Ну а какое дело забытому всеми толстяку и до мафиози-скотоложцев, и до этой, мягко выражаясь, куртизанки? Не была она верна ему и пяти минут, потому и грозит ей извращенным групповым сексом какая-то мафия. Банальные воспоминания о ее «больших голубых глазах» опустим, уж Пятницкий-то знает, что прыгающие в них циферки оценивают клиента с точки зрения его платежеспособности. (Может, там у нее линзопроекторы, которые выдают актуальную информацию в «дополненной реальности» о состоянии счета у подопечного?) Но все же соскучился Кид Иванович по чему-то, отличающемуся от ночных горшков и склянок с лекарствами, от мутных баночек с настоем целебных трав и кастрюлек со вчерашней кашей, ныне напоминающей засохшую грязь. Ведь если тебе плохо, помоги тому, кому хуже – и сразу станет хорошо.
Где-то около одиннадцати в дверь позвонили и разбудили его.
Кид Иванович Пятницкий окончательно просыпается и первое, что видит наяву – как бы пригорок. А на самом деле, свой живот, главный «производственный модуль». Из-за него встает немного выцветшее по-зимнему солнце, проникая через помутневшие стекла и занавески, испачканные жирными пальцами. Живот прикрыт одеялом с пятнами от еды, на котором сейчас расселись корявые солнечные зайчики – и со стороны напоминает клумбу. Рядом обшарпанная табуретка с лекарствами, под ней таит свои секреты ночной горшок с цветочком на эмалированном боку. Зато нет никаких незваных гостей, все эти ужасы растаяли вместе со сном.
На полысевший коврик, подрагивая рыхловатой плотью и стараясь не задеть горшок, становится одна нога – живая тумбочка, потом другая. Разбухшая ступня прекрасно чувствует крошки от бесчисленных пицц и бигмаков, поглощенных на этом самом месте, а нога, напоминающая по виду и цвету пудинг – утренний холодок, проникающий через рассохшиеся рамы. Хотелось обратно под одеяло, хотелось досмотреть «фильм» про то, как он на мостике корабля, но Беатрис сказала, что придет в одиннадцать.
И Кид Иванович прошаркал в шлепках на босу ногу по длинному коридору в прихожую. Снял с гвоздя и накинул на себя пальто, выполняющее также роль халата. Глянул в пыльное зеркало – где тот квадратный подбородок и граненый нос, который должен быть у каждого приличного мужчины западной цивилизации? В этой квартире, увы, нигде. Он специально подошел поближе к зеркалу, чтобы не видеть живота, но вид собственных заплывших глаз тоже не порадовал его. Кид Иванович открыл дверь, с надеждой, но как-то машинально, даже не глянув в дверной «глазок». Увы, эта была великая ошибка.
В дверном проеме вместо длинноногой красотки встал некто, являющий собой полную противоположность мадемуазель Леблан. Квадратный, по ширине полностью совпадающий с проемом, так что и никаких зазоров не осталось, с набрякшей будкой, изображающей лицо. И за ним еще один нарисовался – верзила, стройный как сопля, похожий на восклицательный знак и как будто с отпечатком молотка на узком лбу. Таких бы век не видеть.
Но, отодвинув Кида Ивановича плечами, они мигом оказались в его доме. Ночной кошмар стал дневным.
Верзила, неуклюже спародировав дамские хи-хи, подмигнул толстому растерянному человеку:
– Мы вместо нее. Здравствуй, котик. Ух, какой жи-и-ирный у нас котище. Дай-ка ущипнуть.
А Квадрат прогудел луженой глоткой:
– Одна бабця сказала, що ты крутый. Я що думаю: для такого фраера, як ты, метражу у тебе забагато.
Квадрат обошел ближайшие комнаты, с грохотом задевая мясистыми боками тяжелые стулья стиля Art Nouveau, толкая оттопыренными ушами засохшие орхидеи в подвесных кашпо. Уронил взгляд на фотографию в рамке – где Пятницкий с коллегами-рыбаками на траулере – и густо сплюнул на дорогой персидский ковер.
Затем квадратный «гость» вернулся в прихожую, где в ужасе застыл Кид Иванович. Единственное, что смог произнести, точнее проблеять, хозяин квартиры, было:
– А вы, господа, от дедушки Хаттаба? Как его здоровье?
