– Могла бы предупредить, – съязвил он.
– Было бы больнее, обезболивающего все равно нет. – Тонким пинцетом девушка подцепила небольшую зеленую пластинку и вынула ее из-под кожи. – Главное не повредить чип. Нам нужно будет вшить его в твой китель, чтобы ты мог ходить на работу, и никто не заметил на радарах твое исчезновение.
Лали прижала кусок марли к порезу, стараясь остановить кровь. Она обработала рану спиртом и заклеила плотным пластырем.
– Теперь твоя очередь, – окровавленной рукой Лали протянула мужу скальпель и сняла рубашку.
Также быстро, не раздумывая, Гейт сделал надрез, аккуратно вынул из-под кожи жены чип и положил его на другую сторону стола, чтобы не перепутать. Несколько минут супруги молча смотрели на крошечные зеленые пластинки.
– Ты же понимаешь, что это значит?
– Да, теперь мы – преступники.
38.64.325
В Департаменте визит Гейта в заброшенный сектор прошел незамеченным, никто не задавал неудобных вопросов. Командор Хэнк, как всегда, приветливо поздоровался в ответ, а в конце рабочего дня бросил на стол Гейту толстую папку под названием «Дело Сверчка».
– Завтра до обеда нужно покончить с этим. В три часа дня на площади исполнение.
– Поймали, наконец, – вздохнул Гейт.
– Да, вчера днем заварушка была: ходил в центре города, разбрасывал листовки. Совсем обнаглел. Раньше хоть на столбы клеил, – засмеялся Хэнк и вышел из кабинета.
Гейт открыл плотную папку, набитую рапортами, фотографиями и листовками. Имя Сверчка было известно всему городу, но никто не видел его в лицо, не знал, кто скрывается за этим прозвищем. Много лет он смущал народ своими каракулями и стихами, которые тут и там вдруг появлялись на стенах домов, столбах, крышах, и даже канализационных люках. Начиналось все с пошлых карикатур на правительство и Конфедерацию, но со временем листовки становились все смелее: разоблачали законы и распоряжения стоящих у власти Командоров, обвиняли в диктатуре и вседозволенности властей, подчеркивали жестокость военного строя и бесправие граждан. И вот спустя десять лет он был пойман. Именно в тот день, когда Гейт встречался с Миа. Это выглядело больше, чем совпадение. Гейт не верил в случайности, как и в удачу.
Может быть, Сверчок просто устал и решил сдаться?
«Это глупо», – отбросил он эту мысль.
Гейт вышел из Департамента и пошел к дому. Возле газетного киоска с шумом толпились люди. В городе уже давно никто не читал газет. В них нечего было читать. Никакой посторонней информации не проникало на страницы газетных хроник, никаких новостей из жизни других городов и стран, только доклады об успешных правительственных операциях, нововведениях, законах, вводимых без остановки, каждый новый из которых часто противоречил предыдущему, запутывал все больше. Горожане просто не могли запомнить все ограничения и требования, которые зачастую поражали своей нелепостью.
«Не собираться больше пяти человек в одной квартире» – значило в последнем законе, вышедшем неделю назад. В некоторых семьях трое детей, плюс бабушки и дедушки. Родственникам пришлось срочно расселяться по разным коммуналкам, боясь, как бы их не рассадили по разным тюремным камерам.
Толпа у киоска гудела ульем:
– Что здесь происходит? – громко спросил Капитан, чтобы быть услышанным. Люди резко замолчали и расступились.
«Пойман опасный преступник-рецидивист Сверчок. Завтра в три часа дня на центральной площади города будет оглашен приговор. Желающие присутствовать могут приходить без пропуска» – значилось в передовице.
С фотографии на людей смотрел щуплый мужичок лет шестидесяти с впалыми глазами и взъерошенными седыми волосами. Почему-то Гейт всегда представлял его иначе: ровесником или чуть старше себя возрастом, – лет сорока, с обычным, ничем не выдающимся лицом, но крепким и упругим телом. Под это описание мог подойти, например, инженер какой-нибудь строительной организации (чтобы иметь выход на чердаки и крыши домов). То, что Сверчок может быть стариком, никак не укладывалось в его голове.
