– Никагда болше нэ смэй предлагат мнэ взиатку! Кто ты такой? Мнэ знаэш, какие лиуды прэдлагают? – («И то не всегда беру», – чуть было не закончил фразу Артавазд) – На! Купиш еды – накормиш сваих. Вот ищо пиат рублей! Дэржи-дэржи! Завтра с утра выхады на работу…
Худой и щуплый, почти совсем еще ребенок, Рахим действительно не мог работать наравне с другими. Но в нашей откровенно вредоносной для природы деятельности была одна спасительная для него особенность. По правилам проведения взрывных работ вокруг места взрыва в населенной местности положено было выставлять оцепление и даже развешивать заградительные флажки и плакаты. Учитывая радиус разброса камней и пределы видимости, в лесистых, но довольно-таки густо населенных горах на каждого взрывника должно бы было приходиться минимум человек по пять-шесть помощников, следящих за подходами и помогающих ему разматывать и сматывать разнообразные провода – прежде всего, телефонную линию для связи с аппаратной станцией. О таком расточительстве рабочей силы на практике не могло, конечно, быть и речи. Но одного, а в особо сложных случаях даже двух помощников нам все же старались выделять. Хотя чаще всего приходилось работать и вовсе в одиночку. Вот Рахима и назначили бессменным помощником всех тех взрывников, у кого в данный момент была наиболее сложная обстановка в районе взрывпункта. Он работал с трусливым малорослым и желтокожим Сулейманом, с хитроватым весельчаком Тагиром, с умницей Фамилем, без акцента говорившем по-армянски и по-русски и заочно учившемся вот уже лет пятнадцать по очереди в четырех разных институтах Баку и Еревана. Как-то раз работать с Рахимом довелось и мне.
Нам предстояло сделать довольно большую серию взрывов достаточно высоко в горах – почти у кромки вечных снегов, которая в тех местах проходила на высоте чуть более трех тысяч метров над уровнем моря. Однажды в поисках подходящего района для разведки мы побывали даже на берегу Казан-гёл – Котла-озера, один берег которого всегда был в снегу. Величественные и мрачные скалы окружали стальную гладь котловины, вода в которой казалась холоднее льда. Впрочем, пить ее не рекомендовалось, и даже шуметь там было нельзя: считалось, что рассерженные алмасты, местная разновидность снежного человека, могут в отместку начать швыряться обломками скал и устроить камнепад. Но просвещенные армяне отзывали русских в сторону и полушепотом разъясняли, что никаких снежных людей нет, а алмасты – это просто вконец одичавшие азербайджанцы. Понятия политкорректности тогда еще в нашем обиходе не существовало, и к объяснению приходилось прислушиваться всерьез: ведь по поверьям самих «турок» алмасты норовили украсть у людей вино и соль, не брезговали человеческой одеждой и местными женщинами. Тут поневоле задумаешься… Но взрывных работ на всякий случай там решили не проводить.
Тогда геологи нашли перспективный район по другую сторону ущелья Вохчи и тоже на высокогорье. Довольно далеко за самой верхней здесь деревней Шикаох (или Шикагох, если «г» произносить щелевым – на украинский манер) по вконец разбитой дороге на летние пастбища и пасеки можно было добраться до гряды земных складок, за которыми в зеленом от мхов и трав распадке лежало изумительно красивое миниатюрное бирюзовое озерцо. Его мне и предстояло испоганить, делая там чудовищные взрывы: по полторы, две и даже свыше двух с половиной тонн аммонала зараз – иначе взрывной волне не хватило бы мощи, чтобы пробиться сквозь многие километры скальных пород, потому что станционная машина с аппаратурой не могла проехать так высоко и вместе со всеми рабочими и сейсмодатчиками располагалась далеко внизу.
Работать там предстояло не меньше недели. Машина могла подъехать лишь к первой линии холмов, и примерно с полкилометра, через два взгорья мне пришлось затаскивать палатку, снаряжение, тонн пять взрывчатки и продовольствие на неделю для трех человек на своем горбу. От Рахима заведомо было мало проку, но, слава Богу, мне выделили еще одного помощника – богатырского здоровья глуповатого весельчака Али, похожего на циркового силача с картинок конца XIX века. Вот только привезли мне их обоих не сразу, а вторым рейсом – часа через два после первого. Так что несколько ходок мне для начала пришлось совершить в одиночку.
