– Полагаю, раз твоя мать избрала второй путь, то ей не было полностью наплевать на тебя. – печально улыбнувшись, сказала тенебрумка.

Она уже заметила, что малышка была довольно прелестной внешности: её тёмно-серые глаза напоминали грунтовую землю, едва заметные ростки волос имели приятный нежно-лиловый цвет, а кожа была девственно-чистого молочного цвета…

Демонесса глубоко вздохнула.

«Да, должно быть прекрасных детей сложно не любить…» – подумала она, чувствуя, как сердце сжимает болезненное чувство.

Весьма обидная, но в чём-то справедливая была закономерность жизни в Тёмных землях – самые красивые создания тьмы всегда были окружены наибольшей добротой и любовью.

Красота всегда высоко ценилась у демонов, а некоторых городах даже ставилась в один ряд с добродетелью. Чем прекрасней создание тьмы, тем больше у него шансов преуспеть в жизни, стать влиятельным и обожаемым членом общества. И правитель Каллистус являл тому живой пример. При всём устрашающем и грозном нраве, никто из демонов не посмел бы спорить о его дьявольской красоте и неотразимости, не без помощи которой он подчинил себе многие женские (впрочем, и мужские тоже) души. Причём, некоторые из них были далеко не самыми покорными.

Конечно, обделённые красотой создания тьмы необязательно презирались в демоническом обществе (особенно если происходили из влиятельных аристократических семей), но внешность их безусловно рассматривалась как плачевный изъян и дефект.

Задумавшись, демонесса отложила Квини в ближайшее кресло и взглянула на себя в зеркало. Отражение было крайне отталкивающим. Хотя и гармонировало с чинно-серой и одинокой обстановкой дома.

Женщину звали Марлин Хортрей. Ещё в детские годы она осознала неутешительную правду, почему многие демоны взирали на неё с брезгливостью или весёлой насмешкой.

Такие как она могли легко остаться на всю жизнь старыми девами. Мужчины всегда сторонились её как неприятного и даже немного мерзкого предмета с острыми углами. Марлин была не просто невзрачна, черты лица были настолько грубы, что она была почти уродливой: маленькие тусклые глаза, горбатый нос, впалые щёки, заострённые скулы, тонкие губы и мелкий квадратный подбородок – в общем, лицо кардинально противоположное эталону женской красоты в демоническом обществе. Потому казалось, что вместе с мужчинами Марлин порой сторонился весь Тёмный мир.

Тоскливая и одинокая жизнь была предначертана для неё с самого рождения. Будучи самым некрасивым ребёнком в семье, она не сыскала нежной любви родителей – забота о ней и её воспитание велись сухо и холодно как тяжкая обязанность.

Пока однажды не пришёл тот день, когда родители решили «безгрешным» способом избавиться от Марлин.

Демонесса мрачным взором впилась в своё отражение.

«…Иногда я действительно не знаю кого мне стоит ненавидеть больше…»

Лицо Марлин столь сильно очерствело, что смотревшей на неё робким и невинным взглядом Квини оно показалось страшным, и малышка заплакала. Марлин на секунду опешила: этот тихий и нежный плач словно что-то разбудил в ней. Что-то давным-давно забытое, сокрытое и даже заржавелое.

«Ах…должно быть он…или она хочет есть…или пора поменять пелёнки. Придётся теперь привыкать к тому, что этот младенец будет плакать каждый раз при ощущении физического дискомфорта.» – поспешно подумала Марлин, силясь холодным мыслями прогнать странное чувство в груди. Она была уверена, что это было чем-то ненормальным, от чего нужно было поскорей избавиться как от поломки в прекрасно работающем механизме.

«Да уж, прелестный подарок судьбы!» – проворчала демонесса, вновь беря Квини на руки. Как только она это сделала девочка перестала плакать и с чистой радостью улыбнулась новой маме.

«…Бессонные ночи и меньшая рабочая продуктивность мне точно обеспечены…это ещё не говоря о том, что похудеет мой кошелёк … придётся покупать много новых вещей…и нанять пока няньку уж точно…Но нужно быть осторожной…благо с деньгами у меня проблем нет.» – раздражённо думала Марлин, игнорируя явные позывы малютки Квини поласкаться.

