Здесь полсотни людей, выглядящих на все «пять»; никаких отвисших щек и пивных животов. Среди них был лауреат Нобелевской премии по химии за поверхностно-активные вещества, создавший неуничтожимые пузыри с рекламными надписями на боках; легко узнать этот высокий лоб от бровей до затылка. Про него рассказывали, что он cпер открытие у одного вьетнамского ученого, который не имел таких возможностей пиариться и не принадлежал к людям «первого сорта». Потом вьетнамский ученый поехал через океан доказывать свои права в суде и не доехал. Исчез по дороге, в Лос-Анджелесе, где хозяйничает Мара Сальватруча; от него только забетонированные вьетнамки нашли.

Сенатор лорд Дамп в плаще а-ля римская тога и его секретарша в скромном (по размеру) красном мини располагаются около небольшого автомата, выдающего чипкойны – валюту «Батавии». В метре от них бодигард. Тип с квадратной челюстью, жующей smarty gum, то есть резинку-бормоташку, с короткой автоматической винтовкой булл-пап под беспатронный боеприпас. Нобелевский лауреат трется неподалеку, с интересом посматривая на зад сенаторовой секретарши. Как будто она делает своей дорогостоящей филейной частью какие-то знаки крупному ученому.

Пришедшие с нами люди мигом бросились занимать свои законные места в очереди и, наконец, прекратили мешать. Ингрид даже хотела меня поцеловать своим большим ртом и пообещала мне, если я останусь жив, доставить мне массу удовольствий, ведь у нее и член есть, как у всякой порядочной современной феминистки. Елки, да она приняла меня за жирного педика; и не потому, что я добрый и отзывчивый, а из-за маски Джейкоба Бонакасси, который, как известно, мастер именно в этом жанре. Последним удалился Клод Наложивший-в-штаны Сесспул, который жал мою руку, делился впечатлениями от своей богатой удовольствиями жизни и желал мне испытать того же.

А когда я перевел взгляд от чипкойн-автомата к катеру и обратно, то секретарши там уже не было. В целом виде. Прошло каких-то двадцать секунд. Мое сознание словно замедлилось. Я видел, хоть и несколько дискретно – словно из тьмы выскакивали одно за другим изображения крупным планом.

Съехавшая назад голова сенатора лорда и его воздевшиеся плечи. Распахнувшаяся тога и выдвигающаяся вперед грудная пасть, похожая на сопло реактивного двигателя. Исчезающие в ней зад секретарши, туго обтянутый красной материей, и ее ноги в ажурных чулках.

Мой наверняка растерянный взгляд перехватила Надя, все поняла и направилась, доставая свое электрооружие, к сильно раздувшемуся сенатору.

Из-под плаща Дампа выпали туфли секретарши – лабутены со световыми эффектами на шпильках – и ее левая нога, которая, видно, не поместилась. Сам он был вполне здоров и ясен, только голова просела вниз и мандибулы не до конца задвинулись обратно. Надя навела на него элайзер. Бодигард готов был стрелять в Надю. Я швырнул ему в башку пожарный топорик – на срочной службе с гранатой у меня неплохо получалось, но сейчас промахнулся, попал по тыкве кому-то из свиты сенатора лорда. Однако бодигард переключил внимание на меня и развернул ствол. Я укрылся за капитальной теткой с лошадиной челюстью. Наверняка ж какая-нибудь аристократка, из тех, у кого прадедушка торговал неграми и мочил аборигенов на завтрак, обед и ужин; по такой даме сразу стрелять не будут. Но времена изменились. Три пули застряли в ее мощном теле, изрядно взболтав внутренности. И она стала валиться назад, на меня.

Следом затрясся сенатор лорд Дамп, вместе с тем его голова совсем провалилась в плечи, а из его зева брызнула пена вместе с клубами пара и дыма. Это Надя выстрелила из элайзера и попала.

Почему-то отреагировали системы пожаротушения, прыснув тысячами струй из спринклеров на подволоке.

Я, метнувшись к Наде и Ману, потащил их назад, ощущая, к чему все идет.

Деймы, видимо, сочли опасность нешуточной и спешно пошли на выход, прежде чем тело хоста стало для них ловушкой.

Крупно вибрирующий сенатор лорд Дамп просто лопнул – обрывки плаща, внутренности, слизь, нити, струи густой бурой жидкости полетели во все стороны, вместе с останками секретарши.

