Лина снова осторожно выходит на балкон, зачем-то тоже на цыпочках, не одеваясь, прикрыв только ладошками грудь — впрочем, только первые полминуты, потому что кому на четвёртом этаже что-то будет видно? Она высовывается немного и смотрит вниз, в оживающий двор — старушки, дети, молодая женщина с коляской, вся в бордовом, и коляска у неё тоже бордовая, и только пакет чёрный. В какой одежде ребёнок в коляске, с четвёртого этажа не видно. Приезжает вишнёвого цвета машина, но из неё так никто и не выходит, и когда Лина, почувствовав запах сигаретного дыма, видит слева высунувшегося в окно соседа, она ужасно смущается и бежит внутрь, садится на кровать с ногами и обнимает свои коленки, прижав их к груди. Глаза закрываются; девушка, вытерев досуха волосы, вешает полотенце на балконе. Потом стаскивает с кресла тонкий плед с бахромой, ложится на кровать, отодвинув брошенную юбку, и накрывается им. Бахрома путается в пальцах ног, поэтому девушка высовывает ступни из-под пледа и быстро засыпает.

2.

Во сне она видит собственное отражение в зеркале, но отражение почему-то — мальчик. «Дэн», говорит отражение и смеётся — вообще постоянно улыбается и смеётся. Ему лет шестнадцать или семнадцать, и он мог бы быть одноклассником. «Это как Денис или как Данил?» Он мотает головой: просто «Дэн». И как пламя свечи, изгибается в складках зеркала, превратившись насовсем в фотографию, да и та где-то между страниц книг.

А просыпается оттого, что в замке поворачивается ключ; в прихожей загорается свет, и Лина, вспомнив, что совсем голая, спешно оборачивает плед вокруг себя и съёживается на постели, но в комнату, к счастью, входит совсем юная девушка, тоже лет пятнадцати или шестнадцати, с улыбкой, усталой, но довольной, рыжая и веснушчатая без всякой меры, босая, в лоскутно-разноцветной рубашке и в таких же шортах, с симметричными ссадинами на коленках — она ставит какие-то бумажные пакеты у стены и садится прямо на пол.

— Я совсем поздно,— говорит она, кивая на часы на стене — и правда, уже ночь, два часа, снаружи веет свежестью, и старательно сверчки поют свои странные песни.

— Привет…

— Привет,— смеётся девушка,— меня можно звать Анной, но это временно. А ты Лина, можешь не представляться.

— Ага.— Лина не может придумать никакой подходящей фразы, и остаётся только ждать продолжения.

— Идём чаю попьём. Слушай, ты убралась, здорово как. Спасибо! Идём, я чайник поставлю, буду тебе всё рассказывать, а ты обещай не падать в обморок и не сильно удивляться.

— Сейчас,— кивает Лина,— я только оденусь.— Смущаясь, она отворачивается и берёт в руки свою одежду с кресла.

— Да вообще необязательно,— говорит рыжеволосая Анна.— Я про тебя всё знаю, и уж голой тебя видела тысячу раз. У тебя родинка рядом с левым соском, пирсинг в пупке и прыщик на попе.

Лина краснеет и смотрит на неё умоляюще, от чего Анна ещё больше смеётся, вскакивает, хватает Лину за руку и тащит за собой на кухню, и девушке остаётся только, путаясь в бахроме, придерживать плед, чтобы не слетел по дороге. Анна, хоть и выглядит невероятно уставшей — тени под глазами, руки тонкие, а волосы растрёпаны, словно спать пришлось в полицейской машине,— но деятельна чрезвычайно: заваривает свежий чай, находит заварные пирожные, до которых не добралась Лина, на все вопросы смеётся и качает головой:

— Погоди, погоди,— и лишь когда они садятся за стол, приглаживает рыжие волосы, собирает их в хвост и, с аппетитом откусив сразу половинку пирожного, начинает:

— Итак.

Лина, едва отпив глоток чая, ждёт. Не выдерживает и тоже откусывает от пирожного: себе Анна взяла помятое, а ей оставила целое и невредимое.

— В общем. Ангелина Райс, шестнадцати лет, десятый класс, это ты всё уже успела выяснить.

Лина кивает и уверенно продолжает расправляться с пирожным.

— Кстати, ты хорошо поспала? Отлично. Это здорово, потому что твоя голова уже успела кое-что переварить. Куда идти, ты не знаешь. И что было вчера, тоже помнишь только в общих чертах.

Лина откладывает пирожное, делает большой глоток чая и замирает:

— Вообще не помню. Только ощущения.

