- Знаешь, от меня вчера Томка к матери переехала. Вот это меня гораздо больше волнует всего человечества!

- Я тебя сколько на счет неуставных отношений с Анжелкой предупреждал? Сам виноват!

- Слушай, заткнись, а? Товарищ еще называется! Ты не ходил в грязной рубахе? Нет? Тебе мама стирает? А мне Томка стирала! И на счет человечества я не очень уверен, а про Томку я всегда знал одно удерживать вам меня на балконе Томка не даст! Она вас всех к чертовой матери табуретом положит! В рядок! И с Анжелкой у меня на почве этой хрени все происходило. Связался с вами! Так что катись к своим желтоглазым, насрать! Я тебя за Екатеринбургом сменю. Раньше - никак.

* * *

Нового пассажира Петрович встретил без всякого энтузиазма. Билет он равнодушно засунул куда-то в задний карман форменных брюк.

- Катись-ка ты в третье купе, ладно? Извини, белье выдам после обеда. Я ночь не спал, без сменщика я. В первое купе не суйся! Там хоть трое едут, но пока никто еще четвертый не приживался.

- Трое? - с напряженным интересом спросил новенький пассажир.

- Понимаешь, штука какая... Их трое. Вот посчитай, если баба одна, а мужиков двое, то угадай с трех раз, что тебе обломится? А? - дыхнул Петрович перегаром на пассажира. - А мне приключения к чему? Потом тебя с побоями на морде к бригадиру водить по вагонам на освидетельствование? Да на хрен!

В этот момент пробегавший мимо с пустыми судками официант крикнул:

"Петрович! Иди в буфет! Я для тебя ящик портера оставил! Мне сегодня какой-то удавчик приснился, сказал, чтобы я на тебя ящик взял! Гы-гы! Ты сны угадывать можешь? К чему удавчики снятся?"

- К удавке, блин. Ладно, зайду, - сказал удрученно Петрович. - Они так спят, они даже сны видят...

- Ты точно знаешь, что один из них - баба? - разочарованно спросил пассажир.

- Баба. Точно. Сам в майке видел, - подтвердил Петрович и, покачиваясь, пошел прятать веник и совок в ящик за топкой.

Ночью Веселовскому приснилась большущая змеюка. Она спокойно перебирала в его голове все секретные сведения, доклады, донесения и просто доносы.

Особенно внимательно она просмотрела отпечаток разговора с капитаном Капустины о целях и задачах ближайшего Армагеддона.

- Вот думаю, служивый, кому из вас услужить, - захихикала змеища, поняв, что ее застукали с поличным.

- Ты кто? - спросил ее Веселовский.

- Конь в пальто! Священный змей я, а не змеюка! Идиот! - прошипел змей.

- А как вас разберешь-то? - извинительным тоном ответил ему Веселовский, понимая, что это все, конечно, происходит с ним во сне, поэтому он в любой момент может послать наглого змия куда подальше.

- "У моей Наталии такие гениталии!" - некстати раскатисто заржал змей. - А вообще ты свою маму туда посылай! Гляжу, вот, служивый, думаю. Чью же мне сторону принять? А ты сам, вижу, пока не определился... Не боишься в драку-то лезть, если так и не понял, за кого ты-то сам? Я, лично, опасаюсь.

Веселовский судорожно стал припоминать, что ему известно о змеях из мифологии. На ум ничего не приходило кроме какого-то змея то ли ацтеков, то ли майя, который кого-то съел. И, конечно, о том змие вспомнил, ну, про яблоко в Раю.

- Н-да.. Не густо... Я уже просмотрел. Меня вообще-то Кириллом зовут, представился змей.

- Я за все человечество! - продекларировал Веселовский.

- Не п..ди, - сказал змей. - Я тут твои мечты о раскрытии заговора, новом звании, "Форде-Фокусе" и секретарше Федосеева просматривал.

Привратников и саров решил с поличным поймать? Господи! Видишь ли ты, как низко они пали? Ладно! Лови! Мешайся под ногами! Ну, спасибо тебе!

- За что? - не понял юмора Веселовский.

- За то, что помогаешь мне сделать выбор, - важно произнес змей. - Я, пожалуй, сделаю свой выбор. На днях.

- Какой? - спросил Веселовский, затаив дыхание.

- Не твое дело, - отрезал змей, уползая во тьму.

Веселовский почувствовал, что теперь в его голове царит пустота. Ему казалось, что змей утащил с собою что-то очень важное, что он никак не мог вспомнить.

* * *

За прицепным вагоном в народе закрепилась дурная слава. Она бежала окольными рельсами впереди составов, к которым его цепляли. Не огурцы соленые, не вареные яйца и рыжики в маринаде надо было первым делом тащить к нему на продажу, а мышей, крыс и хомячков.

Пассажиры, кому удавалось вернуться из того вагона живыми, рассказывали, как ночи напролет, почти не пивши, они разговаривали со змием зеленым по имени Кирилл, как утром из туалета выходил лысый мужчина с кожистыми крыльями за спиной, едва прикрытыми халатом, и дотошно спрашивал каждого из очереди, тыча в грудь когтистым пальцем: "Который час? А у вас который?

А у вас?"

И о первом купе тоже разное говорили. То душат там, то кричат благим матом, то женщина оттуда выходит полуголая и всем подряд яйца отвинчивает, то мужик прыгает по полкам с кистенем. Но, в основном, о том, что сектанты в том купе едут, Всевидящее Око ищут, а как его звать - сами не знают.

Давно бы им подсказали, да только странные они какие-то. Ну, их. На кой такие Всевидящему Оку?

По ночам по коридору ходил какой-то противный чукча с бубном, пел такие же противные песни и всем, кто протискивался мимо него в туалет, говорил, ударяя в бубен: "Бум! Ба-а-альшой бум! Во-о-о какой бум будит!"

Командировочный из Костромы Роман Евсеевич Цахес утверждал, что спасся из прицепного вагона исключительно благодаря редкому чутью, выработанному в ранние годы сопливой юности в минском гетто. Хотя все, кому он это рассказывал, прекрасно знали, что, скорее всего, чутье он выработал значительно позднее, за десять лет строго режима, которые получил на законных основаниях за присвоение государственной собственности в особо крупных размерах.

Роман Евсеевич рассказывал, что, возвращаясь по прыгающим скользким сходням сцепок вагонов, он почему-то решил задержаться в тамбуре.

Почему-то он решил не ходить сразу в свое четвертое купе. А дверь в вагон была открыта настежь. И в ее проеме Роман Евсеевич увидел эсэсовский патруль, проверявший аусвайсы как раз в их купе. Начальник патруля в черной форме, в фуражке с черепом на ломанном русском спрашивал его попутчиков, где они прячут юде, то есть его, Романа Евсеевича. А в это время два солдата в серой форме перерывали оставленные им в купе вещи. С собой они почти ничего не взяли. Так, по мелочи. Коньяк армянский в подарочной упаковке, начатый флакон французской туалетной воды и шведскую рубашку в целлофане. Спрятаться Роману Евсеевичу было совершенно некуда.