— Для полного попадания в образ тебе не хватает юбочки, манжет и ожерелья из свежих цветов. Вместо моей майки, конечно.
Элен смущённо одёргивает майку и говорит:
— А что, это идея. Улетим на Гавайи, ну или хотя бы дождёмся весны, пофотографируешь меня? Я тебе всё настрою, тебе нужно будет только кнопку нажать.
— Обязательно. Чуть дальше, чем Сызрань, но когда это нас смущало?
========== 4 ноября, после обеда, но пока ещё не начало темнеть ==========
Руслан складывает салфетку вдвое, потом ещё раз пополам, потом снова, пока не обнаруживает, что она превратилась в каменный комочек. Он щелчком отправляет изувеченную салфетку куда-то за границы видимости. Официантка, проходящая мимо, привычно ловит салфетку, кладёт на поднос с грязной посудой; Руслан, скрывая неловкость, усмехается и снова смотрит на часы. Сорок минут!
В кафе вбегает взъерошенная и мокрая Лика — в блестящем коротком плаще, в ярком шарфе, с небрежной чёлкой и блестящими глазами, и у Руслана захватывает дух; он чувствует укол совести: даже не подумал позвонить или встретить её, хотя с утра накрапывает дождь.
Девушка присаживается на краешек кресла, не развязывает пояс на плаще и смущённо качает головой, когда официантка спрашивает, будет ли заказ сразу.
— Прости,— выдыхает она.— Там авария была, я звонила и ждала «скорую». Мы можем прогуляться?
Руслан через мгновение приходит в себя:
— Да, конечно! Боже, я даже не догадался позвонить тебе…
— Всё хорошо, Ру. Там ничего страшного, просто девушка за рулём, она немного в состоянии шока. Не моя знакомая, просто увидела её. Я… мне не очень хочется сейчас есть, я бы лучше прошлась.
Руслан замечает, что она сидит, коленями развернувшись к выходу.
— Конечно. Только там на улице дождь, а я тоже без зонта.
Обычно ему нравится, когда она называет его на французский манер. Только почему-то не сегодня, когда все планы последовательно отменяются. Он так ждал тёплого и уютного вечера с девушкой, но снова что-то идёт не так.
— Это не страшно,— она легкомысленно машет рукой.— Скоро закончится.
Они выходят на улицу, и Лика берёт молодого человека под руку.
— Ты прямо повелительница погоды,— говорит он ей с напускной серьёзностью — дождь и в самом деле прекратился, и поблёкшая улица красиво и туманно блестит в свете разгорающихся фонарей. Руслан ужасно хочет разрядить обстановку, он почти физически чувствует, как девушка напряжена.
— Да, так получается,— улыбается она мимолётно.
— А если серьёзно, как так получается?
— Если бы я знала.— Руслан видит, что она грустная, и не может найти подходящих слов.— Каждый раз какая-то ерунда. Я правда стараюсь как лучше. Я стараюсь помогать, но как будто от этого только хуже. Это несправедливо так…
— Ты… сейчас хочешь заплакать?
Лика, сердито шмыгнув носом, кивает.
— Расскажешь мне, что случилось?
— Это будет звучать слишком по-дурацки, прости. Эти все совпадения с погодой, это моё стремление помочь тем, кто этого совершенно не просит,— всегда получается только хуже.
— Понимаю,— вздыхает Руслан и нерешительно накрывает её пальцы у себя на локте ладонью. Мокрые деревья вокруг выглядят чёрными и насупившимися.— И хоть чувствую, что подробностей не дождусь, но…
— Да какие тут подробности. Понимаешь, она в пробке, идёт дождь, видимость так себе, все гудят, нервные, она опаздывает. Я думаю: быстрее бы этот дождь закончился, хотя бы ненадолго. Понимаешь, да? И солнце выглядывает, буквально на минуточку, за весь день тучи расходятся, и солнце. И она — не знаю, зажмурилась, или просто солнце ей слепить начало, знаешь, как в лужах отражается — и она слишком быстро выруливает налево, и… Всё. И я звоню в «скорую».
У неё на щеках слёзы, и Руслан, помедлив, вытирает их тыльной стороной ладони. Лика коротко кивает, снова втягивает воздух, шумно выдыхает.
— Хорошо, что всё хорошо закончилось. Даже машину, как выяснилось, не сильно помяли. Но — просто это не первый раз, когда я думаю, как я могла бы помочь…
— Лика,— поражённо говорит Руслан и придерживает девушку — она не заметила, что загорелся красный сигнал светофора, и собиралась переходить дорогу.— Ты серьёзно ругаешь себя за мысли? За то, что ты даже не могла бы сделать?
— Это очень сложно объяснить. Когда-нибудь я наберусь слов и попробую, просто сейчас не в состоянии.
— Конечно. Я не буду торопить.— Ему греет душу её туманное обещание.
Солнце так и не появляется снова; туман медленно поглощает город.
========== 12 декабря ==========
— Интересно, декабрь в этом году знает, что он декабрь, а не март, например?
