– Нет, Прокофий Семенович, не местные мы оба, – ответил Степанов.

– Хонгил – это трешшина в скале. Али другим словом – узкой пролаз, – пояснил Игнатьев и сделав очередную глубокую затяжку, продолжал. – Дак вот, хонгил здеся эвон где будет, – он снова показал рукой на едва различимый просвет в гранитной стене.

– Ну, и что?

– А вы погодите, щас все разобъясню. Дело-то в чем: эту тропу через хонгил тольки промысловики с нашего поселка знают. Её не шибко давно здеся протоптали, посля того, как землетря'с случился и ка'менну стену порвал. Но не кажный, ох не кажный, сюды попрется! Круто здеся, чижало идтить. Вот и ходют наши охотники кругалем, по низине, где Джарча-то бегит. Вёрст на семь да'ле, но зато и человеку, и лошадёнке всё полегше. Энто уж ежели хто без ноши да шибко спешит-торопится, сюды правит. Вот и я, к придмеру, пустой шел, на си'дьбе-то здря с запослевчера просидел – не пришел зверь7.

– Запослевчера? Это ж сколько дней, получается?

– Третьеводни, значитца, – пояснил старик. – Три денёчка.

– Вот теперь понятно… И что следует из вашего рассказа, Прокофий Семенович? – продолжил Степанов.

– А вот што, – старик отставил в сторону ружье, расстегнул дождевик, и, сняв его, бросил на камень. – Взять филоновских, али там кожуховских, а ближе к Ерёмину боле и деревень-то нету, дак ихние охотники через энтот хонгил тропу пошти што не знают, а хто успел узнать посля землетрясу, дак всё одно не пойдет сюды – кругаля такого накручивать. Да оно и незачем: на нашинскии угодья оне не лезут, у самих есть, где промышлять. И не в придмер богаче ихняя таёжка: ува'лы покатее, кедрачи гушше, да и волковья зимой поменьше быват. У нас жа, как напасть – косяками по тайге ходют, быдто кормют их здеся, поганцов! В иной год и козулёшку не добудешь: всех поразгонют али порежут, варнаки!

– Та-а-ак, это уже зацепка! Ну, а все же, за что могли убить Горяева? Может, видел он в тайге что-то? Или кого-то, кто таится от посторонних глаз?

– Верно мере'кашь, Семеныч, – старик тщательно затоптал окурок, заговорщицки придвинулся к чекистам. – Тут ведь што выходит: Федотыч пошел, вернее, поплыл на низовья Джарчи зимовьё дорубить, штоба зимой на промысел тама стать. Нашему промхозу на нонешний сезон больш-о-ой оборонплан по мясу и пушнине спустили. А промышлять-то особо некому, все молодые мужики на войне, мать её так! Вот и поднавьючили нас, стариков, охотучастков новых нарезали. Мы и ставим зимовья, кому, где сподручнее. И вот поплыл Федотыч на лодке вниз по Джарче и через два дня на третий – был на месте. А евонное зимовье по Черному ключу версты на две вверх будет, в самом становике'. Пока бу'тор8 с лодки перетаскашь – ишшо день уйдет. А энто уже три полняком. А таперя глядите сами: я ево пять дён назад зрил живого, а вчерась нашел здеся мертвого. Вот и гадайте: докудова он на лодке доплыл, кого встретил, и пошто на зимовье не остался, а в поселок прямым ходом через хонгил побёг? Через хонги-и-ил! – заключительную фразу старик произнес с многозначительным подтекстом.

– Скажите, Прокофий Семенович, – спросил Степанов, – вот вы утверждаете, что Горяев поплыл вниз по реке. У меня в этой связи вопрос: а как он собирался возвращаться домой, лодку ведь на себе через тайгу не потащишь?

– Да не надобно ее ташшить, – снисходительно усмехнулся старик. – Она сама кого хошь до ево'нной избы довезет. Эта наша Джарча уж такой петлиной по тайге легла, быдто сам черт ее закрутил. Отбегат она от Ерёминскова верст на'семьдесят. Петля'т, петлят промежду сопок, а все едино – к поселку возвертается, тольки с другого боку. И уж потом отворачиват на солнешный заход и уходит вниз, к большим речкам и с имя' вместе в Байкал-озеро впадат.

