– Вы кто? – прорычал он.

– Егор Петрович Клевин, временно безработный.

– Студент?

– Нет.

– Да в чём дело-то?! – не выдержала Ленка.

– Убирайтесь немедленно. Поиграли в демократию – хватит! – строго надавил милиционер.

– Но, декан… – возразила Ленка.

– Да плевать на декана! Он где?! Дома, в ванной?! А я здесь буду говны за вами разгребать?

– У нас ещё полчаса по разрешению, – Ленка растерянно оглянулась на Егора, тронула взглядом ребят. Те любопытно тянули шеи, но пугаться ещё не собирались. – Автобус…

– Елена… Сергеевна, – подполковник терпеливо взял её под локоток. – Вы зачем выставили несанкционированный лозунг? Зачем портите благодарному народу праздник?

– Позвольте… – она упёрлась. Егор вцепился в Ленку с другой стороны.

– Тащ подполковник! – пальнул он. Милиционер лишь остудил Егора взглядом.

– Какой лозунг? – Ленка пыталась говорить увереннее. – Всё согласовано.

– И это? – он потянул её на себя.

– Полкан! – грозно зарычал Егор.

Подполковник покраснел, но снова сдержался. Махнул фуражкой в сторону от памятника, невидимую с их позиции:

– И это?!

– Чёрт! – Ленка побледнела, по лицу пробежала тень отчаяния.

– Что ж вы творите, молодёжь? – покачал головой подполковник. Егор охнул: Артём и Очкастая Кобра растянули проклятый транспарант с карикатурным Президентом и свастикой. С ними, гордо задравши подбородки, тусовался идейный выводок. Два волосатых журналиста ели камерами довольное лицо Артёма. Подполковник осуждающе покачал головой: – У людей праздник, а вы… – вдруг неожиданно высоко рявкнул: – Убрать! Немедленно убрать!

– Артём!!! – закричала Ленка. Парень обернулся, показал большой палец. Егор вмиг подбежал к счастливым «борцам за свободные выборы». Он успел застать окончание коварного вопроса западного журналиста:

– …вы давно являетесь членом ИСТОКа? – и с ходу оторвал Артёма от транспаранта. В спину защёлкала стробоскопом камера. Артём смешно запищал, да и тюкнул Егора нежным, хрупким кулачком – получилось до умиления неуклюже. Плакат завалился на них, Очкастая Кобра взвизгнула, не нашла ничего умнее, как обрушить на спину Егора хлопки ладоней. Остальные «идейные» вцепились в бока Егора и волокли в разные стороны, будто герои известной басни Крылова. Камеры застрочили по пулемётному под радостные вскрики тарабарского языка.

– Ты что творишь, баран! – шипел Егор в искажённое лицо Артёма.

– Декан…

– Да сука твой декан!

Артём завертелся, как червяк на крючке, немедленно рванулся, оставляя в руках Егора рукав. Каким-то немыслимым образом он сумел выбраться из куртки и, отскочив на почтительное расстояние, проорать:

– Твой Президент – сука! Все вы – его холуи! Все вы!!!

Егор поднялся с колен, откинул куртку в сторону. Оглянулся. Кобра растерянно лупала глазами, её пальцы мяли обрывок плаката, остальные участники демарша заторможено пугались. Тряслись. Горели. Хлопали вспышками камеры, менты протискивались от сцены к месту короткой заварухи, цепляя за собой любопытных и наиболее поддатых. Честно отрабатывая программу, тряс голыми бёдрами дамский танцевальный коллектив. Сквозь грохот идиотского шлягера и восторженные крики, визг, Егор услышал, что давненько ожидал: «Бей!» Рухнуло в пустоту сердце… Закружилось… Раззявленные в воплях рты, пальцы, рвущие за волосы Очкастую Кобру. Жестокие пинки в скрюченное тело под метроном выдоха: «Кто сука, кто сука…» Комок окровавленной одежды ещё стонет: «Вы, вы с-суки!», затем захлёбывается в окончании слова и надрывно голосит: «А-а-а…» Противно, мокро чавкает. Толпа обтекла Егора, ошибочно приняв его за своего, начала расширяться в разные стороны, подобно масляной капле. Метастазы тянули корявые ветви к постаменту Президента, где целых шестьдесят человек вдруг превратились в жалкую кучку завывающих подростков. Ленка!!! Егор погрёб к ней: по рукам, по головам. Вдруг с лязгом отъехали в сторону двери трёх чёрных автобусов. ОМОН? Нет – поверх плотной тонировки белой молнией перечёркнуто: «НАШИ». Ещё не хватало! Решительная молодёжь, гремя цепями, палками, блестя кастетами, рассыпалась веером по асфальту. Ментов они игнорировали, как те не замечали их. Музыка, вздохнув, оборвалась. Общий рёв толпы наполнил площадь, потряс соседние дома, заставил сжаться монументальные строения.

