— Ужасно,— соглашается Аня.

— Там всё очень серьёзно?

— Да,— отвечает Аня и едва успевает поймать мокрую тарелку — та выскользнула из рук.

Лина смотрит на свои пальцы и вспоминает, что так и не подпилила ногти. Но не хочет двигаться с места.

— Чай? — спрашивает Аня.

Лина пожимает плечами.

Аня молча наливает чай в чашку и стакан, придвигает чашку Лине и достаёт откуда-то несколько маленьких шоколадок. Разворачивает одну, вкладывает в пальцы Лине, и та машинально откусывает. Аня смотрит на девушку, пока шоколадка не заканчивается, и разворачивает для неё ещё одну. И придвигает ей чашку ближе. Лина отпивает чай, но даже не может понять, сладкий он или нет, холодный или горячий. Аня терпеливо ждёт, едва вспоминая о своём чае, легко тормошит девушку, подвинув свою табуретку ближе, пока чай и шоколад не заканчиваются. Вытирает салфеткой Лине губы, поправляет ей мокрые волосы, тревожно вглядывается в её сухие глаза.

— Идём,— наконец, говорит Аня.

Лина идёт в комнату, ищет гольфы, но Аня хватает её за руку.

— Нет, ничего не ищи. Прямо так.

Она в своих фантастических шортах и в мокрой серой майке на голое тело; Лина в длинной клетчатой рубашке на три размера больше, под которой только её смешные зелёные трусы; рукава закатаны до локтя.

— Хотя бы обуюсь…

— Не надо.

— Ноги же грязные будут,— слабо протестует Лина, но, если честно, ей всё равно, тем более, что Аня уже вытащила её на лестницу и заперла дверь — ступеньки под босыми ногами холодные и шершавые, Лина хмурится, а Аня заглядывает ей в лицо и всё настойчиво тащит за собой, крепко сжимая руку.

На улице послеполуденное солнце, рукам и голым ногам тут же тепло — почти жарко; Аня достаёт из кармана заколку и забирает волосы в замысловатую шишку, а Лине волосы растрёпывает, и девушка недовольно пытается привести их в порядок. Она идёт к тротуару, но Лина снова берёт её за руку и ведёт прямо на газон, где трава ещё едва проросла, земля комковатая и немного влажная, россыпь веток, обломков каких-то детских игрушек и прочего мелкого мусора. Всё это больно колет и царапает ступни, и Лина спрашивает:

— Почему мы не по тротуару идём?

— А куда мы идём? — тут же спрашивает Аня.

— Не знаю. Ты меня вытащила из дома.

— Скоро поймёшь.

Они оказываются на какой-то ленивой залитой солнцем улице, но вместо того, чтобы идти по дороге, Аня сворачивает в проулок и ведёт Лину прямо к невысокому заборчику. Повсюду голоса дачников — копают, что-то высаживают, и Лина чувствует себя немного неуютно: под рубашкой ведь почти ничего нет.

— Перелезай.

— Зачем?

— Так короче,— терпеливо объясняет Аня, и Лина послушно ставит ногу на перекладину и пытается перелезть через деревянную ограду. В подошву у пальцев что-то сразу впивается, и Лина, пытаясь забраться выше, оставляет за собой капли крови на досках забора. Аня не выдерживает и задирает на ней рубашку, так, что спина у девушки остаётся голой, а бёдра тут же ощущают, какой свежий ветер на улице.

— Ты чего! — сердито говорит она и тут же кубарем скатывается с противоположной стороны забора; Аня легко перемахивает следом и садится на траву:

— Покажи ногу.

— Ничего там страшного.

— Покажи,— с напускной строгостью повторяет Аня,— не забывай, это и моя нога тоже.

И Лина наконец-то улыбается. Протягивает ногу, сидя на траве, и Аня вытирает листком подорожника кровь, срывает ещё листок и прижимает к ранке. Обычно она облизывает на себе царапины, пока кровь не перестаёт сочиться, но сейчас думает, что если начнёт то же самое делать с ногой Лины, то девушка может это как-то не так понять. Всё-таки на своё тело очень странно смотреть со стороны — и знать, что оно не подчиняется импульсам и мыслям.

— Царапина, пустяки, в общем. Идти сможешь?

— Конечно,— кивает Лина.— Куда мы идём-то?

— Это скоро увидишь.

Садами они приходят к каким-то прудам. Запустение, покосившиеся остатки одноэтажных деревянных строений, вросших в землю. Тишина и едва уловимое жужжание насекомых. Вдалеке сизый лес, спокойный, как облака; и ни души вокруг.

