– Casas de la gente nobile… Estamos aqui[1].

Итак, похоже, враг все-таки прибыл. Если милость, как говорят, это удел Господа, то удача – забота дьявола, и он присматривает за своими. Мне известно лишь, что в тот день Рим превратился в площадку для игры в судьбу, и когда настала пора сваливать трупы в ямы, то среди погибших оказалось не меньше невинных душ, чем подлецов среди выживших. Что же касается нашего статуса, то судить о нем я предоставляю другим.

Моя госпожа встала и разгладила юбки, словно принарядившаяся хозяйка, которая готовится встретить гостей.

– Будем надеяться, что их командир обретается где-нибудь неподалеку. Не хотелось бы красоваться в своей лучшей золотой парче перед кучкой солдатни. А ты ступай и взгляни, как там Адриана. Если она будет выглядеть как барышня, то проживет дольше, чем простая служанка. Хотя и нарочитая невинность непременно выдаст нас с головой.

Я шагнул было к лестнице.

– Бучино.

Я обернулся к ней.

– Ты еще не забыл, как нужно жонглировать?

– Если уж научился чему-то в детстве, то не забудешь никогда, – отозвался я. – Чем, по-вашему, мне придется жонглировать?

Она улыбнулась.

– Как насчет наших жизней?

Чтобы добраться до нас, им понадобилось больше времени, нежели мы предполагали. Впрочем, изнасилование и грабеж – дело небыстрое и хлопотное, да и пройти требовалось через многое и многих. Уже сгущались сумерки, когда, стоя на крыше, я увидел, как они заполонили улицу внизу. Подбадривая себя яростными воплями, они вынырнули из-за угла, человек восемь или девять впереди всех, полуголые и размахивающие мечами. Раззявленные рты их походили на черные ямы, движения выглядели резкими и беспорядочными, словно сам дьявол дергал их за ниточки, заставляя танцевать под одному ему слышную музыку. За ними шла еще дюжина с лишним солдат, они тащили телегу, доверху заваленную награбленным, а еще дальше виднелся всадник, хотя если он и был их командиром, то теперь они уже ему не повиновались.

Достигнув нашей площади, они на миг приостановились. В городе ведь полным-полно богатых особняков с запертыми дверями и ставнями. Кое-кто из вояк уже нетвердо стоял на ногах. Рим славился куда лучшим вином, чем та несчастная сельская глушь, которую они уже разграбили, и к этому времени они наверняка опустошили не один бочонок. Здоровяк, державшийся позади, взревел, схватил лежащий на повозке топор, воздел его над головой и, пошатываясь, понесся вперед, чтобы опустить его на оконную раму дома торговца специями, стоявшего на углу. Казалось, дом содрогнулся от удара, а потом изнутри донеслись заполошные крики. Шум привлек внимание остальных, и они устремились туда, словно мотыльки на свет. Их было около дюжины, и им понадобилось минут десять, чтобы вломиться внутрь. Оставшиеся снаружи тем временем окидывали настороженными взглядами площадь. Офицер уже слезал с лошади, когда и я ушел с крыши, чтобы дать знать о происходящем госпоже. Но двор внизу оказался уже пуст, и к краю я вернулся как раз вовремя, чтобы услышать, как внизу лязгнули, отпираясь, главные двери. Я увидел, как она вышла на окутанную сумерками площадь.

Что они увидели, когда двери распахнулись, выпуская ее? К этому моменту своей жизни Фьяметта Бьянчини получила куда больше причитающейся ей доли комплиментов, многие из которых оказались достаточно материальными, чтобы быть похороненными в больших сундуках под слоем навоза. Но сейчас все было по-простому, под стать мужчинам, стоявшим перед ней. Она стояла, расправив плечи и выпрямившись во весь рост, как умеют только знатные женщины, привыкшие во время верховой езды держать голову высоко поднятой, глядя поверх толпы. И она была прекрасна. Ее гладкая кожа отливала молочным блеском, словно алебастр, а грудь поднималась из златотканого лифа, который обнажал больше, нежели скрывал: безупречный скромный соблазн в городе богачей, давших обет безбрачия, вынужденных изображать добродетель даже тогда, когда они вышагивали по улицам с членом, торчащим из-под церковного облачения, словно парадный флагшток.

