли? Не тебе сказывать сколь вреда могут принести такие горелки. На Руси ежели где всколыхнет, так отзовется везде. В порубежье только и ждут, когда у нас заполыхает. Поверь, я уж доподлинно знаю.

– Ты сам то, чего желаешь?

– Желаю, как прежде, но такому приходит конец. Меня тянут к себе и сторонники Рюриковичей, и их противники. Под благовидным предлогом отказываю и тем, и другим. Переношу окончательное решение. Они начали угрожать.

– В дому у тебя все в порядке?

– Жена и дочь Дарья, слава Богу, здоровы.