– Элина, ты не могла бы принести мне гитару?

– Ден, здесь нет гитары.

– Ты ведь найдешь ее для меня? Ту, на которой я играл для тебя, помнишь?

– Помню, милый, конечно же, я помню.

– Ты помнишь наше первое выступление в школе? Оно снилось мне ночью.

– Помню, вы играли Hotel California. Мне было десять или, может, одиннадцать, и я случайно оказалась в зале, но мне понравилось, придя домой, я весь вечер слушала ее, пока не пришла мама и не велела мне садиться за уроки.

– Я хотел бы сыграть тебе снова.

– Ден, милый, ты сыграешь, обещаю. Я узнаю у Фредерика, может, у ребят есть гитара.

– Элина, можешь попросить его увеличить дозировку обезболивающего? И попроси его ко мне зайти, пожалуйста, мне хотелось бы с ним поговорить.

– Хорошо, я скоро вернусь.

После того как она вышла, Ден погрузился в тяжелые размышления. Несмотря на все прошлые заверения Эмиля и настоящие Фредерика, он не был уверен в успехе их кампании. Шансы на положительный результат, казалось, таяли на глазах. Он любил жизнь и не хотел умирать, у него осталось слишком много незавершенных дел. Он давно не видел родителей.

Ден вспомнил, как впервые узнал о том, что жить ему осталось не тридцать и не сорок лет, как его друзьям, знакомым и просто прохожим, а всего-навсего два или три. Ему сообщили об этом после второго его инфаркта. Он просидел взаперти один почти месяц вне себя от ярости. Потом смирился и решил продолжать жить так, как жил прежде, не думая о завтрашнем дне. А потом он встретил ее, Элину. И жизнь заиграла новыми красками, он снова почувствовал ярость от осознания того, что не сможет разделить с ней прекрасные мгновения. Картинки проносились перед глазами, и он видел, как Элина выходит замуж, у нее появляются дети, вырастают и покидают дом, чтобы затем снова вернуться, но уже со своими детьми. И на всех этих картинах был мужчина с чужим лицом, не он, не Ден. Он зарыдал в исступлении, но боль снова заставила его забыть обо всем на свете. Боль была его подругой и спасительницей от горьких мыслей и переживаний. Он держался так долго, как только мог, но не выдержал и снова потерял сознание, погрузившись в забытье.

В это же время в деревенском кафе неподалеку, на берегу Иветт Фредерик орал на Эмиля благим матом. Суть его претензий заключалась в том, что вот уже больше недели, как сердце Дена отказало полностью, и он должен был констатировать его смерть, но Эмиль настаивал на дальнейших попытках.

– Ему не помогают даже самые тяжелые обезболивающие, Эмиль. Зачем, зачем ему эти мучения? Смирись с тем, что мы не смогли ему помочь.

– Фредерик, дай мне еще неделю.

– Что тебе даст эта неделя? Наш метод не работает.

– Прошу тебя, Фредерик, всего одну неделю, если он не выкарабкается…

– То что? Что тогда? В тебе говорит надежда, родительница и покровительница игроков и незадачливых самоубийц. Я продержу его столько, сколько смогу, но он уже одной ногой в коме, а оттуда пути назад не будет.

– Благодарю тебя, мой друг, о большем я и не прошу.

– Оставь благодарность себе, ты просишь меня о том, чтобы я на неделю продлил пытки твоего друга, Эмиль. Не ожидал от тебя…

– Прощай, дружище.

Был уже поздний вечер, но Фредерик решил заглянуть к Дену. Войдя в палату, он поймал на себе вопросительный взгляд Элины. Он подошел к ней поближе и шепотом, хоть в этом и не было никакой нужды, произнес:

– Он просил увеличить дозировку обезболивающего, мы обсудили с коллегами и рассудили, что это допустимо.

– Ему это не повредит?

Фредерик подавил вздох, нужно было ответить ей, что у Дена от такой дозировки может отказать не только сердце, но и печень, и почки, но ему все равно осталось не больше недели. Но лишь прошептал:

– Нет, Элина, это ему уже не повредит.

Она молча кивнула, кажется, все поняв.

– Тебе нужно отдохнуть, поспи, он не проснется до утра.

– Да.

Слабый безжизненный шепот раздался в ответ, лишь побелевшие костяшки пальцев, сжимающие гитару, выдали ее состояние. Фредерик вышел, не прощаясь.

Ден тем временем снова блуждал по улочкам памяти в ожидании ответов от таинственного незнакомца. Он уже добрался до воспоминаний о времени, проведенном в университете, и плавно двигался к выпускному. Незнакомец словно погружал его в транс, воспоминания текли полноводной рекой, и ему требовалось лишь держаться течения и не дать водам захлестнуть его с головой.

Он едет с друзьями на местную базу отдыха, поет и играет у пылающего костра, картинка меняется: он в библиотеке, готовится к написанию заключительной главы работы, сменилась череда картин – и он на выпускном вечере.

Ден проснулся с легкой грустью. Рядом в кресле дремала Элина, она заснула, так и не выпустив из рук гитары. Странно, но сегодня он почти не чувствовал боли, должно быть, он шел на поправку. Попробовал подняться, и оказалось, что он с трудом, но может стоять и передвигаться самостоятельно. Тихо, чтобы не разбудить Элину, отцепил провода с датчиками, вынул трубку и глубоко вдохнул. Затем прошел в ванную, почистил зубы и принял обжигающе горячий душ.

Душ придал ему силы. Он взял в руки гитару, когда он начал петь, Элина проснулась, не веря свои глазам, она смотрела на то, как он играет песни их юности. Когда Ден закончил, она бросилась ему в объятия. Он целовал ее словно в первый раз, трепетно, боясь сделать ей больно, покрыл поцелуями шею, долго, мучительно нежно для Элины ласкал грудь, спускаясь все ниже и ниже. Это был самый долгий и нежный поцелуй в его жизни, он словно пытался сполна насладиться ее вкусом, запомнить его. Элина потеряла счет времени, он любил ее так долго, как только мог, но силы его были на исходе, и Элина пришла ему на помощь, в который раз он подумал, что из нее вышла бы великая наездница.

– Я близок, может, пора остановиться?

Но Элина лишь ускорила темп, Ден закрыл глаза и решил, будь что будет. После они долго лежали и обнимались, улыбаясь без слов.

Ден задремал, а когда проснулся, вернулась и боль, в комнате было невыносимо душно.

– Любимая, можешь, пожалуйста, приоткрыть окно?

– Конечно, любимый.

Элина открыла окно и взглянула на расстилающийся вокруг пейзаж. Пришла весна, и вокруг все расцвело. На реке появились первые гребцы. Впервые за долгое время она снова была счастлива.

– Ден, милый, может, возьмем напрокат лодку, исследуем реку, найдем пару укромных мест, где нам никто не помешает?

Ответа не последовало.

– Ден?

Она обернулась посмотреть, почему он не отвечает, Ден лежал неподвижно, глаза его были закрыты. Элина поспешно бросилась к нему на кровать и прислушалась. Он не дышал. Ударив по кнопке экстренного вызова, она в панике принялась, как умела, делать искусственное дыхание и массаж сердца.

Артур взвалил на плечо здоровенный брус и направился в сторону вновь затеянной стройки. На праздники выдалась замечательная погода, и он решил, что глупо проводить время в четырех стенах, хотелось занять руки, смастерить или построить что-то самому. Накануне он, не теряя времени, начертил план домика, заказал материалы и теперь был готов к осуществлению плана. Место для строительства Артур выбрал на самой границе участка, между забором и соснами. Вырыв четыре небольшие ямки, он засыпал их щебнем, тщательно утрамбовал, затем размешал раствор и залил им щебень, дождавшись, когда он чуть подсохнет, разместил на импровизированном фундаменте каменные блоки.

Теперь, пока схватывался раствор, необходимо было подготовить брусья. Вечером он их обработал антисептиком, оставалось распилить их согласно планируемым размерам, еще минута – и во все стороны полетела мелкая деревянная стружка, в воздухе повис приятный запах свежей хвои. Работал Артур ручным инструментом, предпочитая чувствовать сопротивление, борьбу дерева.

Он уже заканчивал, когда Лили и Диана вышли на воздух, посмотреть, чем это занимается папа и позагорать, день выдался солнечным и по-настоящему жарким. Лили и Диана были одеты в одинаковые полосатые купальники, Лили была похожа в нем на маленького морячка. Стоило ей выти н улицу, как она погналась за Ватсоном. Диана, подойдя к мужу, принялась массировать ему плечи, прижимаясь упругой грудью. Артур сосредоточенно пилил, игнорируя ее, понимая, что Диана так просто не отступит, и ожидая продолжение. Он мягко высвободился из ее объятий, поцеловал и с усмешкой взвалил на плечи последний из оставшихся брусьев.