– Да, ничего, жопа не чешется. – Затем Квадрат поделился впечатлениями от фотографии. – И якы мерзенни морды у ваты, потомственни алкаши. И куды ж ты в Европу лизеш, товстун? Засрал тут все.
Квадрат ударил Кида Ивановича, почти не глядя, по разбухшей печени.
Грязную работу должны выполнять грязные люди, не местные чистоплюи, а заезжие живодеры из бандеровского воинства. Они, кстати, приняли Кида Ивановича за безвольного жиробаса, покорного как бекон на тарелке. Да, он стал таким и практически не реагировал на унижение собственного достоинства. Но живодеры не знали, что могут разозлить Кида Ивановича, отчего тот машинально сделает что-нибудь резкое. И, пнув кота, который вышел поздороваться, Верзила просто нажал красную кнопку. Возможно, если б кот увернулся, то красная кнопка не сработала бы. Но подлость всегда неожиданна, поэтому котофей не успел включить рефлексы и отлетел в сторону с обиженным визгом.
– Как? Невинное животное обижать и у меня дома?
И в Киде Ивановиче полыхнуло пламя, по его позвоночнику, казалось, пробежал красный дракончик, рассыпая во все стороны искры, похожие на бенгальские огни. Человек в пальто-халате применил прием, что в ходу у увесистых бойцов в балаганной борьбе, именуемой «реслинг». Взять противника за руку – на излом – и, разбежавшись с ним, как фигурист с фигуристкой, треснуть им об стенку. Именно так и произошло у Кида Ивановича с Верзилой. Ударившись о стену, гость сравнял противодействие с действием и отлетел назад – где Кид Иванович подставил ногу. Верзила рухнул и больше не вставал, пуская кровавые пузыри из глазной впадины. Увы, длинный гость напоролся глазом ровно на тот гвоздь, на который хозяин квартиры вешал пальто-халат.
Квадрат, грязно выругавшись, потянулся куда-то себе под мышку – Кид Иванович сразу догадался, что за стволом. В прихожей имелась табуреточка, на которую толстый человек всегда садился, чтобы с пыхтением надеть уличную обувь – пока ботинки со стоптанными задниками не превратились в тапки. Сейчас Кид Иванович привстал на нее и бросился на Квадрата, синхронно ударив противника ладонями по обоим оттопыренным ушам. Не только уронил его, но и хорошо примял сверху, отчего примятый полузадушенно хрюкнул.
Кид Иванович не без труда поднялся, опираясь на дотоле никому не нужные лыжи – снега на Лазурном берегу и зимой не допросишься. Однако не забыл отбросить ногой пистолет, оброненный бандитом, в угол. Следом встал и Квадрат, совсем красный от ненависти, пообещав неожиданному противнику разорвать его «як папирець».
Боец бросился на толстяка, казалось бы исход поединка ясен, если посмотреть на бицепсы, играющие под кожаной бандитской курткой. Но в руках у Кида Ивановича была та самая лыжа, которой он инстинктивно сделал выпад, раз и два. Одним концом злобно сопящему бойцу в лоб, и другим концом – в пах. Квадрат в согнутом виде скакнул к своему пистолету, но лыжа опять помешала ему, ударив под колени. Он влетел головой в угол, где на него рухнуло несколько коробок со всяким хламом. Впрочем, незваный гость успел ухватить рукоятку пистолета и даже перевернуться с живота на спину. Но тут сверху на него обрушился негостеприимный хозяин всеми своими ста сорока кагэ живого веса.
«Европеец» хрустнул, поддавшись энергии свободнопадающего тела, и булькнул. Это были последние его звуки, потому что в глотке у него застряла ложка для обуви, которую держал в руке господин Пятницкий.
Кид Иванович решил встать и подождать, пока Квадрат очухается. Нет, не извиниться перед ним за причиненные неудобства собирался, а еще разок от души угостить в рыло со словами: «Не смей обижать котов, толстяков и слабаков». Пока вставал, своим коленом, размером с первый советский спутник, случайно надавил на кадык падшего. И вставал так неловко, что запнулся о лежащее тело, потому разок случайно упал и попал гостю локтем в глаз. Потом все же поднялся с кряхтением, а на всякий пожарный и пистолет поднял, чтобы Квадрат не выкинул какой-нибудь фортель. Но тот не был способен отмочить ни фортель, ни крендель, даже после того, как ложка для обуви была удалена из его горла. Гость оказался мертв, что подтверждал высунутый раздутый язык, выпученный один глаз и выбитый другой.
