Он уже думал, как побежит от них обратно по вагонам, очень жалел о дубленке, оставленной в купе, и том, что до лета еще далеко, а до ближайшей станции - еще дальше. Но патруль, выйдя из четвертого купе, пошел в обратную от Романа Евсеевича сторону, где у прицепного вагона были прочно задраены все двери. Там они спокойно просочились сквозь запертую дверь тамбура у единственного туалета, открытого для посещений проводником Петровичем, и исчезли.
Когда Роман Евсеевич Цахес на нетвердых в коленях ногах вошел в купе, все его попутчики лежали, укрывшись одеялами с головой, и делали вид, что крепко спят. Хотя еще буквально час назад они вместе пили его, Романа Евсеевича коньяк и дружно, с анекдотами и смехом играли в подкидного.
Светила Луна, а на полу горкой лежали его разбросанные вещи. Роман Евсеевич присел возле них на корточки и только тогда понял, что ему надо срочно поменять брюки...
Я СВОЮ НАТАЛИЮ УЗНАЮ ПО ТАЛИИ
Ночью к ним в купе подсел пассажир. Вроде баба. Потому что сквозь сон Ямщиков слышал, как какой-то мужик стучал в их окно и кричал снаружи:
"Натуся! Натуся! Телеграмму отбей, как приедешь! Я уж соскучился, Натуся!"
Ямщикову сквозь сон очень хотелось открыть упакованное на зиму окошко и настучать тому блеющему козлу по кумполу. Но еще больше хотелось спать, а из сна его опять вынимал настойчивый стук Натусиного дятла. Поезд тронулся, этот чудак с полустанка еще успел пару раз треснуть им в окно на прощание, от чего Ямщиков окончательно настроился против новой попутчицы.
Утром, когда в окно заглянуло несмелое зимнее солнце, Ямщиков протер глаза и глянул вниз. Флик, сука, совсем был похож на бабу. На подушке разметались светло-русые кудри. А ресницы были такими густыми, что даже гнида Петрович при нем становился каким-то суетливым и услужливым. Нет, это же надо было сообразить и учудить такое! А вот напротив Флика лежала...она. Это была Наташка. Его Наташка. Наталия Сергеевна. Кровь двинула Ямщикову в голову, он страшно разозлился на себя, что ночью зенки не протер, да не глянул, кто же к ним садится. Правильно, сторожить-то этой ночью была очередь Флика! И что-то не слышно его было, когда в окно вовсю колотился тот говнюк, к которому от Ямщикова когда-то ушла Наташка.
Эх, Наташка! Что мне делать?.. И еще чо-то про люстру в той песне было... Точно! "А Луна глядит в окошко, словно люстра!" Как она могла! Как могла! Ведь он тогда только на три месяца в командировку в Анголу отъехал к черножопым, а она тут же нашла этого идиота. "Телеграммку отбей!" Как же это надо было дрыхнуть, чтобы не отбить ему печенку, как? Староват ты, Ямщиков становишься! Пердуном ты становишься старым!
Ямщиков решительно спустился вниз, сел на полку, бесцеремонно отодвинув к стене дрыхнувшего Флика.
- Ну, здравствуй, Натали! - процедил он сквозь зубы испуганно глядевшей на него Наташке. По ее вытянувшейся физиономии было совершенно ясно, что она узнала его сразу. - Куда собралася? Не ожидала встретить старого друга? Кому телеграмму отбивать станешь?
- Здравствуй, Гриша! К свекрови я поехала, проведать надо. А телеграмму мужу дам, у нас двое деток и живем мы хорошо! Ни в какие командировки мой муж не ездит! Ты смотри, а я уж думала, что ты сгинул давным-давно! А он ничего еще, опять куды-то в командировку едет! Он еще мне допросы тут устраивает! Он мне всю душу вымотал этими командировками! Да провались ты с ними, понял? - собравшись с силами, неожиданно зло проговорила Наталия.
За спиной завозился, прижатый к стенке задницей Ямщикова, Флик. Ямщиков цыкнул на него, и Флик сразу затих.
- И сколь долго мы будем пребывать в вашем приятном обществе? ерничая, спросил Наталию Ямщиков.
Флик все-таки вывернулся из-под него и теперь с любопытством рассматривал худощавую интересную женщину с крашенными хной волосами. Наталия усмехнулась Ямщикову, как усмехаются женщины, сознающие свою силу и власть над слабой мужской натурой. Флик, то есть Марина, конечно, изо всех сил старалась запомнить, как Наталия Сергеевна ломает брови дугой и с улыбкой пристально смотрит в глаза Ямщикову. Почему-то в последнее время Марина совсем не могла смотреть ему в глаза. И вот так резко встряхивать волосами тоже не могла. А зачем-то ей это очень было надо.
В купе влез Петрович, бесцеремонно уселся рядом с Ямщиковым проверять билет у новой пассажирки.
- Здесь вам с двумя дамами шибко жирно будет, - сказал он задумчиво. Потом води дамочку к бригадиру... Вот в восьмом купе бабушка едет, божий одуванчик...
- Восьмое, так восьмое, - гордо сказала Наталия Сергеевна, перебивая Ямщикова, попытавшегося вставить словечко.
Она перешла в восьмое купе сразу же, как только Петрович вышел с ее билетом. Ямщиков смотрел, как она собирается печальными собачьими глазами.
Марине стало от его взгляда не по себе. Она вдруг снова стала жалеть, что теперь уже только женщина. Что-то не соглашалось внутри с этим его взглядом, обращенным к Наталии Сергеевне, накидывавшей на плечи полушубок.
И сразу после ее ухода в восьмое купе началось. Никакой дисциплины и субординации. Да и конспирация ихняя сразу стала ни к черту. Ямщиков целыми днями начал пропадать в купе у Наталии Сергеевны, слушая бесконечные рассказы ее пожилой соседки о детях и внуках. Проходя мимо, Марина видела, как он смотрел на Наталию Сергеевну. Никого он уже вокруг себя не замечал, ничего не помнил. А Наталия Сергеевна громко, на весь вагон хохотала. И почему-то Марине надо было обязательно пройти мимо, стараясь заглянуть в приоткрытую дверь восьмого купе.
Того странного пассажира Марина почему-то больше не встречала. За плотно запертой дверью пятого купе Марина почти не чувствовала движения. Иногда ей уже казалось, что все это - чушь собачья. Просто она такая идиотка, что ничего не помнит из собственного прошлого. Ей становилось вдруг не по себе, что она едет куда-то в прицепном вагоне с двумя незнакомыми ей мужчинами. Конечно, только такое ничтожество, как она, могла дать себя увлечь ветреному Ямщикову, который теперь на нее даже не смотрит. Только сидит и улыбается, глядя на хохочущую Наталию Сергеевну.
