– Если вы не желаете говорить, то я не смогу вам помочь.

– Мы не преступники, Гейт. Мой брат, руководитель общины, хотел бы поговорить с вами. Но я не могу отвести вас к нему, пока у вас есть чип. Если вы удалите его, я покажу вам, где мы живем.

– Вы понимаете, о чем просите? Это преступление против Конфедерации, это предательство.

– Да, но разве вы не видите, что Конфедерация давно предала нас, отобрав все наши права? Неужели вы не хотите жить свободным человеком, без постоянно страха быть осужденным? Я хочу, чтобы моя дочь росла свободной.

Женщина приподнялась, скинула с левого плеча накидку и показала обезображенную неровным шрамом лопатку в том месте, где раньше был вшит чип.

– Нам некому больше доверять, Гейт. Мы следили за вами, мы знаем, что вы тоже не хотите быть разоблаченным с вашим приемником. Это значит, вы тоже боитесь.

– Замолчи. – Гейт с силой ткнул в женщину указательным пальцем.

Ребенок вздрогнул от громкого звука и заплакал. Миа отвернулась, покачивая младенца.

– Мы не враги вам, и нам нечем вас запугать или принудить. Нам просто нужна помощь. Я не могу вам больше ничего сказать. Через две недели вы получите новый сигнал и новый адрес. Если к этому времени вы решитесь удалить чип, мы сможем проводить вас в общину, и вы увидите все своими глазами. Много лет назад мы выбирали правительство, чтобы оно защищало и оберегало нас. Но вместо этого мы получили лишь цепи и корку хлеба. Сейчас мы выбираем вас. Это ваша работа защищать жителей города.

Миа завернула младенца в палантин и быстро вышла из комнаты.

Услышав радиосигнал от Лали, Гейт побежал в их тайное место на бревнах, недалеко от дамбы. Девочка сидела, обхватив ноги руками, уткнувшись лицом в цветную хлопковую юбку.

– Ты плачешь?

Лали посмотрела на севшего рядом юношу.

– Что случилось?

– Меня выгнал с урока учитель истории, – ответила она, ковыряя шершавую коросту на правом колене. – И сказал, что однажды я убью своих родителей. – Ее голос сорвался, и она зарыдала, закрыв лицо ладонями.

– Почему?

– Моя бабушка заболела. Она живет в другом городе, в Z, а нас не выпускают к ней. Я сказала учителю, что мы живем как в клетках, словно заключенные, без права покидать город, даже к родственникам нельзя съездить. Учитель начал кричать, что из-за таких, как я, Конфедерация обязана соблюдать режим, иначе мы все разрушим, и вновь начнется война. А так как я еще несовершеннолетняя, то отвечать за меня будут мои родители. И если я буду и дальше так думать, то это предательство, и всю нашу семью убьют. И правильно сделают. – И девочка вновь заплакала.

– Он не имел права так говорить! – Гейт вскочил с места, яростно отбрасывая ногой валяющиеся на земле палки. – Ты просто ребенок, который скучает и переживает за бабушку. Причем тут предательство?

– Нам не разрешают поехать в Z. Только мама поедет, она договорилась с Командором, а мы с отцом останемся здесь. Может быть, я никогда ее больше не увижу.

– Бабушку?

– И маму тоже. Ее могут не пустить домой обратно, если она задержится там надолго. Ты же знаешь, так часто происходит: Командор скажет, что слишком много времени она провела за городом, что ее преданность нарушена, и ей больше нельзя доверять. И все.

– Да, я слышал о таком. Не волнуйся, все будет хорошо. Только не ругайся больше с учителем, а то и тебя отправят куда подальше. А ты – мой лучший друг. – Гейт приобнял девочку за плечи и почувствовал, как ее дыхание стало успокаиваться. Больше не было сотрясений и всхлипов, лишь иногда она смахивала со щеки слезинки.

От волос Лали пахло свежим хлебом и ванилью. Гейт давно не чувствовал этот аромат – с тех пор, как два года назад его родители погибли во взорвавшемся в небе вертолете, он жил один. Гейт закрыл глаза и вспомнил о матери, о том, как ребенком был окружен ее заботой.

