– Кто старший? – нежданно-негаданно нарисовался подполковник: красная бульдожья морда, праздничный френч в катышках и засаленных отворотах. Крохотная фуражка уехала козырьком на правую бровь. В руках планшетка с бланками. Он оглядел притихшую молодёжь, с корявой улыбкой повторил: – Ну? Где документы? Разрешение на собрание есть?

– Вот, – Ленка начала суетливо копаться в портфеле, наконец извлекла на свет лист в пластиковом файлике.

Милиционер принял его, безразлично пробежался по строчкам, хмыкнул, присмотрелся внимательней к печати.

– Протестуем, значит? – он вперил в Ленку сальный взгляд. Она заиграла желваками, ничего не ответила, просто кивнула. – А что-то с человеками негусто… Заявлено сто пятьдесят, – он с усмешкой наклонил голову, жировая складка поглотила белый воротник. – Ладно, коммунисты – они полвека обижаются, а вам молодым…

– Документ в порядке? – Егор заслонил собой Ленку, милиционер поднял глаза, с интересом оценил его снизу доверху.

– В порядке. Тоже студент? Староват вроде…

– Второгодник, – огрызнулся Егор.

– Оно и видно, – подполковник поискал глазами Ленку. – Елена Сергеевна, уберите бугая.

– Егор! – напомнила она о себе.

– Анархистов своих расположите здесь, – подполковник показал на пятачок под правой ногой золотого Президента.

– Какой почёт, – восхитился Славка, мент поморщился. – А можно ближе к сцене? Там лотки с пивом и бутербродами.

Подполковник выделил взглядом говорящего. Славка благожелательно представился:

– Вячеслав Евтюхов. А у вас дети есть?

Подполковник прищурил один глаз, приготовился сказать гадость, но Славка уже протягивал руку.

– Теперь их шестьдесят. Спасибо, что вы с нами.

Милиционер руки не подал и повернулся к Ленке:

– Елена Сергеевна, располагайте своих клоунов. Постарайтесь без эксцессов и оскорблений, – кивком указал в сторону бабушек. Неприязненно глянул на Егора, заставил Ленку расписаться в какой-то форме, козырнул и засеменил к броневику.

– Не бросай нас, отец, – сказал весело Славка.

Студенты прыснули, а Ленка на них зашипела.

– Чё ржёте? Раскладывайтесь давайте, упыри!

Бойко зажурчала охолодевшая водка, зашелестели, чокаясь, стаканчики. У кого-то он, хрустнув, лопнул от чрезмерного усердия.

– Соколов, ты что так давишь? Буга, дай другой стакан. Сокол, мерзавец!

– Сам болван. Подставляй.

– Лен, а где ножки от стола?

– Пика, где бутерброды?

– Лен, а где термос!

– Вы что, на пикник собрались?! Задрали! – Ленка закатила глаза.

– Ты чё, Пика, какой термос? В натуре, не пикник – только водка. Революция, понимать надо.

– Вон и телеграф рядом, банк, прокуратура – как в учебнике. С коммуняками будем делиться?

– Чем?

– Ну, властью.

– Если у них есть бухло – да. Только уговор: им вокзал. Пусть едут.

– Гы-гы…

За весёлой суетой поставили столик, разложили на нём стопку бланков для сбора подписей, развесили наглядную агитацию и «скользкие» лозунги. Гвоздя программы, плаката с фашистским тортом, избегали. Артём заодно с некрасивой сутулой студенткой, которую Егор прозвал Очкастой Коброй за очки с круглыми линзами, порывался испортить праздник, но постоянно получал леща от одногруппников. Коммунисты смотрели на новеньких снисходительно, а именинники косились хоть и враждебно, но терпели. Пока им хватало друг друга. Курсанты, узрев в рядах оппортунистов особ женского пола, махали приветственно руками да дефилировали рядышком под блеск галунов и кокард.

– Лен, – позвал Егор.

– Да, – отозвалась она. Он протянул ей чашку с горячим чаем. Они со Славкой смотались до фастфуда, где запаслись огромными бутербродами, а клоунский начальник пополнил термосок. Ленка взяла кружку двумя руками, блаженно спрятала в ней покрасневший от холодка нос. Шумно втянула горячее. Глянула на Егора поверх края кружки. Поблагодарила.

– На здоровье, – отозвался он. Уселся рядом со Славкой на ступеньку, вгрызся в бутерброд. Для какой же пасти делают такое чудовище? Лук и кетчуп посыпались мимо рта.