К счастью, в те времена я был вынослив словно горный козел и, покряхтывая, все же довольно уверенно нес в горку килограммов по сто с лишним груза – почти в два раза больше собственного тогдашнего веса. Это, конечно, нелегко, но проще, чем кажется на первый взгляд. Приходится один ящик с аммоналом в пятьдесят килограммов брутто водрузить на валун чуть ниже человеческого роста, а второй запихать в надежный альпинистский рюкзак – лучше бы тоже поставленный на каменную подставку. Затем надо продеть руки в лямки рюкзака, это несложно, и подступиться спиной к валуну со вторым ящиком. Слегка пригнувшись, двумя руками перетащить его поверх рюкзака, и – в путь! Надо лишь поддерживать верхний ящик одной из рук. А ногам силы хватит. Главное – не сбить дыхание и, чтобы выдержало сердце.
Когда приехали Али и Рахим, стало легче. Самое главное было перенести взрывчатку – ведь ее вообще-то нельзя было оставлять без присмотра. Но людей на этих высотах уже не было. Поэтому у обочины, где было выгружено всё добро, я оставил Рахима, а сам вместе с Али до вечера таскал ящики со взрывчаткой, по два зараз, к совсем уж безлюдному разлому в скалах метрах в ста до озера. Уже в сумерках мы втроем, вместе с Рахимом, перетащили все остальное и с грехом пополам поставили поодаль палатку. Нечего и говорить, что сил хватило только на то, чтобы вскипятить на примусе чаю и свалиться, как убитым, на спальники, брошенные поверх второпях постеленного брезента. Все мышцы ныли. На следующий день взрывчатки должны были завезти еще столько же, если не больше…
Ее и завезли. Но ведь пора было и работать! Поэтому аммонал мы лишь оттащили за какой-то валун подальше от дороги, какой бы пустынной она ни была. Перенести очередную сотню ящиков к палатке нам предстояло вечером, по окончании основной работы.
Но не все так страшно, как кажется. Когда речь шла о таких мощных зарядах, справедливо считалось, что дай Бог сделать за рабочий день пару взрывов. И то только в первые два дня, когда станция стояла не видно где, но все же сравнительно близко, и первые взрывы были «всего лишь» по восемьсот килограмм, максимум – по тонне. Но распределить этот вес на шестнадцать-двадцать пятидесятикилограммовых связок, снабдить каждую двумя электродетонаторами, соединить их подходящим образом и побросать всё это хозяйство в ни в чем не повинную чистейшую воду должен был, разумеется, я сам и только сам. Никакой помощник брать в руки уже снаряженный заряд, ясное дело, не мог. Отгонять от места взрыва снежных людей им тоже никакого резона не было. Поэтому, пока я занимался своими профессиональными обязанностями, они вполне могли потихоньку перетаскивать схороненные неподалеку от обочины ящики. Наивно надеяться, что без хозяйского пригляда Али с Рахимом займутся этим достаточно ревностно, но что-то все же перенесут, так что на вечер останется уже не слишком много.
Но для начала надо было протянуть телефонную линию. Заниматься этим пришлось тоже мне. Дело в том, что почти половина ее была уже протянута рабочими снизу, от станции. Конечно же, не вдоль дороги, со всеми петлями ее серпантина, а напрямки. Прижатые камнем на одном из склонов два закороченных проволочных конца следовало разыскать, подсоединить к ним свою катушку – между прочим, километра на три двойного и довольно-таки тяжелого семижильного провода! – сделать надежную скрутку и дотянуть линию до нашей палатки. Разве мог я доверить это дело своим рабочим? Их вообще нельзя было слишком далеко отпускать от себя. Как показывала практика, хоть они и были местными жителями, но по легкомыслию запросто могли потеряться, а чувства направления в горах, как ни странно, обычно бывали лишены. Искать их потом – без подмоги не обойтись. В геологии отношения почти как в армии. Случись что с рабочими – отвечать, причем по суду, придется их непосредственному начальнику. В данном случае – мне. Поэтому я и пошел тянуть телефон сам.