Отдельные слова иногда приподнимались над ним, но тут же лопались, так и не донеся до ушей смысла. Кому тут нужен этот смысл! Бей! Масса взбудораженных людей захлестнула постамент, слизала студентов, растворила в себе, словно кислота. Егор закричал высоко и рьяно, врубился в чёрный ряд. Лысые головы недоумённо прокалывают его глазами, но их руки всё так же рвут, приподнимают над головой палки и с упоением разносят ненавистные лица. Серенькое пальтишко! Пушистый шарф! Кудрявые волосы спеклись кровавой слизью…

– Егор!!! – это не её голос, не её… – Егор!!! Его-о-о… – «Р» оборвалась так резко, что он, не помня себя, выдрал из перевёрнутого столика алюминиевую ножку и перечеркнул ей первый лысый затылок…

– Хто это? Постой! – Антоныч, вахтёр общежития педучилища, раскрыл руки, заслоняя проход. Славка оттолкнул пенсионера, содрал рукавом кровавую маску с лица. Из рубца над бровью немедленно заструилась чёрная полоса.

– Я это, Антон Антоныч, я! – Славка плечом задел телефон и смахнул его со стойки, жёлтая пластмасса раскололась, но трубка работала. Обнажив витки грязного провода, она продолжала гудеть.

– Да что ж ты творишь! – вахтёр машинально наклонился, пытаясь собрать обломки аппарата.

– Где Штейнман?! – Славка пнул по останкам телефона: те выскочили из-под носа опешившего вахтёра и, рванув кабель, ударились об угол. Обломки брызнули в разные стороны, гудок потух.

– Ты… – чуть не задохнулся негодованием вахтёр.

– Штейнман где?! – Славка сгрёб пенсионера в охапку, забрызгивая беднягу розовой слюной.

– В восемнадцатом, на втором…

– Клёва, заноси, заноси быстрей!!! – рявкнул Славка, толкнул ногой ближайшую дверь. Две девчонки-первокурсницы, завидев окровавленную рожу, истошно завизжали. Он согнал их с кровати и, будто упоённый разрушением, небрежно скинул на пол покрывало. Вслед за покрывалом улетели банка с вареньем и фарфоровая чашка.

– Егор! Неси сюда!!! – заорал Славка. Девочки забились в угол, они посматривали на спасительный выход, но не могли найти в себе сил, чтобы пройти мимо этого страшного человека. Вдруг коридорный свет заслонился тенью, девчонки одновременно взвизгнули. Мужчина, оборванный с жутко перепачканным лицом, занёс на руках девушку. Её когда-то серенькое пальтишко украшали бурые пятна. Голова будто перемазана смолой, а с кончиков волос тонко натекает лужица крови. Девчонки опять запищали. Славка подхватил Ленку, помог положить на кровать. На вой за спиной грубо отреагировал: – Заткнитесь!

– Кровь… – простонали из угла.

– А что там, вода должна течь?

– Кровь… Она…

Егор заиграл желваками, выглянул за дверь – в коридоре начали собираться любопытные. Они недоумённо рассматривали дорожку из кровавых капель, неуклюжего Антон Антоныча, что ползал по полу и собирал телефонную рухлядь.

– Твою же… – Егор упал на колени в Ленкином изголовье, подцепил скользкое полотенце, придавил к её лбу.

– Горе, – прошептала она, попробовала пошевелить рукой, Егор сжал ладошку.

Славка тем временем обрабатывал «пленных»:

– Штейнмана знаете? – спросил он.

– Да… – ответила за обеих сероглазая. – Миша. Он костюмер из цирка.

– Точно, – похвалил Славка. – Ещё он врач. Бегите в восемнадцатый, скажите: «Славке Жуку руку оторвало».

– А кто это? – дрожащим голосом поинтересовалась сероглазая. Её пухлая подружка продолжала трястись всем телом, но движение к выходу начала без лишних вопросов.

– Я это, – Славка похлопал сероглазую по щеке и более миролюбиво попросил: – Давай поскорее, училка. Если девочке станет хуже, этот злобный дяденька никого не пощадит, – он кивнул на Егора. – Ты же кино про любовь смотришь?