Я искоса гляжу на двух девушек на сиденьях через проход и мысленно показываю им язык: они в пушистых шубках, в мягких белоснежных сапожках — точнее, час или два назад наверняка белоснежных; у них есть все причины выражать недовольство слякотной промозглой зимой за пару недель до праздников, но надо же было найти для этого самую истрёпанную фразу…
Я едва усидела до конца пар; не попрощавшись ни с кем, сбежала за две минуты до конца занятия, чтобы поскорее взять одежду в гардеробе, и зашла в наше кафе — там уже была рыжая Кристина, скучающая и растрёпанная, словно только после сна. Она сказала, что день сегодня тусклый во всех отношениях, даже посетителей нет; потянула себя за прядь волос, горящих в свете неярких ламп, и я приготовила нам по чашке орехового кофе. Мы перекинулись свежими сплетнями, меня отпустили домой, и я умчалась — не то чтобы у меня было полно дел, но срочно нужно было забраться в кресло, забаррикадироваться пледами и слушать, как совершенно мартовские капли грохочут по карнизам, как истлевшие сосульки с глухим звоном разбиваются об асфальт, как радио ворчит под боком, и читать до полной темноты. Завтра насыщенный день, у меня большие планы, и я улыбнулась, почувствовав, как щёки мои покрываются лёгким румянцем.
Я вышла на своей остановке, нахмурилась и сказала с чувством:
— Интересно, декабрь вообще знает…
И тут же провалилась по колено в раскисший дырявый сугроб.
— Да чёрт!
Я выбралась на относительно сухое место, вытащила ногу из сапога и, поджав пальцы на холодном ветру, вытряхнула из него снег. Теперь внутри будет не так уютно. Эти сапожки настолько тёплые, что можно надевать их на босу ногу. Тем более когда декабрь похож на март. Заранее съёжившись, я снова обулась и пошла к дому.
Пустой город. Слякоть. Свинцовое тяжёлое небо. Серые здания. Постапокалипсис. И мокрый сапог. Что особенно раздражает — второй сухой. Почти так же дискомфортно, как намочить одну руку, пока умываешься, и оставить вторую сухой. Хоть бери и с разбегу прыгай в следующий мокрый сугроб. Но по недавнему опыту я знаю, что в сугробах чего только не прячут. Целеустремлённо я иду домой, пока не начинаю понимать, что меня грызёт какое-то беспокойство. Такое бывает, когда вдруг начинаешь сомневаться: выключила ли ты дома утюг, или чайник, или закрыла ли кран.
Но утюгом я пользовалась лишь в самые отчаянные моменты своей жизни: выпускной, вступительные и все мои неудачные свидания. Чайник у меня электрический, он обучен выключаться сам. Кран закрыт: я прикрыла глаза и воспроизвела в памяти момент, когда я прикрутила кран и устраняла тряпкой последствия танцевальных движений под душем.
И дверь я не могла не закрыть: она просто захлопывается, даже от сквозняка, даже если забыла дома ключ.
Причина так и осталась неясной. Я раскрыла глаза, тут же снова зажмурилась, потому что две капли с неба угодили точно под ресницы, вздохнула, осторожно вытерла глаза и просто побежала домой.
Дальше всё происходит как в замедленной съёмке.
Я, запыхавшись, подхожу к подъезду. Из подъезда, неловко придерживая дверь рукой, выкатывает коляску с ребёнком молодой папа в очках, в длинной куртке. Дверь с грохотом захлопывается за ним, и молодой папа шёпотом ругается на неё. Ребёнок в коляске, впрочем, и ухом не ведёт. Я останавливаюсь, чтобы пропустить их по дорожке. Дорожка условная: снежная каша, комья из осколков льда, мусор, небольшая тропинка. Я задираю голову и внимательно смотрю наверх. С крыши свисает огромная сосулька. Она тает. У самого основания, под крышей, она тонкая, а ниже толстая. Я вдыхаю и, забыв выдохнуть, в два прыжка добегаю до коляски, дёргаю за рукав молодого папу и откатываю коляску в сторону. В этот момент сосулька падает туда, где стояла коляска несколько секунд назад. Молодой папа ошарашенно смотрит на меня. Мы поднимаемся и отряхиваемся. Ребёнок в коляске начинает тихонечко плакать, и папа склоняется над ним. Точнее, над ней: я успела рассмотреть, что это девочка. Девочка быстро успокаивается. В тишине, под звон капель с крыши, я иду к подъезду. Мимолётно я думаю, что меня даже не поблагодарили. Но эта мысль сразу ускользает. Меня трясёт, и я не могу согреться, хотя напрягаю всё тело. Осколки огромной сосульки разлетелись на несколько метров. На одном из осколков я поскальзываюсь и едва не падаю. Оборачиваюсь — терпеть не могу, когда кто-то видит, как я поскальзываюсь — мужчина растерянно смотрит на меня. Я отворачиваюсь и захожу в подъезд.
