— Всё,— говорит Лика,— я поняла. Покой мне только снился, и то недолго. Но если что, я не жалуюсь, это просто традиция, поворчать для порядка.

Они забираются выше, к рощице деревьев с листьями цвета дождливого дня; и находят самые пустынные места на берегу; и забегают в волны, наполненные предвкушением ледяных брызг — не такие уж они ледяные, но после горячего песка хочется визжать, когда брызги окатывают спину. Полностью обнажённые, они фотографируют друг друга, и снова загорают на пустынном берегу; сидя рядом на белоснежном камне, мягко обжигающем кожу, рассказывают друг другу о волнах и ощущениях.

Спрятав одежду в рюкзаки и пристроив их где-то у красных покатых валунов, они бродят по рощице, с одной только камерой. Лена восхищается игрой пятен света на теле Лики, и Лика, покорно замирая и сливаясь с растениями, сплетаясь со стволами, смущённо улыбается подруге. Они сооружают юбки из листьев и тонких гибких веточек, чтобы быть похожими на островитянок; но юбки эти похожи на пояса и долго не живут. Девушки находят пересохший ручей, чьё устье теряется в россыпи острых серых камней, и потом ещё один, живой и чуть жутковато серебристый — они встают на колени и пьют ледяную воду, набирая в ладони. Лика сидит на высоком камне и дотягивается пальцами ног до бурлящей воды, а Лена, затаив дыхание, фотографирует её. А когда Лика, встав на камень, греется в лучах солнца, Лена ставит камеру на автоспуск, подбегает и садится у ног подруги, обняв её за колени — Лика смеётся и говорит, что у них, кажется, и не было снимков вместе, но такие никому не покажешь. И зачем их кому-то показывать, спрашивает Лена, снова настраивая камеру на автоспуск; Лика бережно обнимает её за плечи, откинув прядку волос. Лена забегает в ручей и с воплем выбегает обратно, а Лика, схватив камеру, пытается сделать кадр, но на снимках больше всплесков воды, чем подруги — та наконец успокаивается и сидит рядом, грея покрасневшие ступни ладонями.

— Я есть хочу.

— Деревня рыбаков всего в часе ходьбы, но если мы поторопимся… У меня шоколадка есть.

— У меня тоже, но на побережье океана это банально. Рыбаков хочу.

Они натягивают джинсы и снова закатывают их до колен. Коричневая Лена повязывает рубашку рукавами на поясе, а Лика из опасения обгореть надевает свою рубашку и застёгивает её на две пуговицы на груди. Они идут быстрым шагом по кромке у самой воды и убегают от волн, когда те догоняют их.

— У тебя кожа всё же покраснела.

— Да, хотя солнце мягкое.

— Но его много. Долго ещё идти?

— За теми скалами уже.

— А то я скоро нырну в океан и буду ловить сырую рыбу.

Слово «океан» странно звучит на языке, с утренней прохладой — потому что океан рядом, у ног.

— Ты знаешь, в воде рыба вся сырая. Ты рубашку наденешь нормально?

— Ой, точно.

Рыбаки, закопчённые и морщинистые, изумлены, узнав Лику, а их жёны не очень. Но Лика достаёт из рюкзака подарки — украшения, открытки, сладости для детей, три бутылки для мужчин — «пейте осторожно и понемногу» — и рыбаки с уважением тянут: «Русиа!» Они впечатлены щедростью. Лена ревниво вслушивается в странно звучащие слова, досадуя, что они все незнакомые, но спрашивает, неумело повторяет, и уже через час может объясняться простыми короткими фразами. Мальчишки, сыновья рыбаков, больше чумазые, чем загорелые, покорены её камерой и с горящими глазами с опаской дотрагиваются до кнопок, поэтому она тоже быстро находит общий язык со всеми. Жёны перестают дуться и даже ведут девушек по утоптанной тропинке и кормят со всей семьёй.

