– Что ты говоришь!? – воскликнул пораженный Шадрин.

– Да, да! – подтвердил генерал. – «Хозяин» полностью в курсе событий. А как же иначе? В области взрывают шахты, убивают партийных секретарей, а ты думаешь, что Сталин этого не знает? Черта с два! Кстати, он горячо поддержал идею – поиграть с японцами в длительную оперативную игру. У него с самураями старые счёты!

– Вот, значит, как всё… – пробормотал полковник и, достав платок, промокнул внезапно проступившую на лбу испарину. А Севастьянов продолжал:

– Гоглидзе срочно вызвали в наркомат, на приём к Федотову по этому делу, а мне он поручил встретиться с Петросовым…

– Так в госпитале же Сурен Гургенович, – объяснил Шадрин. – Его еще даже не прооперировали, только готовят. Дело-то серьезное – лёгкие. А потом месяц, а то и два санаторного режима. Короче говоря, выбыл из строя, я думаю, надолго.

– Об этом нам сам Петросов сообщил, – не дал закончить Шадрину комиссар. – Наверное, грех такое говорить, но то, что он заболел, сейчас только на руку, и в первую очередь – тебе…

– Мне? – удивился Шадрин. – Но почему?

– А потому, что не бывает, худа без добра… Если бы у Сурена Гургеновича не возникло проблем со здоровьем, то в Хабаровск вызвали бы его, как будущего руководителя оперативной игры. Но всё случилось так, как случилось, ты сидишь передо мной, и это – замечательно!

– А что, без этого повода мы не могли бы встретиться? – в голосе Шадрина просквозила едва различимая обида.

– Могли, конечно, только вряд ли стоит лишний раз это делать: особо-то афишировать наше знакомство совершенно незачем…

– Как так?

– Да вот так! – сокрушенно покачав головой, сказал комиссар. – Уж слишком много я знаю! А посему подобные индивидуумы, постоянно под топором ходят, особенно в нынешнее время. Так что в друзьях у меня состоять – себе дороже… Соображаешь, нет?

– Уг-у-у… – сосредоточенно кивнул Шадрин. Возникла тяжелая пауза. Наконец, заговорил Севастьянов:

– И вот еще что, в Управлении совсем забыл тебя проинформировать – Москва присвоила этой операции кодовое название «Жюри».

– Жюри? – с некоторым недоумением переспросил Шадрин. – В стенах нашего департамента звучит довольно странно… Жюри, это ведь группа специалистов, назначенных для присуждения премий или наград на крупных конкурсах и состязаниях.

– Именно так! – подтвердил Севастьянов и с едва приметной усмешкой похвалил. – Большую Советскую Энциклопедию цитируешь дословно, молодец! Я тут пораскинул мозгами и пришел к выводу, что такое название подобрано неспроста: если не дай Бог, провалим этот, как ты говоришь, конкурс, то московское «жюри» нам такую премию присудит, что мало не покажется. Да и за наградами дело не станет, а название им: «вышка» в двадцать годков или «исключительная мера», «стенка», то бишь… На меньшее рассчитывать никак не приходится.

– Да уж… – хмуро поддакнул Шадрин, а Севастьянов продолжал:

– Слушай меня внимательно, полковник, дело выглядит следующим образом: пока болеет Петросов, ты будешь исполнять обязанности начальника Управления, приказ об этом уже готов и подписан Гоглидзе, завтра тебя с ним ознакомят.

– Благодарю за доверие, товарищ комиссар!

– На хрена оно было бы нужно, такое доверие! – с досадой махнул рукой Севастьянов. – Ведь именно тебе придётся теперь головой отвечать за то, чтобы эта твоя «Свобода», – он так и сказал – «твоя», – до поры, до времени жила, процветала и делала то, что нам нужно… Гоглидзе и мне поручено лишь координировать работу и осуществлять контроль.

– Легко сказать: чтобы жила и процветала! – бурно вознегодовал Шадрин. – Да она за это самое время столько людской крови на белый свет выпустит!

