Кьонт ощутила какое-то движение, когда попыталась заговорить – это оказались мощные жвалы. Они-то и издавали звуки, но обратить их в речь не могли.

Тогда она просто подумала. Теперь ясность ума возвращалась. Будто мать разбудила ее на рассвете и позвала с собой на луга, чтобы посмотреть, как пасутся афиды, а она в полудреме отмахнулась от нее, хоть и осознавала – пора пробуждаться. Наступил новый день, он будет полон событий и даже приключений. Сегодня она встретит того, при одном виде которого, сердце бьется чаще, а мысли уносятся прочь…

Немосус…

Нем…

Немосус!

Взывала она, но никто ей не ответил. Она совершенно одна. Уже нет его на белом свете… Может и мира, который она знала, тоже больше нет?

Нужно выбраться. Нужно посмотреть! Откуда-то издалека сюда, в это душное гнездилище, попадал ветер с поверхности. Он приносил запах соли и моря, свежести и жизни. В это удушливое царствие гнили и прели возвращалась слабая надежда.

Она попробовала сдвинуться с места, но не смогла, ощутив бремя своего чрева. То, пульсируя студнем, ползло вглубь пещер. Казалось, оно и не ее часть, а живет само по себе точно гигантский червь, личинка или гусеница, которая присосалась к ее слабому и ничтожному тельцу.

Покрытое прозрачной пленкой с сосудистым узором, пульсирующее и переваливающееся, брюхо скользкое и белесое, пробудилось вслед за своей хозяйкой.

В нем полно яиц. Они уснули вместе с их матерью. А теперь ее дети, услыхавшие отголоски ее пробуждения, готовы прийти на этот свет. Готовы родиться.

Пробиваясь через скорлупу своими челюстями, они – белые, слепые и рыхлые, выползали прямо во чрево, перебирая лапами. Все это она видела, ей казалось это мерзким и пугающим, но таково рождение. Она не чувствовала боли, это происходило так естественно, являясь частью цикла, через который она уже проходила.

Кьонт попыталась вырваться из недр плена своих телес. И утроба ее послушалась, отпустила почти легко и быстро. Нужно только захотеть. Что-то менялось и в ней, и в ее продолжении. Тело покрылось пузырями и лопалось от потуг ее собственных и движений существ, находящихся внутри нее.

Кьонт медленно двигалась вперед, думая о свободе и желании увидеть свет солнца. Ей нужно понять, что Ойра еще жива, зелена и прекрасна.

Слизь и кожа тянулись за ней шлейфом, а она рванулась еще раз. Соки утробы истекали на пол, а ноги ее скользили. Сил оставалось мало, но ей это удалось.

Гигантский комок остался позади. Она сделала еще пару шагов, пошатываясь, едва не падая, но сделала. Покров утробы образовал будто подвенечное платье – прозрачный, легкий и тонкий наряд, он все еще стелился за ней. Или это ее саван? А она не невеста, а усопшая?

Она оглядела пещеру и ее своды: замершее брюхо, которое привязало ее к этому подземному гнезду, странные существа и больше ничего. Ей чудилось, а может так и есть… Но теперь она видит все: спереди, сбоку, сверху и даже позади. Будто у нее много глаз, а мир подземья теперь предстал перед ней круглым, куполообразным. А мрак – более для нее не преграда. Солнечного света тут почти нет, он проникал всего лишь каплей в отверстие, через которое она ранее ощутила свежее дуновение извне. Но свет ей не нужен для зрения.

Тогда она глянула на них, пытаясь разглядеть получше маленьких чудовищ. Дети ее прогрызали себе путь наружу, поедая ее плоть, жадно вгрызаясь в то, что их породило. Она слышала их желания, а точнее инстинкты, а они чуяли и ощущали ее. Наевшись, они устремлялись к ней, дабы поприветствовать свою мать и королеву.

“Ты пробудилась,” – услыхала она четко и ясно голос.

Она обрадовалась. Тут есть кто-то, кто может говорить! Оглянувшись, Кьонт замерла от ужаса и досады. Перед ней возникло чудовище. Многолапое, бурое и мерзкое, как и те детеныши. Перед ней создание, перебирающее жвалами, отростками и щупальцами, именно ими наполнен рот этой твари. Оно не могло говорить, как и она сама. Оно думало, и его мысли звучали в ее голове. Но эти глаза… Они остались прежними. Их она узнала бы из тысячи глаз джархи.

