- Хоть сам я и не выступал, но мысленно был очень солидарен с одним товарищем. Он вполне справедливо сказал, что не поступаться принципами - это, конечно, по-нашему, по-коммунистически, но если потусторонний мир, как мы убедились, действительно существует, то правильно ли нам оставаться атеистами и здесь? Не будет ли это уже не столько принципиальностью, сколько твердолобостью.

  - Были и другие мнения?

  Евгению Семёновичу всё так же не хотелось отвечать, понимая, какой богатой пищей для насмешливой критики становится каждый его ответ.

  - Были. Кто-то сформулировал его так: 'Надо ещё окончательно разобраться - куда мы попали. А пока пусть лучше мы будем твердолобыми в чьих-то глазах, чем ренегатами - в собственных'. Председатель собрания поставил вопрос на голосование: кто за то, чтобы пересмотреть отношение коммунистов потустороннего мира к атеизму, и перестать считать его одним из краеугольных камней коммунистического учения?

  - И каковы результаты голосования?

  - Большинство участников собрания воздержались.

  - А вы как проголосовали?

   Ушёл, ушёл Евгений Семёнович от прямого ответа:

  - Мне и само включение этого вопроса в повестку дня, и его обсуждение, и результаты голосования - всё это показалось таким неуместным, таким ненужным на фоне реалий нашего нынешнего положения... Извините, но не хочу больше ничего говорить и об этом вопросе, и об этом собрании.

  Генерал Караев категорически отказывался продолжать разговор о собрании подпольного комитета Коммунистической партии потустороннего мира, он был неприятен ему, а я, как ни хотелось мне услышать подробности, не стал настаивать на этом. И Евгений Семёнович, и я на пороге преисподней старались не доставлять неприятностей друг другу. Мы с ним и на дружеские услуги были готовы, да чем можно услужить на Сортировочной.

   ...Ну, вот и я приглашён на собеседование.

  И стало понятно, почему эта процедура называется собеседованием, а не судом, и тем более - страшным. Куда с большим страхом люди ходят на некоторые земные экзамены и проверки, и где этот страх порой очень искажает результаты испытаний. А здесь страх каким-то хитрым способом подавлялся. Я сразу это почувствовал ещё на подходе к тому месту, куда был вызван, и был очень благодарен творцам наступившего состояния. Осталось здоровое волнение, которое не должно было помешать общению. И как это правильно: ну какое может быть общение с грешной душой, и без того пуганной-перепуганной, на суде, который загодя объявляется страшным. Жалко мямлить - вот и всё, что она сможет. Да и мямлить сможет ли? А тут наступила бодрая уверенность в том, что на этом суде не может быть никаких случайностей и вызванных ими несправедливых решений. После собеседования я получу своё.

   Как вести себя на нём? Раз это - собеседование, и раз мне даровано такое состояние, стало быть, и мне можно будет вставлять своё словечко. В каком стиле это делать? Как не переусердствовать, будучи избавленным от зажатости? Насколько активно можно опротестовывать обвинения, которые покажутся несправедливыми? Или таких обвинений и быть не может?

  Я надеялся, что активная самозащита должна на таком собеседовании если не приветствоваться, то и не пресекаться. Сразу принудить грешника 'рвануть на груди тельник': 'Нечего тут и разбираться, я заслужил самого строгого наказания - жарьте меня, черти окаянные!' - какое же это будет собеседование? Так что, если во время его проведения и от меня хоть что-то будет зависеть, надо постараться не загреметь на Котловую и ближайшие к ней станции. Ну а на станцию Светлое будущее я никак не попаду. Не той я масти грешник.

   Прибыл точно в назначенное место.

   Никого и ничего, но понимаю, что пришёл куда надо. Меня мысленно информируют, что в общении со мной будут участвовать трое. Учитывая земные представления о справедливости, один из них будет в роли прокурора, другой - в роли адвоката, а третий станет судьёй. Для моего удобства мне предоставляется 'техническая' возможность материализовать их и наделить внешними чертами. Таким же образом я могу создать для предстоящего действа какое-то помещение - комнату или зал и даже разместить там зрителей.

  Неплохое начало: какими чудесными способностями наделён я на время собеседования, и какое гуманное обхождение со мной поддерживается. Увы, недолго мне пользоваться этими подарками. Каким бы ни был справедливым и гуманным предстоящий суд-собеседование, а путёвочку я получу не на морской курорт, а на одну из станций преисподней.

  Как только мне дали понять, что общение начинается, я материализовал членов суда. Прокурором представил одного из старослужащих сержантов той роты, в которой отбывал воинскую повинность. Он от природы обладал голосом и взглядом, в которые природа не заложила и крупицы пощады. Служба дополнила эти природные дары ещё одним свойством, необходимым каждому старослужащему сержанту - ехидством в общении с молодыми солдатами.

  Судьёй у меня стала дама. Тут я представил киноактрису, которая во всей сотне картин, в которых снималась, исполняла роли 'строгих, но справедливых' тёток.

  А вот адвокат, при всех появившихся у меня 'технических' возможностях, никак не получался. Скользким, неопределённым он у меня выходил. Ни одного конкретного земного персонажа не мог припомнить в качестве образца для воплощения. Образ получался только собирательный. Или для адвокатов такая размытость образа - норма?

  На Земле в зале судебного заседания я был зрителем всего один раз. Маленьким был зал, но и я не великая шишка, хватит с меня и такого, его и воссоздал.

  Представить и публику? А смогу ли я, даже при поддержке адвоката, удерживать чужих для меня людей на своей стороне, смогу ли заставить их сочувствовать мне? Не получится ли наоборот, и это скажется отрицательно на результате судебного заседания? Васю с Моней посадить в зал? А хотелось бы мне, чтобы они знали о всех моих грехах? Нет, обойдёмся без публики.

  Для ещё большего приближения всего события к земной обстановке я представил, что на столе перед судьёй в тоненькой серенькой папочке лежит моё 'Дело'. Или пусть папка будет пухлой? Достаточно у меня грехов и на объёмистое 'Дело'?

  Сработала и эта моя задумка - моё 'Дело', каким я его и представлял, появилось на столе судьи. Чувствую себя настолько бодро, что захотелось немного похулиганить, и пока собеседование не началось, успел дописать под 'Делом': 'грешник ordinarius'. Не нагрешу ещё больше такой подсказкой суду? А если и нагрешу, то какой это грех.