– Это как раз обыграно в последнем рекламном ролике фирмы «Сесспул», – напомнила его дочь. – Там как раз летит летчик и стреляет, а потом начинает кривить нос, потому что понимает, что наложил в штаны. А следующем кадре он уже, как ангелочек, голенький, только в памперсах, летит среди облачков и прыскает из водяного пистолетика.

– Вам же сказано, идти за нами, а не с нами! – наконец рявкнул мальчик Ман. Когда он рядом с Надей, то совсем притихший, а теперь несколько расковался. После окрика от салаги старичок прекратил нести байду и чуток приотстал.

В оранжереях было до сих пор хорошо. Панели испускают лучи – один к одному, как солнечные. Цветочки, бабочки порхают, птички чирикают, и столь мощный букет запахов, что никакой глюкософт с самым навороченным нейроинтерфейсом такое не изобразит. На ботинки налипла сырая земля и какие-то раздавленные плоды, источающие ароматы зрелого лета. Забываешь, что под здешней почвой нет незыблемой коренной породы. Что это просто уголок в стальной коробке, окруженной со всех сторон бушующей водой и психующим ветром.

Про шлюпочную палубу явно знали теперь не только мы. В оранжерее, где над яркими цветами, сочными как губы красотки, усердно стрекотали крылышками колибри, то ли живые, то ли квази, на батарейках, к нам присоединилась толпа пассажиров, человек пятнадцать. Вот тебе на, целое стадо Избранных, уверенных, что заслужили спасения.

– Извините, но я оповестила своих знакомых, – сказала Синтия и непринужденно хихикнула, Ман укоризненно посмотрел на меня, а я мысленно, но заслуженно заклеймил женщину нехорошим словом из пяти букв.

– Ингрид де Фикельмон, – Синтия показала на яркую белобрысую даму, в которой я узнал особу, которую видел в обезьяньем приюте. Успела, видно, попасть на «Батавию» в аккурат к тому времени, когда началось самое интересное. – Она – хороших лотарингских кровей, свой замок где-то во Франции. Недавно на нашем корабле, потому что любит путешествовать одна и наугад. Покупает билет в какой-нибудь первый пришедший на ум город, хоть за тысячи миль, знакомится там с первыми попавшимися на глаза людьми…

– Мужчинами, – поправила красотка и ущипнула меня за жирок; хорошо хоть не узнала, благодаря маске. И вдобавок зареготала, как лошадь, аж уши заложило. – И непременно отдаюсь им при первом удобном случае, как настоящая трансгуманистка. Бесплатно! Некоторые думают, что заражают меня или закидывают мне живчика. Да только наоборот, всегда. Я их оставляю с полным набором гаденышей, микромехов, которые во мне инактивированы, а в них наоборот. И что? Правильно, нечего напрыгивать на первую же попавшуюся невинную деву, пусть она и похожа на потаскуху. Так что я не Ингрид, а Немезида.

Расстрелял бы ржущую тварюгу, впрочем, они тут все как на подбор. А Клод маразматически одобряет, тоже ржет, не боясь потерять вставные зубы в отличие от старичков прежних времен, и вдобавок по-приятельски тычет мне в бок костлявым локтем: «На такой кобылке хотел бы покататься любой уважающий себя ковбой».

– Я бы не стал на ней кататься, даже если б она поделилась со мной замком.

Синтия же считает своим долгом представить остальных драпающих – как принято в «хорошем обществе».

– Тот самый Фельшман – король чипсов и прочих снэков, – показала Синтия на человека, у которого на лице собрались в кучку, как на тарелке, глазки, носик и ротик. Он точно не лотарингец и не бургундец. – Наверное, вы не знаете, что он был президентом в какой-то периферийной стране, и религиозным лидером он тоже был. И даже комиком был, от его танцев на каблучках можно было помереть.

Да знаю его, начинал он с рейдерства, потом его взяла под крыло одна известная ОПГ, у которой «авторитеты» тусуются в городе Вашингтон. Ну и, по совокупности грехов, посадила на самый высокий пост в той самой стране. Президент большого бабла, карательных батальонов и пыточных заведений; если подойдет ко мне ближе чем на метр, точно двину ему по физиономии, напоминающей утюг. Справа хуком – этот удар у меня поставлен, только, в основном, стесняюсь применять. Ясно, он из так называемых «гостей» не слишком приличного происхождения.