“Это я… – вновь раздался голос. Теперь он казался знакомым. Как такое вообще может быть? Это же мысль! – Немосус”.

“Что с нами случилось?” – спросила Кьонт, глядя на него и замирая от ужаса.

“Мы стали совершенными”, – последовал ответ.

“Мы чудовища! Что ты натворил?!” – она изучила свои чешуйчатые руки, напоминающие белых скорпионов, пальцы, покрытые панцирями, наростами и острыми волосками. Они еще плохо слушались, но это ее конечности, как и другие, пришедшие в движение следом. Четыре пары рук. Она такая же, как и он. Но такой она не рождена. Она стала похожа на кренис. Нет. Она и стала кренис – огромным безобразным насекомым.

“Я спас нас от нее!” – прозвучал голос Немосуса через миг.

От кого? Кьонт не могла вспомнить, а он это почувствовал, как и новорожденные. Ненависть. Она наполнила разум. И их умы тоже. Сознание теперь стало общим для всех этих созданий, для нее и Немосуса.

“Юбхмаа… – напомнил он. – Ты так долго спала и позабыла ту, кто изгнал нас из Джархаара. Юбхмаа – вот имя истинного зла! Она принесла в жертву всех, кого мы любили, лишь бы не дать нам быть вместе!”

“Юбхмаа…” – повторила Кьонт. Она вспомнила это имя и ее поступок.

“В этот раз мы одолеем ее!” – слова Немосуса звучали твердо и решительно.

“Ты хочешь битвы с ней? Разве она жива? Сколько вообще лет минуло?”

“Сотни. Мы на сотни лет впали в забытье, – отвечал Немосус. – И она жива, поверь мне. Смрад от ее туши доносится даже сюда.”

Она ощутила запах, который он явил ей силой своего разума. Вонь от скверны. Как же ее называли? Кажется, эскура…

Она вспомнила еще кое-что. Самое важное, то, о чем совсем не думала.

Обладание! Оно и сделало их теми, кем они являлись.

“Да, – продолжил он, глядя на Кьонт и подползая ближе. – Ты вспомнила!”

Обладание!

Обладание!

Обладание!

Вторили голоса детенышей. Они уже окружили своих родителей. Их первое слово, которое они запомнили и мысленно произносили.

“Мы можем вернуть свой первозданный облик?” – спросила Кьонт, испуганно глядя на этих созданий.

“А зачем? Мы самые совершенные существа этой сферы, а может и всех двух!”

Немосус застыл, но все его конечности нетерпеливо зашевелились. Точно он – паук, приготовившийся схватить добычу и ожидающий подходящего мига.

Затем по его голове и телу пробежали волны, кожа вздулась, лопнула, обнажив острые наросты. После он так и остался недвижим, а на его спине затрепетали крылья. Они росли с невероятной скоростью, и вот он уже воспарил над Кьонт и ее детенышами.

“Очень скоро ты вспомнишь все. И научишь этой силе наших детей!”

Он спикировал вниз к чреву и жадно впился в него, отрывая кусок за куском и отправляя мясо в пасть, перебирая всеми своими членами.

“Тебе нужны силы, поэтому ешь!”

Есть то, что совсем недавно было частью тебя? Но Кьонт слишком голодна, а еще она устала от всего этого, ей вновь хотелось спать. Уснуть и больше не просыпаться. Но голод уже начал двигать ее тело в сторону туши. Запах казался таким сладким и манящим. А мысли о том, чтобы пожрать Немосуса или кого-то из детенышей, она загнала в самый отдаленный закоулок сознания, туда, где ее собственный голос никто не слышал. Он что-то ей кричал:

“Помогите! Помогите…”

Но ей так хотелось есть! Она уже не слушала то слабый отголосок себя прежней. Слюна наполнила ее рот, она обильно капала на камни. Кьонт жадно припала к брюху рядом с Немосусом и начала есть – с хрустом, чавканьем и скрежетом. Она ела, пока не набила желудок, покуда не утолила вековой голод.

***

Еда быстро кончилась. Прошла всего пара дней. Кьонт боялась снова уснуть и больше не проснуться, поэтому она наблюдала за жизнью гнезда днем и ночью. Она не спала. Просто замирала и оставалась таковой. Если меньше двигаться, то голод не такой страшный…

Вслед за ней и Немосусом пробудились старшие. Они зарылись глубоко в землю, покрыв свои тела оболочками, в которых сохранили питательные соки. Это дало им возможность выжить. Услыхав мысли своих прародителей, те пробудились.