— Кстати, у меня есть пара длинных футболок — в покрывале не слишком удобно. Если ты согрелась, конечно.

— У меня внутри сейчас столько тепла, что можно города обогревать,— нараспев отвечает Мира, и девушка протягивает ей бледно-жёлтую футболку.

Мира с восхищением рассматривает нежный оттенок и ощупывает пальцами мягкую ткань. Сейчас получается без смущения избавиться от покрывал и переодеться рядом прямо на кровати — вино виновато, конечно, или просто тепло, или полна ощущений. Отблески огня на теле, и светлая девушка рядом, занавесившаяся волосами, кажется янтарной статуэткой, совершенная от нежной линии губ до пальцев ног.

А ткань скользит по обнажённому телу мягким электрическим разрядом, по груди особенно чувствительно, тонкая и ласкающая. И пахнет цветками магнолии — мимолётная мысль щекочет: так же пахнет кожа её новой знакомой или это такой кондиционер для белья? Не проверишь же. Девушки натягивают футболки на бёдрах.

— Что-то я думала, они длиннее,— озабоченность в голосе, и Мира смеётся:

— Зато ноги в них бесконечные.

Янтарная девушка вытягивает ноги и рассматривает их:

— Точно. Но у тебя длиннее.

— В детстве я стеснялась своего роста.

— Хорошо, что ты сейчас не сутулишься из-за этого,— девушка с улыбкой откидывается на подушки у стены, подтягивает к себе одну ногу и обнимает себя за коленку.

Мира прищуривается:

— Ты как будто обо мне всё знаешь.

— Скорее догадываюсь.

— Про имя тоже догадалась?

— Пальмира… До чего красивое имя. Город тоже был красивым. Тебя в честь города назвали?

— Папа очень любит античные времена.— Мира прикидывает, что папа вернётся из экспедиции ещё месяца через три, когда она уже перейдёт на третий курс.

— Его можно понять.

— А как тебя зовут, я до сих пор не знаю.

Девушка встряхивает волосами — они красиво переливаются хрусталём в колеблющемся свете лампы:

— Майя. Три тысячи лет назад на одном из языков это слово обозначало просто «вода».

— …Я могла подозревать, что у тебя не может быть обычного имени.

— Кто бы говорил!

Майя поправляет на ней футболку, легко касаясь пальцами открытых ключиц — ворот слишком широкий.

— А ведь скоро уже будет светать.

Она легко спрыгивает с кровати и отодвигает тяжёлую штору — город за окном цвета пыльной розы, туманно-голубые дома едва подсвечены нежным. Мира, неслышно остановившись рядом с ней, молча любуется городом.

— Сейчас всё кажется прекрасным, да?

Мира, сглотнув слёзы, кивает.

— У тебя снова глаза на мокром месте,— укоризненно говорит хрустальная Майя и дотрагивается пальцем до кончика носа девушки.— Ну куда это годится. Идём встречать рассвет на крыше?

— Так не бывает,— в нос говорит Мира.— Кофе, лапша, музыка, этот твой танец. Вода, музей, и этот рассвет. Почему это всё? Ты так вовремя пролетала мимо моего окна.

Губы Майи трогает едва заметная улыбка. Она спрашивает:

— Вспомнила: ты ведь хорошо играешь на гитаре. А что с твоей случилось?

— Старенькая совсем была, рассохлась, стала непригодной. Я так горевала, когда пришлось её выкинуть: ремонт был бы дороже, чем купить новую.

— Вот как.

Мира кивает, всё так же глядя в окно. Верхушки домов бледнеют, облака куда-то несутся, как в фильме, а ногам тепло, и плечам тепло, и грудь поднимается высоко.

— Пальмира. Закрой глаза и не подсматривай, пока я не скажу.

Девушка послушно зажмуривается и для убедительности закрывает глаза ладонями. Майя возится где-то неподалёку, раздаётся тихий стук — такой стук может быть только…

— Открывай!

Мира поворачивается и застывает:

— У тебя тут и гитара есть!

Гитара совсем небольшая, тёплого голубого оттенка, почти бирюзовая, как море в солнечный день, если прикрыть глаза и смотреть на него сквозь ресницы.

— У тебя,— поправляет Майя.— Это подарок. Я хочу, чтобы ты на ней сыграла.

