Наконец день, наполненный текучкой, закончился. Едва добравшись домой, Лука тут же включил ноутбук и начал искать в интернете информацию о пресловутом месье Лакруа. Он просидел несколько часов подряд, но нащупал лишь жалкие крохи. Действительно, существовал такой человек, француз Николя Лакруа. Учился в высшей школе в Руане. Его семья владела сетью автозаправок и поместьем где-то на севере Франции. Хорошая, состоятельная семья, судя по всему, добропорядочные буржуа. И причем тут Кроличья Балка, скажите на милость?

Луку разрывали сомнения: а вдруг это не тот Лакруа? Если тот, имеет ли он реальное отношение к Балке или это просто подставное лицо? А что, если связаться с ним и спросить напрямик: какого черта вы купили мой родовой замок? Какое-то время Лука всерьез анализировал эту мысль, но потом отбросил ее. Лакруа, кем бы он ни был, скорее всего, пошлет его куда подальше и будет совершенно прав. Лука на его месте так бы и поступил, а значит, не стоит и пытаться.

Или все-таки это дело рук подлого юриста?

Лука отшвырнул ноутбук и улегся на диван, закинув руки за голову. Он страшно устал от бесконечных вопросов, от всей этой дикой, какой-то неправдоподобной истории. Ну что, в самом деле, за напасть? Кому он перешел дорогу? Перед кем так сильно провинился?

Нехотя поднялся, постоял у мокрого, забрызганного дождем окна, вошел к спальню, и, бросившись на кровать, тут же заснул.

Разговоров про Кроличью Балку они с сэром Найджелом больше не заводили. Лука все ждал соображений относительно участия в этом деле юриста, но патрон упорно молчал. Через два дня, когда они обедали в своем привычном ресторане, глядя на накрапывающий за окном дождь, Лука все-таки спросил:

– Так что ты думаешь про этого хлыща из Земельного Комитета? Его рук дело?

Сэр Найджел аккуратно поддел вилкой половинку клубники и отправил ее в рот.

– Пока не знаю, Лука.

Он улыбался глазами поверх очков, жевал клубнику и всем своим видом излучал благодушие. Видимо, был вчера у Гануси. Провел чудесный вечер с ней и Джоном, и, по всей вероятности, не менее чудесную ночь. Теперь сидит и наслаждается жизнью во всех ее проявлениях. А ведь ему уже стукнуло семьдесят один! Это почему-то разозлило Луку. Старый греховодник.

– И это все, что ты можешь сказать? Не знаю?

– Да, пока все. Почему ты злишься? Ну, посоветуйся с кем-нибудь еще. Может быть, другой друг подскажет тебе что-нибудь толковое.

– Не говори ерунды! – окончательно вышел из себя Лука. – Какой еще другой друг? Ты прекрасно знаешь, что ты мой единственный друг! И вместо того, чтобы поддержать, болтаешь невесть что! Я тебя не понимаю.

– Вот именно, мой мальчик. Прежде всего, ты не понимаешь себя. Все дело в этом, и поэтому ты злишься. Зачем себя мучить? Почему ты не хочешь обернуться к миру лицом и просто насладиться прелестями человеческого бытия? Простыми, всем доступными радостями: доверием, спокойствием, любовью. Зачем придумывать себе истории и потом мучительно увязать в них? Ты в упор не замечаешь ничего вокруг. А все потому, что ты – законченный эгоист и любишь одного себя. Ведь все самое прекрасное находится рядом, только протяни руку и возьми. Люди стоят твоего внимания, поверь! Ты сам не хочешь черпать из благодатного источника.

– Зато ты вчера начерпался за нас обоих, – пробормотал Лука.

– О да! – довольно откинулся на стуле сэр Найджел, не замечая едкого тона. – А ты, мой мальчик, если не поступишь также, не начнешь подпитываться счастьем, рано или поздно сломаешься и совершишь какую-нибудь непоправимую ошибку. Споткнешься о камешек и сломаешь себе шею.

– Слушай, я решительно не пойму, о чем ты рассуждаешь. Вчера я был твоим лучшим другом, твоей опорой, а сегодня уже законченный эгоист, совершающий роковые ошибки. Тогда зачем ты тут сидишь? Неужели тебе приятно со мной общаться?

– Ты не только ведешь себя, как эгоист, но и разговариваешь, как глупец. Кто тебе скажет правду, если не я? Ты же знаешь, как я люблю тебя. У меня никого нет кроме тебя, Гануси и Джона.

