Ободренный неожиданной похвалой, Раня спросил, не будет ли еще каких-нибудь приказаний.

– Нет, – сказал Фледжби, – можешь ползти, Иуда, да подумай-ка о тех приказаниях, которые уже получил.

Отпущенный с такими любезными словами, старик взял свою широкополую шляпу и посох и раскланялся с этим вельможей, скорее как высшее существо, милостиво благословляющее мистера Фледжби, чем как бедный приживал, которым помыкают.

Оставшись один, мистер Фледжби запер наружную дверь и вернулся к камину.

– Отлично сделано! – сказал очаровательный Фледжби самому себе. – Может, и не так скоро, да зато наверняка. – Это он повторил дважды и трижды, весьма самодовольно, опять раздвинув ноги в турецких шароварах и согнув колени.

– Меткий выстрел, вот что лестно думать, – продолжал он свой монолог. – И еврей убит наповал! А ведь когда я услышал эту историю у Лэмла, я ведь не сразу набросился на Райю. Ничего подобного: я его настиг постепенно.

В этом он был совершенно точен: у него не было привычки набрасываться, прыгать или подскакивать кверху, гонясь за чем бы то ни было в жизни, – он ко всему подползал.

– Я его настиг постепенно, – продолжал Фледжби, нащупывая бакенбарды. – Ваши Лэмли, или ваши Лайтвуды на моем месте непременно спросили бы его, не помог ли он этой девушке скрыться. Я гораздо ловчее берусь за дело. Сам спрятался в кусты, его выставил на солнце, прицелился и – сразу наповал. Ну, где там еврею равняться со мной, куда он против меня годится!

Его лицо опять искривила сухая гримаса вместо улыбки.

– А что касается христиан, – продолжал Фледжби, – глядите в оба, братья во Христе, – особенно те из вас, которые собираются объявить себя несостоятельными! Теперь на моей улице праздник; я куплю ваши векселя и покажу вам кое-что интересное. Иметь над вами власть так, чтобы вы этого не знали, хоть и считаете себя всезнайками, да, за это, пожалуй, стоит выложить денежки. А вдобавок я же вас и прижму и прибыль получу – вот это будет на что-нибудь похоже!

После этой речи мистер Фледжби начал переодеваться из турецкого одеяния в христианское платье. Во время переодевания и утренних омовений и натирания лица последним и самым верным средством для произращения густых и блестящих волос на человеческой физиономии (из мудрецов он признавал только ростовщиков и шарлатанов) густой туман сомкнулся вокруг него и поглотил в черных как сажа объятиях. Если бы он его больше не выпустил, невелика была бы потеря для мира, – взамен нетрудно было бы подобрать другой экземпляр из наличного запаса.

Вечером того же туманного дня, когда желтая ставня «Пабси и Ко» была уже спущена после дневных трудов, еврей Райя опять вышел на улицу. Но на этот раз с ним не было мешка и шел он не по делам своего патрона. Перейдя Лондонский мост, он вернулся на правый берег Темзы по Вестминстерскому мосту и так, сквозь туман, прибрел к дверям кукольной швеи.

Мисс Рен ждала его. Он увидел ее в окно, при свете едва тлеющего огня, – старательно присыпанного мокрой золой, чтобы угля хватило надолго и сгорело поменьше, пока ее нет дома, – она сидела в шляпе, дожидаясь его. Стук в окно вывел ее из задумчивости, и она пошла отворить ему дверь, опираясь при ходьбе на маленький костыль.

– Добрый вечер, крестная! – сказала мисс Дженни Рен.

Старик улыбнулся и подал ей руку, на которую она оперлась.

– Не зайдете ли погреться, крестная? – спросила Дженни.

– Если ты готова, то не зайду, милая моя Золушка.

– Отлично! – в восхищении вскричала мисс Рен. – Какой же вы умница! Если бы в этом заведении давали награды (а мы держим только выкройки), то вы получили бы большую серебряную медаль за то, что сразу меня поняли.

С этими словами мисс Рен вынула ключ из дверной скважины и положила его в карман, потом заботливо прихлопнула дверь и, пока оба они стояли на крыльце, попробовала, заперта ли она. Удостоверившись, что ее жилище остается в сохранности, она положила руку на локоть старика, а другой хотела было опереться на костыль. Но ключ был орудием таких гигантских размеров, что Райя предложил нести его.