Нобелевского лауреата, недавно тесно общавшегося с секретаршиным задом, разорвало – вскрыло посередине, из зияющей дыры стал выглядывать скользкий тонко пищащий упырь.

Бодигард смотрел на то, во что превратилось охраняемое им тело, и это бездеятельное созерцание дорого ему стоило. Соседний упырь в один миг прокусил ему затылок, будто тот картонный был, и жадно, свернутыми в трубку губами, присосался к дыре в черепе. Было заметно, как втягиваемая им гуща проходит по горлу.

Выкатившийся из тела сенатора лорда словно бы намыленный клубок нитей, как челнок ткацкого станка сновал между людьми. Катаясь, подпрыгивая, прошивая и прорезая их насквозь блестящими ниточками. Он расчленил Синтию, растащил на куски красотку Ингрид де Фикельмон, так что от нее остался только член. И Клода Сесспула опутал – тот пытался дать деру, и опять с натуги у «коня» бабахнул главный калибр, отчего от него на пять метров несло дерьмом. Нити слиплись на лице у мистера Сесспула в сплошную пелену, а он почему-то тянул руки ко мне. Но я увильнул от его смрадных объятий, и гифы вынесли остатки мозгов из птичьей головы старичка. Его вставные зубы, оставшиеся от прежней эпохи стоматологии, покатились по полу.

«Волосы ведьмы» выскакивали и из некоторых других пассажиров, спутывая и шинкуя тех, кто оказался поблизости, словно пытаясь не пустить их к шлюпке. Надя и Ман стали стрелять по клубкам агрессивных нитей, отчего те обращались в клубы густого словно бы жирного пара. И через полминуты на месте десятка живых людей остались только груды ослизившихся внутренностей, напоминающие плавленый сыр, и куски человеческой кожи, превратившейся во что-то вроде густой мыльной пены. В этом вареве лежали искусственные детали – линзопроекторы глазные, разъемы боди-коннекторов, чипы нейроинтерфейсов. По нему, с радостными чмокающими звуками, прыгали клубки «ведьминых волос», и, брызгая слизью, катались коконы с пузырями.

А уцелевшие пассажиры, огромными прыжками устремившись к шлюпкам, затолкнули внутрь тех, кто дотоле чинно заходил на борт – как шайбы в ворота.

Прозвучал сигнал готовности, и автомат шлюпбалок стал спускать первую шлюпку.

На «Батавии» это хозяйство работало быстро – никаких тебе заевших ржавых механизмов, – и вскоре я увидел, как загерметизировавшаяся шлюпка с помощью своего неслабого водометного движка прет во весь опор к «Принцессе Путри».

Везет же людям, убрались из этого плавучего бедлама. Были спущены и две другие шлюпки этой палубы, они также направились к «Путри», куда ж еще.

– Похоже, что эти кареты не для таких сирых золушек как мы.

Лицо Нади немного замаралось от копоти, а брызги от системы пожаротушения проделали на щеках слезливые дорожки. Но на ее лице не было ни печали, ни сожаления. И она была права.

«Принцесса Путри» не стала покорно ждать толпы пассажиров с «Батавии», как будто догадавшись, кто торопится к ней на встречу. Она поспешно снялась с бакштофа и стала уходить в бушующее море, которое явно накинуло пару баллов со времени предыдущего наблюдения. «Путри» шла грамотно, носом к волне, да и тоннажа с лошадиными силами ей хватало, чтобы держать курс. Тот, кто сейчас ею командовал, не имел никакого желания повстречать на жизненном пути массу пассажиров с зачумленного корабля.

Метров через сто закончилась зона относительного затишья, образованного подветренным бортом «Батавии». Огромные волны начали играть шлюпками как щепками. И, похоже, то, что убило десяток пассажиров здесь, действовало и там. Я и моя маленькая банда увидели открывшиеся люки одной из шлюпок, из которых повалил густой буйный пар. Море, радостно вспенившись, поспешило в возникшие дыры, и, закрутив, потащило плавсредство к себе в чрево.

Тринадцать лет назад. «Адмирал Мэхэн»

На экране стереонаблюдения спасательный борт X128, являющийся, по сути, скромным челноком с двадцатимегаваттным ядерным движком, был всего лишь тусклой звездочкой, на которую наваливался своим огромным томатным пузом Юпитер.