В глубине души, возможно даже в тайне от самой себя, Марлин была счастлива появлению младенца в своей одинокой жизни.

Она никогда не знала, что такое настоящая близость с кем-то. Само представление о ней пугало тенебрумку своей неопределённостью. В любовь она не верила, считая, что этим словом демоны лишь лицемерно оправдывают свои необузданные страсти и эгоистические притязания.

Хотя Марлин имела определённые отношения и связи в прошлом, но то было делом обычной необходимости. Оттого эти отношения всего иссыхали и исчезали, когда их необходимость была исчерпана.

Так Марлин жила своей канцелярской работой и домашним хозяйством. Вся жизнь строилась на прагматичном порядке, и создание семьи никак не вписывалось в этот чинную и рациональную систему. Марлин могла выйти замуж только по надобности, но этой нужды у ней абсолютно не было. Так же, как и нужды продолжать свой оборванный род. По её мнению, многие демоны изрядно преувеличивали важность размножения. Понятное дело, что, то был один из основных инстинктов, но не главнейший как инстинкт самосохранения.

И вынужденное, и одновременно невынужденное привыкание к одиночеству заставило Марлин довольствоваться серой идиллией без лишних мечтаний о большем. Посему демонесса не смогла сразу принять те проблески материнской нежности, любви и даже счастья, которые она невольно испытала с появлением Квини.

Изначально Марлин твёрдо планировала, что будет опекать подброшенного ей младенца только до тех пор, пока сие хрупкое создание не вырастет и не научится само о себе заботиться. Но время шло, и планы несколько раз менялись…

Прошло пятнадцать лет.

Имя Квини было стёрто с появлением девочки в доме. На его месте возникло иное имя. Серена.

***

В переполненном классе, где сидевшие за партами ученики с напряжённым сосредоточием строчили множество слов на листах бумаги, стояла почти полная тишина.

Сидевшая у окна Серена мечтательно напевала себе под нос, но делала это бесшумно, чтобы никто кроме неё самой этого не слышал. Со стороны поверхностному взгляду могло показаться, что она также полностью ушла в выполнение задания, целью которого будто было создание наибольшей груды хвалебно-патетичных фраз, а в идеале ещё и связанных между собой.

Но единственным, чем заполнялось белоснежное пространство её листа, было лишь бесконечное множество нарисованных сердец разного размера и угла наклона. В какие-то моменты контуры ручки Серены выходили из-под контроля, и она боролась с соблазном нарисовать стройную фигуру любимого магистра. Будь у неё под рукой цветные карандаши, фломастеры или краски, она бы точно не смогла не добавить к своей армии сердечек изображения его восхитительных глаз цвета какао. К ним бы присоединились его тонкие круглые очки, высокий лоб, прямой слегка длинный нос, шатеновые волосы…и…мягкие на вид губы…

«Ах, магистр Бальтазар будет очень зол на меня» – с невинной шаловливостью подумала Серена. —«Даже при всей его доброте он точно не простит мне подобной выходки и, наверняка, оставит после занятий…И уж тогда…»– она едва сдержалась, чтобы не издать вслух протяжный томный вздох. – «…я признаюсь ему…»

Серена была уверена, что магистр Бальтазар не будет продолжать злиться на неё, когда всё поймёт и узнает, что она была здесь, в литературном классе, вовсе не из-за её спонтанного и беспечного выбора, а потому что хотела чаще видеть его. Кроме того, Серена грела нежную надежду, что…он тоже любил её. Она могла поклясться, что иногда чувствовала, как он смотрел на неё по-особенному … по-настоящему заботился о ней…и никогда не ругал как другие магистры за бездарность.

Серена уже много раз слышала спокойные, но едкие слова от них о том, какая она рассеянная, глупая и ограниченная. А магистр Бальтазар никогда её так не называл и не говорил ничего, что содержало бы в себе хотя бы капельку грубости. Даже тогда, когда он был очень недоволен её результатами.