— Да. Ангелина Райс — это не ты. Это я.— Рыжая девушка вдруг кажется на пару лет старше, потому что она уже не улыбается, смотрит серьёзно, и только крем из пирожного на губах да безудержные веснушки напоминают, что это та же смешливая девочка.— А я, разумеется, не Анна. То, где сейчас на самом деле Анна, мы с тобой ещё выясним. Ну и, как ты догадываешься, ты не Лина. Ты вообще не девочка. Тебя зовут Дэн, ты мальчик.

Лина так крепко держит чашку, что, кажется, сейчас отломится ручка. Чай перед Анной — в стакане. С посудой в этом доме бедно. И ещё спички просыпались, думает Лина.

— Дэн сейчас в реанимации,— продолжает рыжеволосая девушка.— И сколько он там пробудет — совершенно неясно. Возможно… В общем, неважно. Ты примерно начала понимать, судя по глазам.

— Мне сейчас Дэн приснился.

— Я знаю,— кивает рыжеволосая.— Это часто так бывает. Когда оказываешься в новом теле, всегда спать хочется. Это чтобы в голове всё уложилось. И от старого сознания, и от нового. Постепенно, через несколько ночей, ты вспомнишь всё про себя. А сейчас защитная реакция, чтобы тебе не казалось, что ты сходишь с ума.

— Значит, боли в спине… Ну, которые я помню…

— Да. Он парализован последние два года. Диагноз так и не поставили. А сегодня вот… Так, ты в обморок не собираешься падать? — Девушка вскочила и бросилась к Лине.

— Нет,— Лина попыталась улыбнуться,— просто нога затекла.

— А, это бывает,— кивнула Анна и вернулась за стол.— Люблю сидеть с ногами на стуле, всегда нога затекает, причём только левая.

— Да, левая.

— Ну, и я об этом же.

Девушки смотрят друг на друга мгновение, потом смеются и не могут остановиться.

3.

Остаток ночи Лина проводит в кресле, а рыжеволосая Аня — в постели: она без стеснения сбросила всю одежду, упала на кровать, завернулась в одеяло до половины и тут же уснула. Лина собрала её одежду и развесила на стуле. Прикрыла девушку одеялом по-человечески. Распутала ей волосы, осторожно стащив резинку, и поправила подушку. Отыскала влажные салфетки и вытерла пыльные ноги Ани — в душ у той идти не было сил, это было очевидно. Девушка даже не пошевелилась во сне, а вот Лина почувствовала забавные ощущения в ногах. Проверила: провела ладонью по подошвам Ани от пяток к пальцам и отчётливо ощутила, словно что-то мягко скользит по её собственным ногам — щекотно. Покачала головой. Потом села в кресло и стала прокручивать в голове всё то, что успела узнать.

— Я так поздно,— говорит Аня,— потому что пришлось бежать домой к настоящей Ане, успокаивать её родителей — дело осложнилось тем, что в гостях были брат и сестра папы, и все друг на друга похожи; я наелась, потому что глупышка Аня, оказывается, думает, что она толстеет, и поэтому перестала есть — ну вот и потеряла сознание; потом нужно было разыскать надёжную подругу, чтобы прикрыла — родителям я сказала, что ночую ближайшие дни у подруги, подруге призналась, что буду у своего парня, в общем, врун я, и не стыжусь.

— И как мне тебя называть теперь? Лина? А я тогда кто?

— Пускай ты будешь Линой, не звать же тебя мужским именем,— девушка беспечно машет рукой,— а я так и буду Аней пока.

Дэн. Пока она помнит про него лишь пару ощущений. Никогда не прекращающуюся боль в спине. Затекающие пальцы рук. И едва — из сна — запомнила его внешность. Но образ ускользает.

— А как так получилось?

— Про тебя я узнала случайно. То есть про Дэна. Это всегда за доли секунды происходит. Аня стала терять сознание в подземном переходе — недалеко от школы, на Октябрьской. Я вижу, что она без сознания уже — упала, но удачно, ничего не расшибла, коленки только поцарапала,— девушка вытягивает ноги вбок, демонстрируя ссадины,— ну и я в неё переместилась, а сама на уроке сижу. Сделала вид, что устала и уснула. Пришлось быстро узнавать, кем можно своё тело занять. Ты оказалась ближе всех, в Третьей городской.— Она досадливо шлёпает себя ладошкой по губам.— Только не смей мчаться в больницу, тебя там не так поймут. Отвезут в другую больницу сразу же.