– Когда я вырасту, у меня не будет детей, – едва слышно сказала Лали.

– Почему? – Гейт нехотя открыл глаза.

– Не хочу, чтобы они жили как в тюрьме, как мы живем сейчас.

– Тебе еще рано об этом думать. Тебе всего двенадцать лет. Все изменится, когда ты повзрослеешь.

– А ты что думаешь?

– Я не знаю, – пожал плечами Гейт, – я не думал об этом. Мой отец говорил, когда я стану военным, я пойму, как все устроено изнутри службы, узнаю, какое благо для нас делает Командор. Благодаря Конфедерации мы живем без войн, в мире, она защищает нас.

– От кого?

– От внешних врагов.

– Может быть, их и нет вовсе – внешних врагов. Ну, или их не так много, чтобы каждый день сидеть за забором.

– Может быть… А кем ты будешь работать, когда вырастешь?

– Мама хочет, чтобы я пошла работать в госпиталь. А я тоже хочу стать военной, чтобы, как ты говоришь, посмотреть изнутри.

– Вот было бы здорово вместе служить в Департаменте! Я смогу тебе доверять, а ты мне.

– Да, было бы здорово!

Гейт вышел из заброшенного квартала и пошел к дому. Спускающиеся сумерки укрывали его от любопытных прохожих. Лишь иногда на пути встречались военные, которые мимолетно касались пальцами кепи, приветствуя его, и спешили дальше. Гейт не торопился. Казалось, в его сознании дал знать о себе огромный шрам, который не беспокоил его многие годы, а теперь вновь стал кровоточить.

Мог ли он помочь этой женщине и ее ребенку?

Будут ли они, выбравшись из города, жить лучшей жизнью на свободе, чем все остальные, подчиняющиеся строгим законам Конфедерации?

Хочет ли он встретиться с общиной и ее руководителем?

Может быть, ему стоит арестовать их?

Ему наверняка дадут премию за поимку предателей и предотвращение бунта. Вместе с Лали он сможет съездить куда-нибудь в отпуск.

А сможет ли?

Смогут ли они когда-нибудь выбраться из этого города и жить спокойной размеренной жизнью?

Будет ли она любить его, если он выдаст эту общину правительству?

Конечно, нет!

Сможет ли она доверять ему после этого, жить с ним рядом, смотреть ему в глаза?

Выдать их – стало равнозначным потерять навсегда жену, единственного человека, которого он любил.

А чего он сам хочет, кроме любви Лали?

Хочет ли он расстрелять всех этих людей в общине, сколько бы их ни было?

Сможет ли он убить этого младенца и его мать?

Он уже знал ответ на этот вопрос. Он никогда не смог бы пойти на это.

Лали услышала стук дверного замка и выбежала в коридор. Она бросилась к нему навстречу, жадно хватая его коротко остриженную голову руками:

– Я думала, что больше никогда не увижу тебя, понимаешь, – никогда!

Гейт обнял жену и вдохнул теплый аромат ее шеи.

Он молча прошел в комнату, закрыл все окна, задернул шторы и сел в дальний угол, не смежный стенами с соседями, чтобы никто не смог его услышать.

– Там была женщина с младенцем. Она просит помощи, – тихо сказал он.

– Я думала, это будет мужчина, голос был мужской.

– Я тоже так думал. Говорит, их целая община. Сегодня пришла только она.

– Как ее зовут?

– Миа. Она хочет, чтобы я помог им выбраться из города.

Лали села на пол рядом с мужем и вопросительно посмотрела на него.

– Они хотят, чтобы я удалил из плеча чип, и только после этого они смогут отвести меня в свою общину и рассказать все подробнее.

– Я не пущу тебя одного. Я пойду с тобой. Я хочу увидеть этих людей.

По металлическим ноткам в голосе Лали Гейт понял, что никакие его возражения не будут приняты.

– Хорошо, – выдохнул он, – только нужно удалить чипы.

Лали достала свою дорожную аптечку.

– Надо же, курсы военных санитаров все-таки пригодились.

Нежно поцеловав Гейта в плечо, она резким движением сделала небольшой надрез скальпелем на его левой лопатке. Мужчина от неожиданности охнул.