Клебанова (строго). Вы все поняли? Вы обязаны выделить команду красноармейцев для исполнения приговора над вами.

(Гашек как радушный хозяин разливает чай из самовара по кружкам)

Гашек. Сахаринчику из моих неприкосновенных запасов?

Клебанова. Спасибо, вы весьма любезны.

Сорокин. Благодарствую. Мне сказали в политотделе, что вы чешский писатель.

Гашек. Юморист.

Сорокин. Я до революции учился на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета. Имел-с некоторое прикосновение к литературе. Даже издал книжечку стихов «Восстание», которая была конфискована за контрреволюционные мысли. Теперь весьма сожалею и хочу доказать революции, что полностью исправился.

Клебанова. Я училась на Высших женских курсах. Хотела стать медиком, пока не прочитала Карла Маркса и не поняла, что больны не люди – больно капиталистическое общество. При социализме больных не будет, следовательно, врачи не нужны.

Гашек. Вот как! Почему вы пьете пустой чай, товарищ Агапов? Сахарину достаточно.

Агапов (буравя Гашека пронзительным взором). Жизнь сладка лишь для некоторых, товарищ Гашек, но и для них она может стать горькой (жадно втягивает ноздрями воздух). Табачок, судя по запаху, тоже колчаковский? Кто это вас снабжает? Как поется: «Табак заморский, правитель Омский!» Неплохо вы устроились, но мы это все прекратим. Пришло время начать допрос.

Сорокин. Совершенно верно. Товарищ Агапов, прошу!

Агапов. В штаб Восточного фронта поступила телеграмма от командира Тверского конного полка товарища Ерохимова, в которой сообщается, что вы отпустили на свободу царского полковника Макарова и подарил ему свою лошадь, чтобы он мог добраться к белым. Сознаетесь в измене?

Гашек. Лошадь подарил, измену не совершал!

Агапов. Неважно. Вы скрытый белочех, ясно как белый день. Тройка приговаривает вас к расстрелу за предательство революции.

Клебанова. Согласна.

Сорокин. Я выскажусь за революционное порицание.

Гашек. Можно узнать, в чем заключается порицание.?

Сорокин. Высшая мера революционного порицание в форме расстрела, батенька.

Гашек. Что в лоб, что по лбу! Я правильно выговариваю по-русски?

Сорокин. Совершенно правильно. Есть такая поговорка, товарищ писатель.

Гашек. Нельзя ли все-таки пригласить доносчика товарища Ерохимова. Он может пояснить свою странную телеграмму.

Агапов. Я бы поддержал последнее желание приговоренного. Ерохимов может дать дополнительные пояснения. Наверняка, здесь под крылом изменника Гашека свила гнездо целая стая белочехов. Мы их накроем!

Сорокин (вздыхает). Ну что же. Пошлите за товарищем Ерохимовым. А пока можем продолжить прерванное чаепитие.

Гашек (наливает из самовара кипяток) Прошу!

Сорокин. Прошу вас не слишком расстраиваться из-за смертного приговора, товарищ Гашек. Поймите нас как коммунист коммунистов. Необходима твердость. Это раньше я был мягкотелым эсером. Ася состояла левой эсеркой.

Клебанова. Пока не прочитала всего Маркса.

Агапов (гордо). А я родился большевиком!

Гашек (поперхнувшись чаем) Как это?

Агапов. Фигурально выражаясь. Был закален в горниле революции и никогда не колебался, только вместе с курсом партии.

(Нетвердой походкой входит или лучше сказать – вползает командир Тверского конного полка товарищ Ерохимов. Он совершенно пьян. Ерохимов подозрительно похож на учителя Мареша, возможно, тот же самый актер)

Сорокин. Товарищ Ерохимов! Что вы можете пояснить по поводу вашей телеграммы?

(Ерохимов смотрит на тройку бессмысленными глазами, силясь вспомнить, что и куда он посылал)

Ерохимов. Телеграмма? …За моей подписью?..Не помню… Отправил в пьяном виде…(валится на скамью и мгновенно засыпает)

Агапов. Погодите спать! Сначала раскройте контрреволюционный заговор белочехов!