— Подарок? Мне сейчас трудно дышать будет,— признаётся Мира. Она не решается взять гитару; она делает шаг вперёд и крепко прижимает к себе девушку, уткнувшись ей в шею носом. Аромат всё-таки от её кожи, думает она.

— Опять ты плачешь, ну что такое… У меня сейчас футболка будет мокрой,— жалуется Майя.— Давай-ка возьмём гитару и вино, заберёмся на крышу. Обещаю, там будет красиво.

Тихий звук струн в предрассветном воздухе совсем не такой, как дождливой ночью или в тесной комнате. Звук разлетается маленькими звенящими искрами из-под пальцев Пальмиры; она тихо перебирает струны, пробует мелодии на ощупь, на вкус, придаёт им аромат цветков магнолии и жасмина. Колючие клетчатые покрывала положили прямо на влажную крышу — поднялись бегом, босиком на четвёртый этаж, по лесенке забрались вверх, вдыхая огромный чистый воздух. В тонких футболках мурашки везде, и от бережных нот горстями тоже мурашки у обеих — Мира устроилась поудобнее, Майя перед нею на коленях. От гулких волнующих нот к чистым и высоким серебристым звукам, от плавных тихих волн к набегающим волнам морским, и в паузе Мира берёт из рук девушки бокал, делает глоток вишнёвого вина, смотрит на влажную полоску вишнёвого неба на восточной стороне и снова играет, не в силах отпустить гитару. Задумчивые риффы соскальзывают с крыши и плывут по улицам просыпающегося города, а слова сплетаются с тёплым ветром.

Её голос чистый, как берег реки после дождя, где не остаётся печалей. Тембр голоса и тембр струн заодно, а Майя, замерев, погружается в звучание и не отрывает огромных глаз от девушки. Отблески светлеющего неба делают её глаза ещё более синими, совсем неправдоподобными, но такими сияющими, что Пальмира гладит струны, нежно касается, прикрывая веки, отпускает голос на волю — ему есть где кружиться и окутывать собой, с ветром вместе, с тихим звоном.

Когда она раскрывает глаза, Майя, уютно свернувшись, лежит рядом, и на лице её такое умиротворение, что Мира, дотянувшись, проводит ладонью по её волосам, расправляя их — как обычно, спутанные и непослушные. Майя улыбается и одними губами произносит: «Спасибо». Начинают петь птицы где-то внизу, в ветвях.

— Видишь оставшуюся звезду?

Мира кивает. Звезда акварельным пятнышком растворяется в светлеющем небе.

— Я бы хотела там оказаться,— голос Майи сейчас особенно шероховатый и далёкий, и Мира прижимает ладонь к груди.

— Не удивлюсь, если ты оттуда как раз. Ты космическая.

Майя садится и расправляет ей прядки волос на висках.

— Ты для меня столько делаешь,— задумчиво говорит Мира, поставив гитару рядом и прижавшись щекой к грифу,— как мне тебя отблагодарить?

— Ты играешь для меня одной. Мне больше ничего не нужно. Мне приятна мелодия, это даёт силы. Я питаюсь мелодиями.

— Опять ты не можешь говорить серьёзно… То ты ведьмочка на метле, то богиня доброты, а теперь питаешься музыкой. Девушка с далёкой звезды?

— А если я всё это говорю серьёзно? — улыбается та.

— Вот что,— вспоминает Мира,— наша одежда наверняка уже высохла.

Майя понимает её без слов; в комнатке внизу они переодеваются в тёплую сухую одежду — обогреватель за ночь постарался на славу. Натягивают кроссовки, и Мира не может расстаться с гитарой, ей всё время хочется коснуться струн; «Обязательно бери её с собой», и глаза Миры сияют благодарно. По шаткой пожарной лестнице спускаются в город, который уже оживает, напевает что-то себе, шумит поливальными машинами — ночной дождь своим чередом, а поливальные машины по расписанию — Майя подбегает к ним, а когда струи воды орошают её, взвизгивает и отбегает — Мира смеётся: она бы тоже не прочь, но гитару прижимает к себе, жаль будет намочить.

Город маслянисто пахнет мокрой листвой и опавшими веточками под ногами; шаги на пустых голубых улицах отдаются, как в кино.

Поймав гулкое звучание старых водосточных труб, Мира играет в тон, оплетает духовые серебристой паутинкой мелодии, и Майя, обняв её сзади за плечи, зарывается носом в волосы и говорит своим невозможно тёплым голосом:

— Как ты меня наполняешь этой музыкой.