– Да, для него был вступительный взнос не сто, а гостевой – двести миллионов баксов, как и для Пепе Рональди, главы центральноамериканской наркомафии, который помогал Альянсу уничтожать боливарианцев, – разгадав мои рассуждения, сказала Синтия и снова захихикала. Подобострастно захрюкал и экс-президент, словно понимая, что здесь он на птичьих правах. А старичок Клод откровенно заржал: «Я не раз ездил в его страну, когда он был президентом. Он – хороший руководитель. Снять там девку было дешевле, чем съесть стейк. Поэтому я обычно делал так, лопал стейк с кровью и одновременно заставлял ее полировать мне нефритовый жезл, вы понимаете как. Одновременно! Незабываемые, прямо скажем, ощущения».

– А потом Богу молились? – не удержался я.

– Если вечером – то потом, если утром, то до этого. Бог любит деловых парней, поэтому я дожил до таких солидных лет и у меня всегда найдется в кармане сотня-другая миллионов.

– А теперь, пожалуйста, без дальнейших представлений, мы не в общественном туалете, – двигайтесь быстро за нами.

Ананасы, кофейные кусты, какао, папайя, дуриан, карликовые бананы, камелии, орхидеи и так далее. То, что в обычном мире разнесено на сотни и тысячи километров, в оранжереях под боком друг у друга… Разделено невидимыми барьерами из деймов – которые мгновенно вспыхивают радужными жужжащими просверками, когда проходишь сквозь них.

Мы подошли к кустам близкой моему сердцу малинки, и здесь она была разноцветной. Но прямо на глазах крупные ягоды стали вспучиваться, идти темными пузырями, которые слипались и протекали дурно пахнущей пеной. Для меня такое, как надругательство над святыней, как сопли у пианиста во время исполнения Моцарта. Из пены стали выходить извивающиеся ослизненные нити, что мигом свивались в клубки. И вот уже клубки покатились – четко направляясь на людей, словно имели головки самонаведения. Как седые перекати-поле, только по воздуху; наверняка они за что-то цеплялись, но этого не было видно. Невольные зрители завизжали от ужаса. И я понял, что дальше легкого пути не будет.

И тут же иллюстрация к моим мрачным мыслям. Какая-то дама из нашей толпы беженцев с испуга свернула не туда и свалилась в водоем с живописными гигантскими лилиями, именуемыми Виктория регия. Вода здесь, в отличие от той ласковой и умной, что была в корабельном бассейне, не собиралась выталкивать дамочку, и даже отпускать ее не захотела. Пострадавшая пыталась вскарабкаться на трехметровый лепесток Виктории регии, но тот, покрывшись предательской слизью, два раза сбросил ее. А на третий раз она не выплыла. Никто не полез ее спасать, даже не остановился, включая меня. Я потом себя не раз спрашивал, почему тогда не рискнул? Наверное, не почувствовал ее своей, рисковать своей шкурой за кого-то вроде Синтии Сесспул или Ингрид де Фикельмон не захотелось.

– Через оранжереи проскочить не удастся, тут все подряд заражено модифицированными деймами, – подсказала Надя, которая держала нос востро и получше меня разобралась со схемой палуб. – Включаем план «Б», выметаемся через боковой секторный выход. Потом спускаемся вниз – на ярус техобеспечения – и движемся по нему, пока не находим вертикальные вентиляционные каналы, ведущие к шлюпочной палубе.

Оказывается, у Нади имелся план «Б» и наш драп приобрел осмысленный характер. «Ведьмины головы» катились за нами, задорно подпрыгивая и оставляя след из пыли и пара. И катились быстро, цепляясь своими «волосами» за все подряд. Когда убегаешь от волка, то, наверное, кажется, что вот-вот линейка острых зубов войдет тебе в ляжку. А сейчас казалось, что эти нити уже окрутили тебя, входят в кожу, вползают в нутро, обвиваются вокруг спинного хребта, затягиваясь петлями на позвонках, и вот-вот начнут резать внутренности на ломтики, начиная с мозгов и кончая яичками. Даже появилось ощущение неприятное – словно потроха у меня уже обвиты. Ну да, готов признаться, я – невротик. Но только никто не может дать невротику стопудовой гарантии, что его ощущения – фальшивые.