— Идём,— и Аня начинает на ходу раздеваться.

— Там же вода холодная,— говорит Лина.

— Тёплая,— убеждённо отвечает Аня,— стоячая, на солнце уже прогрелась.

Она раздевается догола, а Лина так и стоит в рубашке, поставив ногу со свежей раной на пальцы. Аня расстёгивает на ней рубашку, стаскивает и кидает на траву. Под ними невысокий обрыв — метра полтора, внизу вода, спокойная, чуть подёрнутая рябью.

— Можешь трусы не снимать, если стесняешься.

— Намокнут же, потом в мокрых идти,— неуверенно говорит Лина. И, не дождавшись ответа, стягивает с себя бледно-зелёные трусы, чуть отвернувшись. Аня на корточках сидит на берегу и ждёт.

— Прыгаем вместе?

— Я не умею нырять,— отвечает Лина.

— Умеешь. Ну, то есть я же умею, значит, твоё тело помнит.— Она берёт девушку за руки, они разбегаются — два шага — и прыгают в воду.

Тут же Лина с распахнутыми до предела глазами появляется на поверхности, глотает воздух и выпрыгивает из воды по пояс:

— Сумасшедшая! — Воздуха не хватает, и она глотает слова.— А говорила… Не холодная… Вода! — Она с воплем снова уходит под воду, а потом они уже вдвоём выплывают на поверхность, и Аня хохочет, подталкивает девушку чуть вбок, и Лина нащупывает ногами песчаное дно. Девушка сердита и тут же хочет выбраться на берег. Но Аня крепко берёт её за ладонь и сжимает так, что Лина кривится от боли.— Ты чего?!

— Ты чувствуешь? — спрашивает Аня.

— Что чувствую? — сердито огрызается Лина, хотя всё уже понимает.

— Себя. Тело своё. Руки, ноги. Ранку на ноге. Холод чувствуешь? Мурашки? Злость, солнце, воду. Полёт с берега. Камни под ногами.— Она берёт её за вторую руку.— Что ты живая, чувствуешь?

— Да чувствую я,— говорит тихо Лина, и глаза её полны слёз. Она хочет обнять Аню и уткнуться в её плечо, но стесняется, потому что обе голые. Тянет девушку за руку, та показывает ей, где лучше подняться, и они, с трудом взобравшись по тропинке, где земля опасно осыпается под ногами, а камни впиваются в ступни, выбираются на берег. Аня растягивается на траве, подложив под голову свою одежду, и Лина, мгновение подумав, ложится рядом и прикрывает глаза. Солнце слепит даже сквозь прикрытые веки.

Она неожиданно улыбается, хотя из глаз продолжают течь слёзы.

6.

— Вот этой бабульке,— говорит Аня,— через несколько минут станет очень плохо. Давление. Мы должны успеть.

Девушки бросаются в ближайший крупный магазин; Аня берёт с вешалки винно-красное платье, Лина — голубую и бирюзовую блузки, очень симпатичные; и девушки отправляются в ближайшую примерочную. Одежда летит в угол, Аня устраивается на невысоком пуфике и говорит:

— Пора.

И прикрывает глаза. Лина проверяет, удобно ли сидит подруга, поправляет ей задравшуюся юбку и неторопливо выходит из примерочной. Мельком смотрит на разноцветные платья на вешалках и выходит в холл на втором этаже торгового центра.

Старушка в глухом синем платье в белый цветочек и с бежевой сумкой в руке неторопливо идёт вдоль магазинов и фотобудок; Лина начинает переживать: неужели ошибка? Но ровно в этот момент старушка хватается за ручку двери какой-то подсобки и медленно оседает на пол. Девушка бросается к ней, подхватывает под мышки — старушка ещё легче, чем она думала,— и тащит к лавке. На лавочке люди испуганно вскакивают, и лишь несколько секунд спустя кто-то догадывается помочь, подхватить старушку под колени и вместе уложить её на лавку. Звонят в скорую, и медики прибегают очень быстро, всего через несколько минут; правда, старушка уже очнулась, садится медленно и подмигивает Лине; потом вздрагивает, меняется в лице и, увидев, что Лина держит её сумку, хлопает девушку по ладоням и говорит сердито:

— Не трогайте уже мою сумку!

Лина покорно отдаёт сумку и со всех ног бежит в примерочную. Нервничая, массирует пальцы на руках Ани, пока девушка окончательно не приходит в себя; и обнимает её.