– А мы не позволим этого, парализуем её, – уверенно пообещал Севастьянов. – И в таком состоянии пусть себе существует. Основную работу я уже проделал, завтра на совещании утрясем мелкие детали. Отныне всё, что Гоу Шань узнает о «Свободе», он будет немедленно передавать также и тебе. – Севастьянов на минуту прервался, будто собираясь с мыслями, затем продолжил. – Оперативная игра – дело хорошее, но кроме неё есть еще одно важное обстоятельство: наличие взрывчатки у этой самой «Свободы». По твоей информации её с «пороховых складов» унесено более центнера. И какая-то часть уже применена во время диверсии на шахте. Но это ещё только цветочки! А вот рванут, сволочи, объект стратегического значения, тогда-то мы и попляшем…

– Но охрана стратегических объектов области теперь усилена вдвое, – возразил Шадрин. – Как и охрана всех складов со взрывчатыми веществами.

– Вот так всегда: машем кулаками после драки… – горько усмехнулся Севастьянов. – Но не мне же тебе объяснять, что при хорошей подготовке к диверсии, всё это мало что значит: с боем прорвутся и взорвут. При нашем дефиците личного состава, роту для охраны того или иного объекта не выставишь. На Забайкальской магистрали множество мостов и туннелей. Представь, что один из них, длиной с километр, подорвали или гранитную скалу на рельсы спустили. Это на какой срок выведена дорога из эксплуатации и нарушены военные перевозки? Как минимум – на месяц, в ваших сопках объезда ведь нет. Так или не так? – Севастьянов в упор уставился на Шадрина.

– Так! – Александр Николаевич выдержал его взгляд.

– А раз так, то все наши усилия должны быть направлены на важнейшую цель: лишить «Свободу» взрывчатки! И до того времени, пока мы не сделаем этого, о ликвидации банды и речи нет. Можно тысячу этих уродов переловить, а нескольких проворонить, которые потом и устроят пиротехнический сюрприз! – Севастьянов перевёл дыхание, затем, отмахивая, словно дирижер, каждое слово выставленным указательным пальцем, эмоционально закончил. – Динамит, динамит и ещё раз динамит! На его розыск надо бросить все силы! Пока не найдем, Москва с нас не слезет, ведь дело на контроле у Са м о г о, а он слов на ветер не бросает: случись что – вмиг кишки выпустит! Федотова он про эту самую взрывчатку уже несколько раз спрашивал. Кстати, кто там у вас отвечает за безопасность особо-важных объектов?

– Подполковник ВОХР, Горохов Николай Иванович.

– Должен тебе сообщить, – привычно снизив голос, сказал Севастьянов, – буквально на днях этого гражданина сильно огорчат: есть постановление об аресте.

– Неужели!? – вскинулся Шадрин.

– Да, это так, – подтвердил Севастьянов. – Утрата бдительности, пособничество диверсантам и террористам и всё прочее… Короче говоря, пятьдесят восьмая – налицо! Голову ваш подполковник потерял однозначно! Но, думаю, не он один, наверняка ещё папахи полетят – комиссия по этому делу работу завершила и кое-кому теперь небо покажется с овчинку! Многое будет зависеть от тебя, Саша: сумеешь отнять у бандитов «вэ вэ» – люди хоть как-то, но будут жить, не сумеешь, всем – вышка. Третьего варианта у них нет!

– Но ведь и у меня третьего варианта нет…

– С тобой чуть проще, ты – контрразведчик. По поводу утраты взрывчатых веществ к тебе претензий не имеется, за это спрос с ВОХР, но…

– Если не найду динамит, то спрос будет… – договорил за него Шадрин.

– Бесспорно… – невесело кивнул Севастьянов. – А, чтобы этого не произошло, мы должны знать о каждом шаге «Свободы». Просто обязаны!

– Как ты это себе представляешь, Андрей Иванович?

– Об этом узнаешь из моего доклада завтра, сегодня нет смысла тратить время. – Севастьянов умолк, и какое-то время сосредоточенно смотрел в одну, только ему видимую точку. Потом перевел вдруг потяжелевший взгляд на Шадрина. – А сейчас, полковник, давай-ка потолкуем вот о чем, – сказал он, и, протянув руку к висящему на спинке стула своему кителю, извлек из нагрудного кармана сложенный втрое лист бумаги, протянул Шадрину. Тот спросил с видимым недоумением:

– Что это?

–Ты читай, читай, потом обсудим, – Севастьянов принялся сооружать бутерброд из хлеба и колбасы, до половины наполнил стаканы водкой.

Шадрин развернул лист со строчками машинописи, начал вчитываться и его жёстко очерченный суховатый рот собрался в суровую складку.