Ерохимов. Хр-р! Хр-р!

Сорокин. Товарищ Ерохимов, вы позорите звание красного командира!

Агапов. Предлагаю приговорить этого изменника к расстрелу.

Клебанова (с брезгливой миной). Согласна!

Гашек. Хочу предупредить, что товарищ Ерохимов любим красноармейцами за храбрость. Ведь по русской пословице «пьяному море по колено», а он всегда пьян. Вы здесь не найдете ни одной живой души, которая согласилась бы стрелять в Ерохимова. Это привело бы к восстанию в полку.

Клебанова. Может, смягчим приговор? Двадцати лет принудительных работ вполне достаточно.

Сорокин. Зачем принудительные работы. Просто отстранить от командования полком.

Гашек. Если красноармейцы узнают, что их командира разжаловали, они расстреляют весь трибунал.

Сорокин. Гм! Тогда сойдемся на строгом выговоре с предупреждением, что в случае повторения подобного к нему будет применено самое строгое наказание. Ваш приговор, товарищ Гашек, отменяется. Fiat iustitia, et pereat mundus. Пусть свершится правосудие, хотя бы весь мир погиб. Ну нам пора. Собирайся, Ася. У нас еще несколько судебных заседаний.

Клебанова. Прощайте, товарищ Гашек. Вот видите, мы разобрались. Напрасно вы так близко приняли к сердцу первый приговор! В конце концов индивидуальные судьбы ничто по сравнению с величием социальных сдвигов, предсказанных Карлом Марксом, меркнут.

Гашек. Значит я не до конца избавился от старорежимных предрассудков.

Агапов. Вы собираете русские пословицы? Есть и такая пословица: «Сколько волка не корми, он в лес смотрит.» Не коситесь в сторону белочехов, товарищ Гашек. Сегодня вы узнали нас с хорошей стороны, но неизбежно придет время, когда вы узнаете нас с плохой стороны!

Гашек. Прощайте, товарищи. Прощайте, товарищ Агапов. Вы мне очень понравились своей прямотой и искренностью.

(сцена вновь погружается в темноту)

Зажигается свет и перед нами вновь трактир «У чешской короны». Преображение достигается за счет занавески, которая на сей раз открыта. За ней трактирная стойка. Входят Гашек и Панушка. Писатель кутается в одеяло, на голове уже нет фуражки со звездочкой. Панушка в дорожном платье с этюдником в руках.

Панушка. Ярда, я уезжаю в Прагу. Вернусь только весной.

Гашек. Счастливой дороги, Ярушка. А я буду писать «Доброго вояка»

Панушка. Не слишком прилежно ты пишешь. Урывками.

Гашек (виновато, как нерадивый ученик). Ничего не могу с собой поделать.

Панушка. И никто не может. Мой приятель лесничий Бём божился, что нашел верный способ заставить тебя писать. Запер тебя в замке, оставил на столе стопку бумаги, чернила и бутылку коньяка, а сам ходил с ружьем у ворот и никого в замок не пускал. И что вышло?

Гашек (немного оживляясь). Я выпил коньяк, сложил из бумаги полсотни корабликов и выпрыгнул из окна. Но это же глупость – заставлять писателя творить, когда у него нет вдохновения.

Панушка. Художникам тоже необходимо вдохновение. Однако ни одну картину не закончить без упорного труда. Необходима дисциплина.

Гашек. Ненавижу это слово после военной службы. Наш обер-лейтенант всегда твердил: «Дисциплина, болваны, необходима. Не будь дисциплины, вы бы, как обезьяны, по деревьям лазили.» Я всегда воображал сквер на Карловой площади, где на каждом дереве сидит по одному солдату без всякой дисциплины.

Панушка. Теперь я понимаю Франту, который рвет волосы на голове из-за задержки рукописи.

Гашек. Ладно, что меня следует держать в ежовых рукавицах. Есть такая русская поговорка. Я вчера отправил письмо Шуриньке, сообщил, где скрываюсь, и просил приехать.