– Во-о-т оно что… – понимающе протянул майор и по-доброму улыбнулся. Неповторимый забайкальский сельский говор со «съеданием» глагольных окончаний всегда потешал и умилял его, уроженца подмосковья, заброшенного военной судьбой в Читинскую область. – Как мудро природа все устроила.

– А я так мерекаю, што и деды наши не дурее-то были, – с одобрением в голосе сказал старик. – Смикитили, што поселок надоть в самых сбега'х становить, где рукава пошти што сходются. Вот и получилося: и лес на избу, и дрова, и сено с дальних покосов, и зверя, и все продчее – нам Джарча сама доставля'т. С левого рукава отплыл и через четыре-пять дён правым возвернулся. Разбуто'рился, на телеге лодку переташшил, а энто с версту будет, и снова могёшь заплывать.

– Тогда еще один вопрос возникает, – испытующе посмотрел на старика капитан Бутин. – А почему вы на лодке на охоту не поплыли?

– Потому, сынок, што сидьба моя, где я зверёв солью прикормил, не шибко далеко, отсюдова, с версты четыре. – Игнатьев неопределенно махнул рукой в сторону пологого распадка. – Так што по Джарче кататься и неделю на то тратить – толку нету. Мне на охоте боле пешкова'ть ндравится.

– Ну, а если бы добыли зверя, то, как быть с ним, ведь это же почти центнер мяса?

– Пуда полтора уташшил ба сам, – объяснил Игнатьев. И опережая дальнейшие расспросы, добавил. – А остально мяско на леднике в ключе залаба'зил, штоба не сквасить. Мне председатель добыть зверя али сохатого9 велел, а да'ле – евонная забота…

Какое-то время все трое молчали, потом Степанов обратился к старику:

– За ваш рассказ огромное спасибо, Прокофий Семенович, в розыске это очень поможет. А вот не могли бы провести наших людей по примерному маршруту Горяева? Отсюда и до Черного ключа, где его зимовье находится.

– Думашь, што следы какии отышшым? – деловито и озабоченно уточнил тот.

– Уверен, – твердо сказал майор.

– Об чем разговор, Семеныч? – Игнатьев решительно поднялся. – Все обсмотрим по Черному ключу, по Джарче вверх-вниз от ево устья по паре вёрст пробегим. Тольки старухе моей перескажите, што я, мол, дня через два возвернуся, не ра'не.

– А в один день не сможете уложиться?

– Не-е, обыдёнкой никак неможно, шибко далеко, однако.

– Ну что ж, раз так… – встал и Степанов. – Мы, тем временем, в село поедем, там тоже работы много предстоит.

– Дак у меня и становитеся на ночлег-то, – обрадованно проговорил старик. – Бабка вас примет по-нашенскому. А уж мы скорой ногой туды-обратно.

– Спасибо за приглашение, Прокофий Семенович, не исключено, что им воспользуемся, – поблагодарил Степанов и повернулся к Бутину. – Ну, капитан, задача, думаю, ясна?

– Так точно, товарищ майор! Только разрешите вопрос?

– Слушаю.

– В случае если выйдем на кого-нибудь, брать или…

– Лучше без «или», капитан! – Степанов строго глянул на молодого чекиста. – Действуйте по обстоятельствам, но желательно хоть кого-нибудь захватить живым. Еще вопросы есть?

– Никак нет. Вы не против, если возьму людей из моей группы?

– Не возражаю, – майор пожал руку молодому офицеру. – И не нарывайся особо, осторожность – прежде всего. Сам видишь, волки, судя по-всему, там стреляные…

2

Расставшись с капитаном Бутиным и его людьми, майор Степанов, захватив с собой лейтенанта Тихонова, молодого розыскника-стажера, недавно прибывшего с фронта после ранения, отправился в поселок Еремино. Тело убитого охотника доставить поручил односельчанам Горяева, присутствовавшим при опознании.

Всадники ехали по узкой тропе, то петляющей по склонам сопок, то вдруг ныряющей в широкие пади и болотистые низины. Степанов торопился, и, где это было возможно, переводил свою каурую на рысь. Взятые в поселке, лошади были приучены к тайге, по крутым ува'лам шли медленно и осторожно, в кочковатых ма'рях ступали точно по тропе, опасаясь провалиться на оттаявших зыбунах. Выполняя обязанности проводника, впереди, на лохматой чалой кобылёнке трусил охотник Игнатьев.

Отпустив поводья, майор привстал на стременах, поудобнее устроился в седле и обернулся к Тихонову: