— «Войти сможет только тот, чью память хранят камни. Но лишь выжженное сердце знает путь домой» — вам никогда не казалось странным это место «Заповеди»?

— Там много странных мест.

Юрий Владимирович подпер щеку ладонью и хмыкнул.

— А не казалось ли вам странным, что никакой канонической версии этого документа никогда не существовало? Всегда ведь есть некоторый канон, вокруг которого наматывается клубок апокрифов. Даже у срамных анекдотов. А здесь не так.

— Почему же не так? Есть «Соколиный список», а есть разрозненные обрывки того, что мы потом назовём каноном. Просто мы никогда не имели дело с полным текстом. Он постоянно пополняется, но и до сих пор мы не можем с уверенностью говорить о его полноте.

— А это не казалось вам странным? Даже самые закоренелые скептики оценивают возраст документа в тысячу лет. И вы хотите меня убедить, что за тысячу лет нельзя было собрать всё воедино?!

Юля задумалась. Эта мысль никогда не приходила ей в голову. А между тем Юрий Владимирович продолжал свою лекцию.

— Вы знаете, какой объем занимала «Заповедь», когда была написана? Четыре страницы. А теперь?

— Погодите… Как вы можете с такой уверенностью делать выводы о первоначальном объёме документа тысячелетней давности?

— Потому, что я его написал.

— Вы?! — Юля поднялась с табурета и снисходительно, почти брезгливо улыбнулась. — Юрий Владимирович, Деда Жора, вам не кажется, что в вашем доме столь же сильно пахнет шизофренией, как и керосином? Или ацетоном? Не знаю уж, что вы здесь храните.

Он ничего не ответил и лишь, прищурившись, улыбнулся в ответ.

— Кстати, вы не угостите меня сигаретой? Я хотела бы еще покурить перед сном, но у меня закончились.

— У меня папиросы.

— Жаль. Папиросы я не курю. Доброй вам ночи, — она развернулась и быстрым шагом пошла в сторону лестницы.

— Эти тебе понравятся! Лови!

Юля едва успела обернуться, как пачка прилетела ей прямо в руки. На выцветшей от времени зеленоватой бумаге была изображена пышная блондинка, чем-то напоминавшая Машу, в руках блондинка держала блюдце с двумя половинками груши. Надпись на пачке гласила: «Папиросы «Дюшес». 20 шт. 6 коп. Табачная Фабрика Колобова и Боброва. С. Петербург.»

В глазах потемнело, ноги подкосились и она почти рухнула на пол. Снова ударил гром, электричество в гостиной погасло, оконные стекла со звоном вылетели, и в дом хлынула затхлая болотная вода. Юля понимала, что подняться уже не сможет. Болотный смрад смешивался с запахом керосина, и накатившая тошнота отнимала последние силы. В ужасе она искала взглядом Юрия Владимировича, но его в доме уже не было. Юля попыталась ухватится за ножку стола, но та рассыпалась прогнившей трухой от одного прикосновения.

— Помогите! — она попыталась закричать, но вместо крика сумела выдавить из себя лишь жалобный хрип.

Собрав волю в кулак, Юля рывком встала, но водный поток сбил её с ног. Однако упала она не на пол. Чьи-то руки подхватили её, и она обвисла на них нелепой тряпичной куклой.

— Кольцо вечности уже разорвано, теперь бы успеть, — шёпот Юрия Владимировича звучал у неё прямо над ухом. — Идти сможешь?

Тяжело дыша, она утвердительно закивала.

Свои силы она явно переоценила, ему пришлось буквально волоком тащить её до дверей.

— Три ангела, твою мать, парят над бездной! — он выбил дверь ногой. — Но бездна, сука, не властна над ними!

Их качнуло сильной волной и выбросило на песчаный пляж. Голова по-прежнему продолжала кружиться, но солёный морской бриз обдувал прохладой, дышать становилось легче, и вскоре дрожь во всём теле сменилась пьянящей истомой. Жаркое июньское солнце было уже в зените, но всё вокруг словно бы вымерло, лишь крики чаек над огромной рекой и тихий плеск волн напоминали о течении времени.

Юрий Владимирович сидел рядом, опустив голову, и тяжело дышал.

— Где мы? — вопрос сам слетел с губ Юли.

Отшельник продолжал молчать, не в силах справиться с одышкой. Наконец, он поднял голову, и по его бледному лицу скользнула тень загадочной улыбки.

— Оглянитесь вокруг, Юлия Павловна, — на его щеке блеснула скупая слеза. — Всё позади, девочка моя, всё позади!