Лика садится на натянутую сетку, качаясь, как на качелях, и болтает с местными девушками и девочками, любопытными — они расспрашивают её обо всём на свете, рассевшись рядом на земле в своих саронгах, с чёрными ногами, кто с закрытой грудью, а кто с открытой; а Лена, которая успела отыскать у кого-то в доме старый гамбус и поиграть на нём, ускользает и возвращается только через два часа, страшно довольная. Лика вопросительно глядит на неё, перепачканную в чешуе, с исцарапанными ногами, в рубашке, вольно подвязанной на животе узлом, но рыбаки наперебой рассказывают о небывалом улове — «эта белая девушка попросила показать ей, как ходят на лодках», и в лагуне в догорающем свете дня они никогда не набирали столько крабов, морских ежей, мидий… Они приносят и приносят сетки, полные улова, и женщины хватаются за щёки — им разбирать и готовить, но теперь можно долго не думать, что есть, и даже можно поплыть в город и продавать.

— Я немного наколдовала, по-видимому,— скромно говорит Лена. Скулы её раскраснелись.

— Ты уже настолько выучила язык?

— Да он какой-то простой. К слову, это какой язык вообще?

— Малайский или индонезийский, или какой-то близкий, я так и не поняла, а когда спросила, они все говорят: обычный, наш язык.

— Я уже хочу тут остаться,— со вздохом говорит Лена.

— Ты компьютер не взяла, куда ты столько фотографий будешь складывать?

— Взяла, ты что, как это я не взяла?

— Как ты всё уместила?

— Ну, я же говорю, с тобой поведёшься, тоже понемногу колдуньей станешь.

Лена улыбается, но в сумерках Лике кажется, что глаза у подруги грустные. Или просто усталые?

Местные девушки вслушиваются в русские слова и пытаются повторить, хихикая, и Лена с Ликой учат их самым простым фразам. Девушки бегут к родным и хвастаются, а потом, смущаясь, приносят циновки, подушки и покрывала и устраивают подруг на ночлег на террасе большого дома из тростника и глины.

Лика, растягиваясь на жёсткой циновке, наконец ощущает, как она устала за день. Джинсы и рубашка лежат рядом небрежной горкой, а подруга, кажется, уснула мгновенно.

========== Через два часа ==========

— Я уже выспалась,— шёпотом говорит Лена. Она сидит на краю террасы, набросив рубашку и спустив ноги на землю.

— Удивительно, но я тоже.

Лика поднимается и садится рядом с подругой.

— Идём поплаваем? Тут нет таких сильных волн.

Лена с удовольствием соглашается, и подруги идут к берегу и находят тихую заводь. В воде теплее, чем на берегу, где ветер. Даже в ночном неясном свете вода глубокого цвета. Выбившись из сил, девушки отдыхают на берегу — Лика надела рубашку и лежит на теплом камне, а Лена устроила голову на её животе и смотрит в небо.

— Сколько здесь звезд.

— Да…

— Знаешь, после улова передо мной все чуть ли не на колени вставали. Сказали, что я их талисман, если я правильно поняла слово.

— Ты без рубашки была? — невпопад спрашивает Лика.

— Да, а как ты догадалась?

— Она повязана на животе узлом была. А когда мы шли, ты её застёгивала. Не стеснялась?

— Точно. Да подумала, у них тут половина всех женщин в одних юбках ходят.

— Саронгах.

— Ага. В саронгах… И никто внимания особо не обращал, а мне только удобнее было, пока ныряла.

— Ныряла?

— Ага. Сейчас, подожди.

Лена поднимается, ищет что-то в кармане джинсов и протягивает подруге горсть небольших жемчужин. Лика приподнимается на локте и рассматривает жемчужины в ладони.

— Я много нашла. Остальное им отдала.

— Удивительная ты. Думаю, в этой деревне тебя будут долго ещё вспоминать добрыми словами. Спасибо…

— Понимаешь, я себя тут как дома почувствовала.

— Ты себя везде как дома чувствуешь,— улыбается Лика. Лена сидит к ней боком, водит указательным пальцем по песку, но всё равно чувствует улыбку подруги.

— Нет, Лика, не везде…

Лика резко встаёт.

— Лика?

— Анж… Я на самом деле хочу остаться тут.

— Лена. Ты серьёзно?

— Серьёзнее некуда.

— Без интернета, без общения, без работы… Язык едва знаешь…

— Что из этого будет действительно серьёзной проблемой, если мне тут рады?

— Погоди-погоди…— Лика явно смущена и не знает, что спросить дальше.

— Я тут, не ухожу…

— Ты правда хочешь всё бросить? Фотография, учёба… Всё… И — мне тоже нужно будет остаться тут?