– Фу ты! – выругался Славка, утёр рот крохотной салфеткой. Свернул её и начал уголком оттирать полу пальто. – Свинья.

– Свинья, – согласился Егор, поискал глазами Пашку, коротко свистнул. Тот застыл на месте. – Эй, двоечник, дай кресло генеральше.

Пашка окинул Ленку взглядом, хмыкнул, но стул принёс – отобрал его у писаря.

Спустя каких-то полчаса студенты, вкусив заодно с водкой шального азарта, разбрелись по всей площади и начали доставать прохожих. Те воспринимали их как буйных, на провокационные вопросы отвечали уклончиво, с нервным смешком. Никто подписей под сомнительными воззваниями ставить не спешил. Две камеры местного телевидения мазнули по «повстанцам», замерли на монументе Президента. Операторы встретились друг с другом взглядами, один из них выразительно повертел пальцем у виска.

– Да, знаю я, знаю, – огрызнулась Ленка и отобрала у Егора луковый бутерброд. Никаких иностранных СМИ в Берёзове не появилось.

– Может, со спутника снимают? – предположил Егор.

– Ага, давайте плакатики положим на асфальт и сами ляжем, – поддержал Славка. – Чур, со мной вон та рыженькая.

– Чубанова, – машинально подсказала Ленка.

– Что? – Славка задумчиво рассматривал бесконечный бутерброд.

– Это – Светка Чубанова. Она не рыжая – крашеная.

– Мадам! – не поверил Славка. Но Ленка махнула рукой и с тоской глянула на часы. Тринадцать тридцать пять. Тем временем высоко засвистели динамики сцены, дива в кокошнике недовольно обернулась на звукооператора, тот помахал рукой и передвинул регулятор микшерного пульта.

Бодрый тенор под аккомпанемент казачьего хора заявил:

– Из глубины веков, с былинных дел, с ворчанием волхвов… – хор на сцене заворожённо притаптывал, качался из стороны в сторону. – Свершений вихри тебя к нам пригласили… И сколько б неудачи нас ни били – грядущее избавишь от оков… – чёрные орлы на флагах махнули крылами, а бабий стан подхватил негласный гимн Президента. Они кричали визгливо, вразнобой, уповая лишь на страсть. Постепенно тенор, несмотря на аппаратуру, утонул в нестройных песнопениях, затем сдался и казачий хор. Хрипели маргиналы, весело переглядываясь и путая слова. Приторможено пыхтели безликие мужчинки. Сверкали очками возбуждённые пенсионеры. Курсанты петь стеснялись – многие уже общались с Ленкиными однокурсницами.

– Ну вот, началась вакханалия, – пробурчал Егор.

– Да, ладно тебе, праздник у людей, – не поддержал Славка.

– Да прекратите вы! Егор! – вмешалась Ленка.

– Вот именно, прекратите, – Славка окинул Егора победным взглядом. – Вы, Леночка, кладезь женской мудрости…

– Семён! – Ленка дёрнула за рукав сухонького прозрачного парнишку. – Иди к девчонкам, пускай выбираются оттуда. Как бы старухи не порвали!

– Сама и иди, – парень скорчил недовольную гримасу. – Я что, гонец?

Егор подскочил со ступеньки, не переставая жевать и пахнуть луком, выдохнул в моргающие глазёнки:

– Па-ашёл!

Подростка смыло, только мелькают каблуки, и развевается по ветру курточка.

– Вот, – улыбнулся Славка. – Прячешь ты гений руководителя, Егорушка.

– Горе, зачем мальчика напугал, – покачала головой Ленка.

– Переживёт, – огрызнулся тот. Настороженно покосился на позиции коммунистов: патефон заглох, «кавалерист» глумливо срывал со стенда агитку. Большевики, как всегда, чувствуют позицию момента. Егор предложил: – Всё, поиграли – сваливать надо. Звони своему петуху…

– Егор!

– Ну, декану – это разве что-то меняет? – он пожал плечами, глянул на ополовиненную бутылку водки в руках Пашки. Вздохнул – внутренний голос погрозил пальчиком: «Не пей, Клёва, водке не время!» И это «не время» душило не хуже дурного предчувствия.

Адская песня, халявная выпивка и буфеты разжигали толпу. Любопытствующие превращались в сочувствующих, сочувствующие – в единомышленников. Всё чаще народ с восхищением оглядывался на золотой монумент. Но вопреки ожиданиям обнаруживал там горстку человечков, которым мозг – сначала пусть и негласно – присваивал понятие «чужой», «не с нами». До слова «бей» в таком случае недалеко.