Там, за рекой, насколько хватало взора, раскинулся величественный город. Дворцы, мосты, колонны, где-то совсем далеко — купол собора, ослепительно сияющий в лучах полуденного солнца…

Ударил колокол, выстрелила пушка. Звуки заставили Юлю обернуться.

Совсем рядом, за каменной стеной, в небо убегал золочёный шпиль с расправившим крылья ангелом наверху. От пронзительной синевы бездонного неба и солнечных бликов на золотых крыльях снова закружилась голова. Не веря своему счастью, боясь спугнуть это сказочное наваждение, Юля закрыла глаза.

«Я всё ещё сплю… Этого не может быть… Это сон, мираж… Но как же он чудесен!»

***

Ночью к Юрию Владимировичу кто-то приходил. Где-то севернее прошла гроза, и далекие раскаты грома разбудили Машу. Чужие голоса звучали невнятно, Маше удалось разобрать лишь слова «общак» и «делиться». Отшельник что-то отвечал, но и его слова тонули в шуме ночного леса. Говорил он уверенно, но без присущих ему резкости и насмешливости.

«А наш отшельничек-то — не так прост! Ганджубас он здесь, что ли, выращивает?»

Когда голоса умолкли, Маша подошла к окну и распахнула ставни настежь. Стало заметно свежее, хотя дождя и не было. Северо-запад изредка озаряли грозовые сполохи — греметь не переставало.

«Хорошо!»

Маша вдохнула полной грудью и прикрыла глаза.

«А парниша-то бесхозный… Не пропадать же добру… И не такой уж он и старый…»

Она ещё немного постояла у окна, наслаждаясь ночной прохладой, и, слегка прикрыв ставни, пошла в постель.

«Завтра ещё козу доить…»

Развеселившись собственным мыслям, девушка повернулась на бок и очень быстро уснула. А когда проснулась, время приближалось к полудню. Юли в доме уже не было. Из окна было видно, что Юрий Владимирович, по пояс голый, сидит у дома на табурете и чистит картошку. Ночной дождь с грозою прошёл стороной, солнце припекало по-южному безжалостно, и выходить из дому не хотелось, но оставаться одной было скучно. Приведя себя в порядок и надев легкомысленные шортики и топик, Маша вышла во двор.

При свете дня лес, окружавший дом со всех сторон, выглядел не таким уж и мрачным. Даже мысль о походе на странное кладбище не казалась столь ужасающей, как вечером.

Зеленела трава, небо звенело трелями жаворонка, и Юрий Владимирович, словно передразнивая небеса, насвистывал что-то заунывное. Увлечённый своим занятием, Машу он не замечал.

Она подошла, поставила обнажённую ногу на соседний свободный табурет и некоторое время наблюдала за его неуклюжими движениями. Чистить картошку Юрий Владимирович не умел.

— Вы поразительно похожи на моего первого супруга.

— Чем? — он поднял глаза и скользнул взглядом по её ноге.

— Рукожопостью. Чем же ещё?!

Юрий Владимирович бросил нож в траву, устало вздохнул и поднялся с табурета.

— Кто умеет, пусть сделает лучше!

Маша пожала плечами и с видом манекенщицы, демонстрирующей новую коллекцию от кутюр, принялась чистить картошку. Отшельник куда-то ушёл, но вскоре вернулся с двумя чашками горячего кофе. К его приходу с картошкой было уже покончено, и Маша торжествующе скучала.

— У вас есть сигареты? К кофе бы не помешало!

— Папиросы, — он достал из кармана и протянул ей старую потрёпанную пачку.

На этикетке была изображена надменная коротко стриженная брюнетка в элегантной шляпке и с папиросой в зубах. Частью затёртая надпись гласила: «Папиросы «Десертъ». Табач. Фабрики Колобова и Боброва…»

— Обалдеть! «Десерт»! Никогда даже не слышала о таких! — Маша удивлённо покачала головой. — Чувиха на Юльку похожа… Кстати, где она?

— Пошла в могилах рыться. Думаю, до вечера мы её не увидим.

— Эту дрянь я не курю. Потом у Юльки стрельну, — возвращая папиросы, она как бы невзначай взяла его за руку.

Юрий Владимирович поднял брови и оценивающе посмотрел на Машу. Та кокетливо улыбнулась и попыталась притянуть его к себе, но ножка табурета треснула, и они с грохотом рухнули в траву, осыпая друг друга ласками и поцелуями.