– Значит, будешь жить долго, сколько захочешь. От меня тебе будет другой привет.

На первый, да и на второй взгляд Альба не была зажигалочкой – никаких тебе постреливаний глазками и покачиваний бедрами, если не считать, конечно, зачетной выпуклости, как сказал бы моряк, в районе кормы. Но сейчас она раскрылась как цветок, заодно распахнулся ее голубой комбинезон. Шелковистость и аромат цветущей вишни. Ну да, еще одна фотоническая татуировка – в известной ложбинке между двух холмиков. Опять змейка, только не ползущая куда-то, а сплетенная в восьмерку и кусающая себя за хвост. Слегка мерцающего изумрудно-зеленого цвета. Змейка становилась все ближе, ярче, а Альба словно теряла телесность, обращаясь в дымку, ласковую, нежную, растекающуюся по коже Кирилла, втягивающуюся в его кровь…

При взгляде сквозь эту дымку глаза Альбы были похожи на черные дыры, лицо казалось сияющим, как луна, ладони платиновыми, ноготки же рубиновыми или даже кровавыми. Сам же он смахивал на ее трон. Он не мог ручаться, что у него были четыре ножки и подлокотники, но она использовала его вместо основания. И соединение между ними было таким, что стало почти нестерпимо горячо…

А потом его как будто начало бросать из стороны в сторону, и пространство многократно сложилось, образовав кристалл с немалым количеством граней. Как электрон в валентном кристалле, он кружился одновременно вокруг всех живых и мертвых душ, находящихся вблизи Юпитера. Кирилл слышал, как работают его органы, трепещут сосуды, громыхает сердце. И видел сразу множество фрагментов окружающего пространства: жилой отсек, энергетический реактор, исследовательский блок, коммуникации системы жизнедеятельности. Видел мужчину и женщину, облетающих станцию в ремонтном транспортере и что-то чувствующих по отношению друг к другу, и парня, взволнованно изучающего данные с зондов, и почувствовал странную жизнь, скрытую глубоко в конструкциях «Юпитера-12».

Он пытался приблизиться к ней, но его втянула атмосфера газового гиганта. Бешеные ветра трепали его, потоки взрывали кожу, ломали кости и врывались в череп. Все прошло быстро и без боли, тело стало переливами багровых и сиреневых красок. Цвета сгущались и смешивались, пока не превратились в слегка посверкивающую мглу.

Не размыкая губ, он справился у кого-то: «Может, это смерть?» Раз не отвечают, значит, нет.

Он все же существует, хотя и в непривычном объеме. Просверки его сознания вспыхивали там и сям, взмахивая серебристыми крылышками, которые отсвечивали лучи невидимого черного солнца, и в пространстве его тела, и за пределами его, в потоках жизни, источаемой Юпитером…

А потом все резко пропало, словно он разом протрезвел.

Конечно же, это были глюки, результат смешения забористого «ерша» и какой-то синтетической дури, всосавшейся в кровь с прилепленных к шее трансодермов. Похоже, и дилер, и изготовитель этой дури находятся на станции, потому что пронести ее через контроль космопорта на Земле просто невозможно.

«Батавия». Первая кровь

Тело рабочего лежало неподалеку от частично заштопанной пробоины, словно он мчался во все лопатки из глубины отсека к «выходу» и не добежал каких-то пару метров. По причине исчезновения ног. Собственно, у него ничего не было далее пояса. Все, что находилось ниже, было оторвано или, возможно, срезано. Довольно аккуратно, как будто рядом очень острых клинков. Или, возможно, зубов. Срез поясничного позвонка был в почти идеальном состоянии, в самый раз для музея. Но представить себе челюсти размером в полметра, украшенные острыми, как скальпель, зубами – этакий зуботрон, – не позволяла и самая смелая фантазия. Среди сухопутных хищных млекопитающих последняя тварь с таким размахом челюстей вымерла тридцать миллионов лет назад.

Вещдоки говорят о следующем: то, что прикончило рабочего, не просто настигло его сзади, еще подбросило и с лету отхватило ему половину тела. Даже смерть не стерла с его физиономии выражение ужаса, смешанного с удивлением. Остается лишь добавить, что отмучился он быстро. Пшик и нет. Не у каждого так удачно получается.

