Безмолвным жестом он жестом приказал своим людям следовать за ним, затем указал на две закрытые двери и, наконец, на открытую дверь. Его невысказанный приказ был точно исполнен. Двое полицейских открыли двери и скрылись в комнатах с опущенным оружием, а третий подошел к нему.

  С колотящимся сердцем Хайдман подошел к освещенной двери. Он мог видеть узкую часть комнаты за ним; маленькая обшарпанная кухня с дешевой мебелью и старыми обоями, узор на которых, казалось, двигался у него на глазах. На полу был рваный коричневый ковер.

  Что-то подсказывало ему, что лучше не входить в эту комнату, и это чувство было настолько ясным, что он снова заколебался, прежде чем переступить порог. Если бы он был один, он, вероятно, прислушался бы к этому предупреждению.

  «Смит?» - крикнул он вслух. «Смит, ты здесь? Кеннелли? "

  Ответа не было, и на этот раз его чувство не выдало его. Хайдманн полностью вошел в комнату и увидел две неподвижные фигуры, лежащие на полу. Он сразу понял, что они мертвы, и сразу понял, кто это: седая женщина лет пятидесяти или шестидесяти, закутанная в рваный халат, лежала рядом с перевернутой алюминиевой лестницей. под окном явно находился хозяин этого заведения. Вторым погибшим был Смит. Он лежал на спине прямо за дверью, глядя в потолок широко раскрытыми глазами. Что-то было не так с его лицом, но в самый первый момент Хайдман не мог сказать, что именно.

  Он не раздумывал над этим вопросом, но быстро перешагнул через тело американца и при этом повернулся один раз по кругу. Оружие, которое он теперь держал в обеих руках, точно следовало движению, а его указательный палец спустил спусковой крючок почти до точки нажатия. Что бы он ни думал несколько минут назад, он бы выстрелил, если бы в комнате был убийца Смита.

  Но он был один. В комнате не было второго выхода, а в редкой мебели не было укрытия, достаточно большого, чтобы спрятать человека. Того, кто убил сотрудника ЦРУ, больше не было.

  С облегчением вздохнув, Хайдманн опустил оружие и повернулся к неподвижному телу Смита. Его взгляд скользнул по лицу следовавшего за ним полицейского. Мужчина стоял у двери в почти гротескной позе, застыв в движении, глядя на Смита. Его лицо побледнело, а глаза выпучены от ужаса. Он весь дрожал.

  Даже с учетом ее ненадежного положения такое поведение казалось Хайдманну как минимум необычным. В отличие от американских криминальных сериалов, настоящие копы не видят мертвых каждый день, но они видели, и на большинство жертв было гораздо хуже, чем на убитых.

  Хайдман собирался что-то сказать, но затем его взгляд снова упал на Смита, и в тот же момент он понял как причину ужаса в глазах полицейского, так и смутное чувство неточности, которое его мучило. Неправильно было лицо Смита.

  Это было совсем не лицо. Это было похоже на лицо, оно напоминало угловатые черты чиновника ЦРУ во всех деталях, но это был третий раз, когда Хайдманн испытывал жуткое чувство, когда видел что-то вроде чистого движения без принадлежащего ему тела. На этот раз иллюзия длилась всего долю секунды, прежде чем он увидел, что движется.

  Лицо Смита закипело. Это было роение. Его приземистая физиономия, казалось, была разбита на сотни и сотни крошечных асимметричных частей, которые идеально вписывались друг в друга, но каждая из которых постоянно двигалась независимо от других, так что все лицо кипело и непрерывно растворялось одновременно. снова и снова казалось, что закрытие снова обретает форму.

  Так и произошло. То, что он принял за лицо Смита, не имело ничего общего с человеческим лицом. Это были насекомые. Тысячи и тысячи крошечных мерцающих доспехов разных цветов и форм, каждая не больше ногтя младенца, которые в совокупности образовывали идеальные мимикры, которые делали их точной копией человека из ЦРУ. Хитин бежевого цвета образовывал кожу и губы, более темная броня на спине некоторых более крупных жуков - глаза. Ресницы и брови имитировали лес микроскопических щупалец, язык за полуоткрытыми губами представлял собой узловатую прядь розовых голых червей.

  Хайдманну хотелось кричать, но это не сработало. На мгновение он потерял контроль над своим телом. Он мог только стоять и смотреть на ужасную химеру, поднявшуюся из глубочайшей бездны его собственной души, чтобы противостоять ему абсолютному ужасу - поскольку это было единственное объяснение этому зрелищу. Он не мог быть настоящим. Это было слишком странно, чтобы быть правдой, слишком ужасно, чтобы случиться на самом деле. В последнюю отчаянную секунду он изо всех сил цеплялся за эту идею. На самом деле он этого не испытывал!

  Затем полицейский развернулся рядом с ним, споткнулся обратно в коридор и его там начало рвать, и шум не только разрушил иллюзию и паралич Хайдмана исчез, но и дал ему понять, что он вдвое меньше, чем Уважение обманул. : то, что он увидел, не было галлюцинацией и отнюдь не абсолютным ужасом. Ситуация могла ухудшиться, потому что, как будто это осознание разрушило жуткое заклинание, лицо Смита фактически начало растворяться. Имитируемые черты лица растаяли, когда насекомые начали спешить во все стороны, словно по безмолвной команде. Внизу показался лысый безглазый череп, такой же яркий и белый, как копия из пластика, с пустыми глазницами, за которыми он тоже кишел и суетился.

  И то, что было верно в отношении головы, было верно и в отношении всего тела. Руки Смита разомкнулись за секунды, оставив тонкие скелетные пальцы, которые разломились и образовали перепутанную груду костей, как оракул адского шамана. Одежда начала рушиться, как воздушный шар, из которого вырывается воздух, когда бурлящий поток крошечных насекомых хлынул из рукавов, штанин брюк, воротника внезапно опустевшей оболочки. Весь ужасающий процесс длился меньше пяти секунд, затем Хайдманн стоял перед пустым сшитым на заказ костюмом, растянутым на голые кости, посреди растущего круга насекомых, которые уклонялись от него во всех направлениях. С ними исчез ковер, который никогда не был ковром. Хайдманн внезапно понял, откуда доносился жуткий попкорновый шум его шагов: то, что он принял за ковер, было сантиметровым слоем из миллиардов крошечных насекомых, которые полностью покрыли пол, точно так же, как узор на обоях, который не был нанесен. Бумага и краска состояли из хитина и усиков, ног и крыльев и микроскопически тонких блестящих хрустальных глаз. Его отчаянная надежда на галлюцинации не сбылась. Движение, которое, как он думал, он видел в нигде, было реальным и имело смысл.