- Может, партизанкой её сделать? - спросил Вася.

  - Мутное это дело - партизанщина, - не нравился мне этот вариант. - В нашей несчастной деревне человек, чтобы выжить, иногда просто вынужден был по очереди становиться то полицаем, то партизаном.

  - Иногда по очереди, а порой и одновременно, - добавил мутности в партизанщину Моня.

  В конце концов и Вася согласился, что мемуары лихих партизан слушателями и читателями часто воспринимаются как байки, в которых может быть намного больше художественного вымысла, чем правды, пока не доказано обратное.

  И 'Партизанские байки' были отвергнуты.

  Уже немало кофе было выпито, когда я предложил:

  - А вот пусть наша героиня будет разведчицей. Да не какой-нибудь фронтовой, а разведчицей в самом логове врага, в Берлине.

  - Разведка - тоже мутное дело, - считал Вася.

  Моня нашёлся быстрее меня:

  - Разведка - это тайна. А муть и тайна - это не одно и то же.

  Я заранее подчеркивал главное достоинство в мемуарах нашей будущей героини:

  - Пойди-ка проверь, что она несёт. Ни однополчан, ни документов, до которых можно добраться без допуска к высшим секретам родины. А к высшим секретам родины ещё долго не подступиться.

   В конце концов и Вася согласился, что тайна и симпатичней, и вызывает больше доверия, чем муть. Её и будем сочинять.

  - Итак, друзья, - потирал я руки, - решено: творим 'Подвиг разведчицы' и задаём для себя высочайшую планку - задание у неё должно быть необычное. Очень необычное! Чтобы никто не смог на какой-нибудь встрече ветеранов войны панибратски сказать ей: 'А вот моё задание в тылу врага было даже покруче вашего...' Что должна будет сделать наша героиня в фашистском Берлине?

  - Стырить 'Барбароссу', - тут же ответил Моня.

  Не в первый раз мы с Васей не сразу смогли хоть как-то прокомментировать предложение Мони. Их смелость и парадоксальность порой зашкаливала.

  Наконец Вася почти испуганно спрашивает:

  - Она должна будет накануне войны выкрасть из берлинской ставки план 'Барбаросса'?

  - Именно так, - не колебался Моня. - Как только в Кремле узнают о существовании этого плана, его решено будет стырить. Вот пусть наша разведчица и получит это задание.

  - Моня, ты хоть представляешь, как нам трудно будет сделать этот 'Подвиг разведчицы' мало-мальски достоверным? - спрашиваю я.

  Моня не отступает:

  - Уж коли взялись за гуж. Вот и давайте достоверность сочинять.

  Стали сочинять достоверный 'Подвиг разведчицы'.

  И дело пошло.

  ... И вот озвучиваю уже придуманное:

  - Итак, в Кремле решили: для того, чтобы выкрасть 'Барбароссу' из берлинской ставки, лучше всего использовать древний, как мир, способ - соблазнить кого-нибудь из высших тамошних офицеров. Учитывая, что многие из них были из очень родовитых семейств, разведчица по легенде должна быть ровней им по происхождению. Но подобрать даму для выполнения этого задания оказалось очень нелегко. Все, оставшиеся в стране и по-нищенски ютящиеся в выделенных им углах, настоящие дворянки были так унижены и напуганы, что каждого шороха боялись - какие из них разведчицы. А штатные сотрудницы органов в это время обладали такими манерами и таким языком, которыми и в казарме стройбата скорее напугаешь, чем соблазнишь. Ничего от этого высокого искусства у них не осталось - одни лишь первобытные телодвижения. А ведь породистый потомственный офицер в берлинской ставке - это не вчерашние молотобоец или пахарь, мобилизованные в органы, и готовые лапать любую, которая лишь чуть задом перед ними вильнёт. Перед немецкой 'белой костью' просто задом повилять - это только на грубость и насмешки нарываться. И вот тогда...- жестом приглашаю Моню огласить то, во что он внёс основной вклад.

  Моня продолжает:

  - И вот тогда органы останавливают своё внимание на одной очень хорошенькой провинциальной театральной актрисе. С манерами у неё всё в порядке - бывало, играла роли дам самых что ни на есть голубых кровей. И книксен могла исполнить, и в какой руке вилку с ложкой держать знала, и язык у неё, когда она в образе, был исключительно нормативный. И была, якобы, у неё одна замечательная особенность - феноменальная фотографическая память. Она с первой читки запоминала все свои роли и запоминала навсегда. В органах придумали ей родословную - не подкопаешься: на провинциальной сцене она пряталась, скрывая своё высокое происхождение. Вот эта актриса и становится разведчицей по кличке Графиня. Василий, продолжай.

  Вася продолжил:

  - Легенда Графини для Берлина такая: предупреждённая своим воздыхателем из наших органов, что её происхождение раскрыто, и она вот-вот будет объявлена немецкой, польской, японской, португальской и мексиканской шпионкой, она чудом вырывается из лап НКВД и бежит из СССР, - и Вася тут же усомнился: - Португальской и мексиканской - не перебор ли это?

  - У работников наших славных органов не могло быть перебора в обвинениях, - строго указал я на политическую ошибку Васи.

  Моня добавил:

  - У них мог быть только недобор, который тут же строго карался теми коллегами, у которых недобора в обвинениях никогда не было.

  Теперь я продолжил историю нашей будущей ряженной разведчицы:

  - В Берлине Графиня не только не была отторгнута тамошним высшим светом, но и смогла занять в нём достойное и даже завидное место. Выбранный для соблазнения офицер в ставке, непосредственно работающий с планом и картой 'Барбароссы', назовём его Штабист, недолго сопротивлялся. Пленённый красотой, фигурой и утончёнными манерами Графини, Штабист скоро был готов на любое преступление ради неё. Сколько дадим ему времени, чтобы он совершил нужное нашей разведчице преступление?