Что понадобилось бедняге Ли Хуану в самом отсеке, было неясно. Но, скорее всего, он что-то заметил в проеме пробоины. Это что там во тьме чернеется? Или белеется. Дай-ка гляну. И сунул туда свою глупую маленькую голову, похожую на запеченное яблоко, аюшки-ау.

Он был один из пары операторов, оставшихся на ночь вне «Принцессы Путри», на понтоне, чтобы непосредственно следить за «штопкой» пробоины и «выпеканием» лопастей. Теперь, как оказалось, Ли Хуан был разорван пополам. А другой рабочий, с тяжело запоминаемым и едва произносимым китайским именем, которого я незамысловато, но вполне положительно именовал «Прыг-Прыг» за быстроту движений и скорость реакции, просто исчез. И, судя по полосе крови на краю понтона, его жизнь закончилась в море. Веселенькое начало, да. Почему эти придурки не могли подождать хотя бы неделю, прежде чем расчлениться и пропасть!

После того, как от двух живых тел осталось одно мертвое, да и то половина, у меня состоялся неприятный сеанс связи с господином Чу Чун Шеном. Тот даже не включил видеоканал, видимо, говорил из постели или ванной комнаты. Кажется, плеск воды слышался и чмоканье какое-то. Может, его сейчас какая-то затейница обслуживала прямо в джакузи – у богатых такое мероприятие на завтрак, обед и ужин. Утром – тонкая блондинка, днем – пухленькая рыжая, вечером – тонизирующая крепкая брюнетка.

«Господин Пятницкий, я вас нанял на эту работу для предотвращения неприятностей, а вы их притягиваете, как черная дыра. Если у меня завтра не будет убедительного отчета по этим несчастным случаям, я вас выгоню взашей с волчьим билетом, даже если ремонт «Батавии» будет завершен идеально. Отправитесь торговать лапшой на улице, или что там у вас вместо того – солеными огурцами из бочки». Притом он обильно добавлял какие-то китайские слова, наверное ругательные, вроде «цхао ни ма» и «куеби». Но пробубнил это как-то дежурно, без вздохновения, и вскоре отключился вместе с чмоканьями. Чтоб тебе там откусили чего-нибудь, Чу, под самый корень.

Наилучшими кандидатами на роль убийц были семьдесят два рыбака-даяка, которых я принял на борт. Сейчас полсотни из них болталось на понтоне, который находился в пяти минутах плавания брассом от кормы «Батавии». Вон они там, как суслики выстроились, будто почувствовали, что я о них думаю, – а лучше бы сами прыгнули в море, как лемминги. Тех даяков, которые остались на «Принцессе Путри», можно было как-то проконтролировать – камеры наблюдения не зафиксировали их перемещения по верхней палубе. Все свои дела – то есть жрать, спать и гадить – они справляли, не маяча.

Но те, с позволения сказать, рыбаки, что были переправлены на понтон, могли сотворить все, что угодно. Вид у некоторых, а точнее, у всех этих ибанов был, как у отъявленных головорезов, для которых выпустить кишки или отчикать башку – как чихнуть.

Потом бац, и на связь вышла госпожа Бонакасси, глава службы безопасности на «Батавии». А я не успел и интерьер в стиле Людовика XV подсоединить, так что пришлось общаться на фоне туалетной бумаги. Сразу ясно, дама – напористая, на таких должностях у них может быть только рыба-пила. Сейчас она мне нервы попилит всласть.

– Господин Пятницкий, могли быть какие-то счеты у этих двух рабочих, достаточные, чтобы свести их в подходящее темное время суток? – И голос у этой особы неприятный, в самом деле как у пилы: звенящий и с хрипотцой. Или как у пожилых жеваных латиноамериканок с усиками под носом, которые раздувают порывы буйного ветра из ноздрей. Хотя визуально она вполне приятная особа, какую ожидаешь увидеть в роли продавщицы в модном бутике или стюардессы, и, соответственно, никаких усов.

– Сведение счетов никак не следует из их трудовой биографии, которая у меня имеется в виде двух коротеньких файлов на пятьсот байтов. – Я с удовольствием закончил бы разговор, но понимал, что парой слов не отделаешься. – По крайней мере, оба они были из одной китайской провинции Юньнань, даже из города одного, забыл его название, такое заковыристое…