– Ага, прямо-таки никого и ничего! – усмехнулся Лука. – Никого и ничего, кроме жены, многочисленных родственников, дома в Лондоне, поместья в Йоркшире и моря денег. Огромного моря денег, заметь.

– Ты хочешь ранить меня? – сэр Найджел отодвинул недоеденное мороженое и посмотрел Луке прямо в глаза. – Что ж, тебе это удалось.

– Я в чем-то неправ? Погрешил против истины?

– Конечно, ты прав, – устало вздохнул патрон. – Ты хотел обсудить проблему, а я оттолкнул тебя. Прости. Но я почему-то действительно беспокоюсь за тебя. Пока не могу определить конкретной причины, но беспокоюсь. Эта история с Кроличьей Балкой кажется такой странной, и я предлагаю сделать паузу. Перестань об этом думать, отпусти ситуацию и все прояснится само собой.

Лука отвел глаза и посмотрел в залитое дождем окно.

– Легко тебе говорить.

– Так надо, мой мальчик. Поверь мне, – сэр Найджел накрыл его руку своей. – У тебя красивый шейный платок. Жанна подарила?

Лука кивнул.

– Ты давно с ней виделся? В смысле, не на работе? Пригласи ее. Сходите куда-нибудь, развейтесь. Перестань сидеть в своей берлоге и терзать рояль, ты же еще молодой человек!

– Это ты молодой, Найджел, – тоскливо улыбнулся Лука. – А я на самом деле такой старый, что не передать. Доисторический экземпляр, которых не осталось в природе.

За весь сентябрь не произошло никаких значительных событий. Лука все чаще стал ощущать приливы неприкаянной тоски и в один из таких вечеров позвонил Жанне. Она согласилась встретиться, хотя и без прежней радости. Ее вполне можно было понять – ведь он не приглашал ее на свидание вот уже три месяца.

Они поужинали в городе, прогулялись по темнеющей аллее, ведущей к Оперному театру, а потом поехали к Луке домой. Поначалу ощущалась некоторая напряженность, Жанна все-таки обижалась, но мало-помалу тучи рассеялись. То ли вино размыло барьеры, то ли она сама решила взять себя в руки и не портить вечер, но общаться стало легко и приятно. Дома она окончательно расслабилась, они вместе много смеялись, пили коньяк, и Жанна осталась на ночь.

Утром он испытал знакомое чувство раздражения. Так было всегда, со всеми женщинами без исключения. Ночью все было прекрасно, Жанна была желанна – ее кожа, запах – но утром он хотел как можно скорее остаться один. Не хотел видеть, как она хозяйничает на его кухне, варит кофе, потом расчесывает волосы и надевает чулки, красит губы перед зеркалом… Она была ему дорога, он был к ней привязан. Очень ценил ее трогательное отношение, ее надежность, честность, неженское здравомыслие. С ней было хорошо.

Но утром он всегда хотел остаться один.

Она знала об этом, и это ранило ее больше всего. Она уже не раз давала себе клятву не принимать его редкие приглашения, но каждый раз шла на попятную. Она не была глупой и прекрасно понимала, что он не стремиться к большему. Нескольких свиданий в год вполне хватало. Память о них быстро улетучивалась, и на работе он иногда бывал с ней резок. С ним она попусту теряла время, это лежало на поверхности и не требовало никаких доказательств. Ей хотелось семьи, детей, любящего мужа, а циничный адвокат Войнович на эту роль никак не подходил. Но несмотря на это, она каждый раз как дурочка надеялась, что рано или поздно что-то изменится. Фундамент для выстраивания отношений существовал, она убеждала себя в этом, но после свиданий ощущала себя девкой, которой попользовались, а потом без зазрения совести выставили вон. Грызла себя, бесконечно корила, упрекая в бесхарактерности, но ничего не могла с собой поделать.

Осень еще оставалась теплой, когда в начале октября в Тернаву прибыла первая тяжелая техника. Экскаваторы, самосвалы, бульдозеры заполонили все село, приведя в ужас его неискушенных обитателей. Стройными рядами машины двинулись к Кроличьей Балке, на ходу сминая подлесок вдоль пешей тропы.

Пани Бронислава позвонила Луке во вторник, среди недели. Так она поступала лишь дважды на его памяти: когда у Синьоры случились сильные колики, и когда прорвало систему отопления. Она взволнованным голосом сообщила, что у них начался конец света. Явились несметные орды поляков, пригнали с собой страшные машины, а это значит, что скоро, по всей видимости, начнется очередная война.