Глаза ее отливали изумрудной зеленью молодой листвы, губы были сочными и алыми, а на щеках рдел слабый персиковый румянец. Но особенно ее выделяли среди прочих именно волосы. Они походили на речное золото в половодье, и богатством цвета они отличались не меньшим; струи белого золота и цвета подсолнечника, разбавленные медом и красным каштаном, невероятно необычные и при этом поразительно естественные, так что сразу становилось ясно, что это – дар Божий, а не ухищрения аптекаря. А поскольку у нее не было кольца на пальце или супруга в доме, то она носила их распущенными во время своих забав, так что вечерами, когда на нее находила такая блажь и она откидывала голову, смеясь или изображая досаду, этот густой водопад колыхался вместе с ней; и если вам случалось оказаться рядом, то вы могли поклясться, что солнце взошло на небесах только ради вас.

Словом, эти неуклюжие и грубые крестьяне, от которых разило смертью и дешевой выпивкой, при ее появлении замерли на месте как вкопанные. В то время Рим был полон красивых женщин, многие из которых стали еще красивее благодаря своему легкому поведению, и каждая из них напоминала порыв прохладного ветерка для мужчины, умирающего от жажды. Но очень немногие могли соперничать с моей госпожой в том, что касалось ума, который был у нее острее зубочистки, или коварства, когда дело доходило до драки.

– Добрый вечер, солдаты Испании. Вы проделали долгий путь, и наш великий город рад приветствовать вас. – Голос ее звучал звонко и властно, а словарный запас был отточен и обогащен общением с многочисленными испанскими купцами и странствующими монахами. Хорошая куртизанка умеет соблазнять на многих языках, и Рим выпестовал лучших из них. – Где ваш капитан?

Всадник на лошади как раз поворачивал, но другие оказались куда ближе. Теперь, когда ее голос разрушил чары, они начали приближаться к ней, причем один выдвинулся вперед, ухмыляясь во весь рот и протягивая к ней руки с насмешливой мольбой, причем нож в одной из них служил дополнительным средством очарования.

– Я и есть их капитан, – хрипло проговорил он, хотя остальные за его спиной заулюлюкали и засвистели. – А ты, должно быть, папская шлюха.

К этому моменту он подошел к ней почти вплотную. Но она не дрогнула и не отступила, лишь выпрямилась еще больше, став выше его на добрых пару дюймов.

– Со шлюхами, синьор, вы уже пообщались. Здесь же перед вами дом Фьяметты Бьянчини. Он предлагает пищу и кров тем мужчинам, которые еще не изведали гостеприимства Рима.

Он крякнул, глядя на нее, – похоже, слова моей госпожи озадачили его. Трое его приятелей вышли из-за его спины, почуяв, что запахло жареным. Но капитан уже слез с лошади и теперь проталкивался вперед сквозь толпу вояк, что сгрудились вокруг. Руки у стоявшего рядом со мной на крыше Заккано затряслись так сильно, что я начал беспокоиться за судьбу ружья, которое он держал. Едва ли вы сумели бы найти в Риме двух других таких же смазливых братьев-близнецов, но, несмотря на схожесть характеров, в минуту опасности Заккано и Джакомо вели себя совершенно по-разному. Впрочем, лишившись мальчишки-конюшего, мы утратили и свободу выбора.

Еще один солдат, чье лицо почернело от пороховой копоти, оттолкнул своего товарища и шагнул вперед, оказавшись совсем рядом с моей госпожой. Рука его потянулась к ее телу. Она даже не шелохнулась, пока пальцы его не оказались в дюйме от ее груди, а потом с быстротой вечерней ласточки подняла свою правую руку и отбросила его ладонь в сторону. Он охнул, не столько от боли, сколько от негодования.

– Прошу прощения, синьор, – сказала она и с быстротой молнии извлекла атласный вышитый платочек, который и протянула ему. – У вас испачканы руки. После того как вы умоетесь, я буду счастлива свести с вами знакомство. Прошу вас – оставьте платок себе.

Он взял его и, поспешно стерев грязь с лица и рук, вновь оборотился к ней. Но я так и не узнал для чего – то ли для того, чтобы вернуть платок, то ли для чего иного, потому что в этот момент рука моя дрогнула, и Заккано по ошибке принял мой панический жест за команду к действию. Прогремел выстрел, но, к счастью, пуля пролетела высоко над их головами. Взгляды солдат устремились вверх. Здесь вдоль среза крыши располагались три ружья и полдюжины ручек для метлы, второпях замаскированных под оружие, и все они были нацелены вниз, на улицу. Учитывая, что в воздухе все еще клубился пороховой дым, особняк в некотором роде выглядел даже защищенным. Правда, относительно того момента мы с ней впоследствии разошлись во мнении. Я уверен, что хотя она еще не проиграла окончательно, выстрел дал им время хорошенько подумать. Она же утверждает, что могла добиться своего и без ненужной пальбы. Как бы там ни было, растерянность и колебания в рядах неприятеля продлились достаточно долго, чтобы вперед протолкался капитан.