В общем, в доме было невероятно тихо. Возможно, он действительно осознавал это только в тот момент, но, конечно, чувствовал это все время. Слишком тихо. После всего, что произошло на улице, завывания сирен, голосов, шума, шума двигателей и криков, не говоря уже о стрельбе и грохоте вертолета, находящегося всего в квартале от нас, зал должен был быть у окон с любопытством толпились люди.

  Ничего из этого не произошло. Напротив, дом казался заброшенным. Возможно, все его жители сбежали, или местные власти были достаточно осторожны, чтобы их эвакуировать.

  Что-то подсказало Кеннелли, что это не объяснение, но в то же время он уклонился от размышлений об истинной причине мрачной тишины, охватившей обветшалый жилой дом.

  Возможно, потому, что тогда ему пришлось бы подумать о причине другой, гораздо более могущественной тьмы, охватившей город за окном. Это было не просто отключение света - если оно вообще было. Даже без электрического света здесь не должно было быть так темно. На небе не было ни одной звезды, хотя ночь - насколько он помнил - действительно была безоблачной. И разве не должны были уже давно сгущаться сумерки?

  Кеннелли откинул рукав и посмотрел на часы, но не смог разобрать положение стрелок в практически отсутствующем свете. Тем не менее, солнце должно медленно подниматься. Облака, которые, по-видимому, вошли, действительно должны быть очень плотными. Однако погода все равно несколько дней сходила с ума.

  Он снова услышал позади себя слабый шорох, но на этот раз подавил импульс развернуться. Он знал, что он один. Вместо этого он открыл телефон, просто большим пальцем набрал многозначный номер, который набрал ранее той ночью, и прислушался к гудку.

  Спутниковая связь прервалась, как только он убрал большой палец с последней кнопки, и на этот раз

  он знал, что человек на другом конце линии, должно быть, ждал его звонка, положив руку на трубку.

  "Все кончено?"

  Собеседник не стал заморачиваться ни приветствием, ни другим пустым звуком. Кеннелли ясно слышал напряжение в голосе собеседника. Он не стал это скрывать.

  Он ответил не сразу, на ответ потребовалось две-три секунды, и одно это колебание делало его ответ почти излишним. "Нет. Были… трудности. - Значит, они еще живы.

  «Да, - сказал Кеннелли.

  «Ты проиграл», - в голосе обвинения не было ничего, что подразумевалось в словах. Она говорила довольно смиренно. Несмотря на это, Кеннелли отчаянно защищался. "Это была не моя вина! " он сказал. «Вы не сказали мне, с чем я столкнулся. Полдюжины моих лучших людей мертвы, и ... и я даже не знаю точно, что случилось. "" Что случилось? "

  «Черт возьми, я не знаю! - неистово повторил Кеннелли. Это была правда. Что-то в нем все еще сопротивлялось превращению воспоминаний в картины. Он очень ясно видел, что произошло перед домом, но просто не мог выразить это словами. Ни на словах, ни даже на картинках. «Что-то вышло из дома. Это не был Салид или кто-то другой, но ... "

  «Значит, они живы и на свободе. Вы должны убить ее ".

  «Я не могу», - ответил Кеннелли.

  "Вы должны. Вы понятия не имеете, о чем это. "

  «Тогда скажи мне!» - потребовал Кеннелли. «Черт возьми, я очень рискую! Может быть, моя жизнь, но определенно моя карьера. И ты даже не говоришь мне, почему? "

  «Некогда объяснять», - ответил голос по телефону. «Но поверьте мне, ваша жизнь и ваша карьера не будут иметь ни малейшего значения, если вы не сможете их остановить. Вы должны убить этих людей. По крайней мере, один из них ".

  «Один?» - удивленно повторил Кеннелли. «И не имеет значения, какой именно?» Если эта история когда-либо имела смысл, то определенно не имел. Он мог понять кого-то, требующего смерти Салида. Для этого могут быть веские причины. Возможно, даже за то, что помогли ликвидировать безобидного священника-иезуита и неопытного страхового агента, поскольку они могли быть свидетелями чего-то, для чего не должно быть свидетелей.

  Но приказ убить одного из троих; без разбора? Это было ... абсурдно!

  «Правильно ли я вас понял?» - констатировал он. "Неважно, какой я получу?"

  «Убей всех троих, если сможешь», - ответил голос. Теперь она потеряла всякую невозмутимость. Спокойное превосходство, которое всегда больше всего поражало Кеннелли, уступило место не более чем панике. «Если не можешь, по крайней мере, попытайся остановить одного. Может быть, этого достаточно ".

  «Для чего?» - спросил Кеннелли.