В толпе перешептывались, но при сотруднике Департамента никто не смел высказаться вслух. Многие заочно знали Сверчка, смеялись над его карикатурами и шутками, были согласны с его критическими выпадами и следили за появлением новых листовок, передавая их из рук в руки втайне от правительства.
Капитан посмотрел на молчаливо жавшихся друг к другу горожан и, ничего не сказав, ушел прочь.
После ночи, мучившей его кошмарами, Гейт вошел в Департамент с тяжелой, раскалывающейся головой. Каждый резкий звук отдавал в затылок пронизывающей болью. Взяв со стола папку с делом Сверчка, он спустился в подвал и велел привести мужчину в комнату допроса.
Что-то похожее на чувство вины зудело в душе Гейта, не давало уснуть всю ночь и сейчас нахлынуло с новой силой. Гейт налил стакан воды и открыл папку. Ни слова биографии, ни имен, ни адресов. Лишь копии и оригиналы листовок, и протоколы нескольких допросов якобы его знакомых или случайных людей. Единственная фотография, сделанная при задержании, – он успешно скрывался все десять лет. Со страниц досье на Гейта смотрели сотни персонажей, рисованных черным фломастером, среди которых можно было с легкостью узнать Командора Хэнка, вытянувшихся по струнке военных и прислужников, здание Департамента, центральную площадь, силуэт опоясывающей город высокой стены – Рубежа. Гейт улыбнулся удачной шутке на одной из листовок и откинулся на спинку стула. В папке не было ничего про этого человека, никаких зацепок и улик, которые могли бы помочь в его поиске и задержании. А ведь он на протяжении стольких лет держал в напряжении весь Департамент. Играл настроением жителей, подкидывая им критические зарисовки и анекдоты про правительство города, а иногда и страны.
Дверь открылась, и в комнату вошел молодой сержант, вталкивая за собой сгорбленного старика.
Гейт удивленно посмотрел на худые, изможденные голодом черты лица. Вживую Сверчок выглядел намного старше и болезненнее, чем на фото.
Мужчина указал задержанному на стул и сам придвинулся ближе:
– Имя?
– Сверчок.
– Имя? – повторил Гейт.
– Иван Дамиров.
– Настоящее?
– Вы все равно не сможете проверить, – хрипло засмеялся старик. Стоящий рядом сержант резко ударил его по затылку рукояткой пистолета. Сверчок замолчал, сильно ссутулившись и обхватив голову руками.
Гейт поднял ладонь, давая сержанту понять, что его помощь больше не требуется. И тот вышел из комнаты.
– Возраст?
– Семьдесят два.
– Адрес?
– 17 сектор, дом 5, квартира 124.
– У вас остались родственники по этому адресу?
– Нет. Я жил один. Кот только, – он пожал хрупкими плечами, которые острыми углами выпирали из-под старой серой рубашки.
– Почему вчера вы дали себя поймать?
Казалось, Сверчок удивился такому вопросу и на минуту задумался.
– Я не давал. Случайно получилось, – в итоге ответил он.
– Я вам не верю, – Гейт наклонился ближе к лицу Сверчка, пристально глядя в его глаза.
Старик тоже пододвинулся и прошептал:
– А я верю в удачу, но иногда ей нужно помогать.
От неожиданности Гейт отпрянул в сторону. А старик вновь заливисто засмеялся, но подавился внезапно начавшимся кашлем. Гейт наполнил стакан воды и протянул ему.
– Мне надоело, – громко сказал старик. – Надоело играть в прятки, я устал и хочу отдохнуть. Я уже слишком стар для того, чтобы быть разбойником.
Гейт тяжело вздохнул и захлопнул лежащую перед ним папку.
– Почему вы думаете, что правительство даст вам отдохнуть?
– Потому что оно нас бережет, – перефразировал Сверчок одну из самых популярных фраз, которая со временем стала лозунгом верности государственному строю: «Конфедерация заботится о нас».
– Вы признаете свою вину? – продолжил Гейт.
– В чем?
– Что провоцировали людей на бунт, что хотели свергнуть Правительство, критиковали законы, введенные Командором, и так далее.