– Нет, нет, нет! Я сама его понесу, – не согласилась мисс Рен. – Я ведь, знаете ли, ужасно кривобокая, а если положу ключ в карман, то это поможет кораблю выпрямиться. Сказать вам по секрету, крестная, я нарочно сделала карман с той стороны, что повыше.

И они пустились в путь сквозь туман.

– Да, крестная, это с вашей стороны очень умно, что вы меня поняли, – продолжала мисс Рен с большим одобрением. – Но, знаете ли, вы очень похожи на фею – крестную из детских книжек с картинками. Вы так не похожи на других людей, и кажется, что вы только сию минуту превратились в старика для какой-то доброй цели. Ага! – воскликнула мисс Дженни, заглядывая в глаза старику. – Я узнаю вас, крестная, под этой бородой!

– Дженни, а хватает ли твоей фантазии на то, чтоб я превращал и другие предметы?

– Еще бы не хватило! Если б вы только взяли у меня костыль и стукнули по мостовой, – вот по этому грязному булыжнику, по которому я топаю, – то сейчас же появилась бы запряженная шестерней карета. Слушайте! Давайте поверим, что это правда!

– От всего сердца, – ответил добрый старик.

– И знаете, о чем я вас попрошу, крестная. Сделайте мне такую милость, дотроньтесь палочкой до моего ребенка, чтоб он переменился к лучшему. О, мой сынок за последнее время стал таким скверным, гадким мальчишкой! Он меня с ума сведет. Вот уже десять дней палец о палец не ударил. Да он еще и бредил: ему чудилось, будто четыре медных человека в красной одежде хотели бросить его в огненную печь.

– Но ведь это опасно, Дженни?

– Опасно, крестная? Моею скверного мальчишки всегда надо опасаться так или иначе. Может, он в эту самую минуту, – и маленькое создание оглянулось через плечо на небо, – поджигает наш дом. Не знаю, право, кому нужны такие дети. И трясти его нет никакого толку. Уж я его так трясла, что у самой голова кружилась… «Почему ты не чтишь матерь твою, заповедь позабыл, скверный мальчишка?» Все время ему это твержу. А он только хнычет и таращит глаза.

– А что еще надо изменить, кроме него? – спросил Райя сочувственно-веселым голосом.

– Право, крестная, как бы мне не стать эгоисткой, а то ведь я, пожалуй, попрошу вас выпрямить мне спину и ноги. Вам это ничего не стоит сделать при вашем могуществе, а для меня, бедной, очень много значит при моей болезни.

В ее словах не было ни раздражения, ни жалобы, но от этого они звучали не менее трогательно.

– А после того?

– Да, после того… Ну, это вы сами знаете, крестная. Мы с вами сядем в карету шестерней и поедем к Лиззи. Кстати, крестная, я вам хотела задать серьезный вопрос. Вы так умны, что умнее быть невозможно (ведь вас воспитывали феи), и потому можете мне сказать, что лучше – иметь и потерять что-нибудь дорогое или никогда его не иметь?

– Объясни, милая крестница.

– Теперь, без Лиззи, я чувствую себя гораздо более одинокой и беспомощной, чем раньше, когда я ее не знала. – При этих словах у нее навернулись слезы.

– Любимые спутники уходят из жизни почти у всех, дорогая моя, – сказал еврей, – так у меня ушла жена, и красавица дочь, и много обещавший сын – но счастье все-таки было.

– Да! – задумчиво ответила мисс Рен, нисколько не убежденная его словами, и точно отрубила это восклицание, вздернув кверху острый подбородок. – Так я скажу вам, крестная, с чего лучше начать. Вам бы лучше переменить «есть» на «было» и «было» на «есть», да так и оставить.

– Разве это тебе поможет? Разве ты и тогда не будешь все время страдать? – спросил старик с нежностью.

– Правда! – снова отрубила мисс Рен. – Вы уже прибавили мне ума, крестная. Хотя для этого вам вовсе не требовалось быть всесильной волшебницей-крестной, – прибавила она, вздернув подбородок и скосив глаза.

Разговаривая, они перешли Вестминстерский мост, потом прошли по тем улицам, по которым недавно проходил Райя, и еще по другим, новым, так как, снова переправившись через Темзу по Лондонскому мосту, они спустились к реке и шли дальше берегом, где туман был еще гуще.