Как шепнул мне Вася, за время моего отсутствия в кабинете никто так и не оспорил никчемность конституции и галстуков, а у меня даже и тот вялый задор, что был, пропал. Сам вождь НПБУ об этом так и не сказал ни слова. Вопрос был отложен до сентября.

  Уже в своём кругу, вечером, возвращаясь к тому, как я уберёг начинающего рязанского акына от исков алчных наследников Джамбула, говорю:

  - А ведь неплохую идею он подбросил. Что, если нам самим взрастить акына для товарища Скалина?

  - А то и нескольких, для здоровой конкуренции, - развил моё предложение Вася. - Пусть у Мони на радио выступают, соревнуются.

   Моня не принял нашего с Васей предложения:

  - У акынов вождей не может быть здоровой конкуренции. Только нездоровая. Очень нездоровая. Могут подраться прямо у микрофона. Да и зачем нам взращивать акынов? Ведь мы, по сути, и сами являемся акынами для товарища Скалина. Так зачем нам конкуренты?

  И я, и Вася согласились с Моней - не хватало ещё конкуренции в создании культа личности товарища Скалина с нами же взращёнными акынами. Сами взрастим.

  ...Несмотря на то, что в приёмной ждал очень интересный гость, который и созвонился предварительно, и пришёл в назначенный час, в кабинете товарища Скалина предпочли дослушать до конца очередную передачу 'Эхо 17-го'. Якобы по многочисленным просьбам слушателей, товарищ Рабинович брал интервью у штатной ветеранки НПБУ Валентины Николаевны Градобоевой.

  Мы с Васей не сомневались в успехе этой передачи и надеялись, что свои недюжинные способности к импровизации и Моня, и тётя Валя будут держать в узде, не позволяя им пуститься в такой галоп, который и остановить не получится.

  ...- Удивительно, как быстро вам, Валентина Николаевна, удалось занять такое прочное место в высшем обществе нацистской Германии.

   - Не забывайте, по легенде я была беглой русской графиней. Знакомство со мной было интригующим и лестным даже для правящей верхушки рейха.

  - А где вам, Валентина Николаевна, чаще всего доводилось встречаться с представителями этой верхушки?

  - Да где только не доводилось - в театрах, на стадионах, на скачках. Но чаще всего на каких-то торжествах, в том числе семейных.

  - И вот как раз на одном из таких семейных торжеств вы произнесли тот свой тост, на котором хочется остановить внимание.

  - Да, это был юбилей супруги одного из фашистских бонз. На этом сборище, на котором присутствовала чуть ли не вся фашистская верхушка, можно было получить немало дополнительной ценной информации.

  - Ведь ваш тост был ответным. Чем он был вызван?

  - Все сидящие за столом или знали точно, или с уверенностью предполагали, что война с СССР разразится очень скоро, и кому-то надо было высказаться на эту тему. Соответствующий тост доверили провозгласить юбилярше. Она и провозгласила: 'За нашу победу!' Я тут же встала со своим бокалом и добавила: 'За нашу великую победу!'

  - С соответствующими интонациями добавили?

  - Да ещё с какими! Юбилярша, не понимая их значения, стрельнула в меня завистливым взглядом.

  Товарищ Скалин решительно встал со своей табуретки, выпрямился и начал аплодировать с таким воодушевлением, какого мы с Васей ни разу не наблюдали у него до этого. Мгновенно аплодисменты были подхвачены всеми присутствующими.

  Наверное, Моня предполагал, что в этот момент его передачи всё так и произойдёт в кабинете руководителя НПБУ, поэтому не торопился прерывать торжество следующим вопросом.

  ...- Точно такой же тост стал знаменитым через много лет, будучи провозглашённым в одном из самых легендарных фильмов о наших разведчиках. У вас никогда не возникало чувства... чувства ревности... чувства, что нарушены ваши авторские права, если можно так сказать?

  - Да какие тут могут быть авторские права, если речь идёт о выражении безграничной веры в свою родину.

  В кабинете товарища Скалина и этот ответ был встречен аплодисментами.

  - Но ведь кое-кому на этом сборище ваша интонация в произнесении этого тоста могла показаться и подозрительной. Не тогда ли и стал следить за вами гестаповец Шульц?

  - Нет, Шульц стал следить за мной по другому поводу.

  - Валентина Николаевна, и я, и радиослушатели сгораем от нетерпения. Когда и почему Шульц стал следить за вами?

  - Увы, вероятно, у каждого разведчика есть своя слабость. Да она и сейчас остаётся у меня - всё та же слабость. Я всегда болела и болею за 'Спартак'. В то время в Берлине тоже был футбольный клуб 'Спартак'. Это была пролетарская команда с рабочих окраин. Её патронировала и оказывала посильную помощь Коммунистическая партия Германии. И болел за неё в основном пролетариат.

  Надо ли говорить, что товарищ Скалин болел за 'Спартак', и был незамедлительно обласкан взглядами соратников.

  А тётя Валя продолжала:

  - В высших фашистских кругах болеть за эту команду считалось не только дурным тоном, но и очень подозрительно. Поэтому я, всей душой болея и за берлинский 'Спартак', скрывала эту свою слабость, и, как мне казалось, никто о ней не догадывался. Но, оказывается, я плохо знала гестапо.

  - Гестапо всё-таки разнюхало о единственной вашей слабости и приставило Шульца следить за вами?

  - И однажды, после очередного крупного проигрыша берлинского 'Спартака', Шульц подходит ко мне и ехидно говорит: 'А вы знаете, графиня, что вчера московский 'спартачок' тоже проиграл. Причём, с тем же разгромным счётом, что и берлинский. У вас в связи с этим никаких чувств не возникает?..' Ещё бы не возникали - ладно бы только одна из этих команд проиграла так позорно, а тут сразу обе. Впервые за всё время пребывания в логове врага я вздрогнула и никак не могла унять эту дрожь. Трясусь и ничего не могу сказать Шульцу в ответ...