Он так увлёкся, что чуть не забыл о внучке, которая опять не поделила что-то в песочнице, на этот раз с мальчиком. Пришлось вмешаться и утрясать назревавший конфликт. Я сидел, погрузившись во внезапно нахлынувшие воспоминания. Перед глазами стояла Рэйчел с дочкой, наверное сейчас девочка выглядит так же, как Полина… Сколько ей? Четыре?
– Кстати, мы недавно видели Вашу… знакомую и даже общались с ней. Если ещё увидимся, передать ей привет?
У меня защипало в глазах; чёрт! я становлюсь сентиментальным.
– Не стóит… Спасибо Вам, – я поднялся.
– За что?
– За всё, – туманно пояснил я, – всего вам самого хорошего, – и пошёл к выходу из парка…
* * *
В день рождения Лены, 10 июня, я поехал на кладбище. Нашёл участок, открыл калитку, зашёл внутрь низенькой оградки. Положил охапку алых роз к памятнику из чёрного камня, на котором значилось: "Лисицкая Елена Александровна, 10.06.1989 – 02.09.2010". Рядом стоял почти такой же памятник с надписью: "Лисицкая Рина Борисовна", год смерти – 2011. Дочь и мать… Мать пережила дочь (что противоестественно), правда, ненадолго…
Съездил на кладбище, где похоронена мама; тоже положил цветы, но уже белые хризантемы – она их любила…
Глава пятая. Кристи
Если бы нам сговориться о том, чтобы женщин не трогать, —
Женщины сами, клянусь, трогать бы начали нас.
Овидий. Наука любви
Как-то в поисках значка «Парашютист-отличник» (обещал показать девчонкам в редакции) извлёк с антресолей жестяную коробку из-под печенья, где хранилась всякая всячина. Открыл коробку, вытряхнул содержимое: среди спортивных медалей, значков (в том числе, "1-й разряд" по самбо), удостоверений, иностранных монет, кастета и ножа-выкидухи (отобранных у нападавших на меня дебилов), каких-то буклетов и прочей ерунды вывалился полиэтиленовый пакетик, в котором лежали узкие розовые дамские трусики. Heck![143]
Вспомнилось… В августе 2012 года я прилетел в Москву по заданию редакции для освещения процесса по делу "Pussy Riot"[144]. Остановился в гостинице «Измайлово», оставил вещи и поехал к отцу в институт.
Секретарша Кристина (от кого-то я слышал, что у неё были немецкие корни, кажется, из поволжских немцев) сообщила мне, что его вызвали к руководству; я могу подождать здесь – она указала в кресло рядом с её столом. Раечки не было (как выяснилось, она была в отпуске). Я плюхнулся в кресло, мне дали в руки журнал «JHI»[145] за 2010 год. Равнодушно полистав его минуты две, я завязал светский разговор с Кристиной: мы обсудили судьбу несчастных участниц «панк-молебна», "марш миллионов"[146] и прочие события московской жизни. Я поинтересовался, чем занята леди сегодня вечером, и, выяснив, что как раз сегодня – леди свободна, пригласил на ужин в ресторан «Гуси-лебеди» в Измайлово (выйдя в туалет, я по телефону забронировал столик на двоих). Она сразу согласилась; мы встретились у выхода из метро «Партизанская» в полвосьмого вечера. Кристина была в красивом розовом мини-платье, украшенном мелкими цветочками (заехала домой переодеться – отметил я), и белых туфлях на шпильках, на плече висела изящная белая сумочка. Ужин прошёл замечательно, мы пили белое вино "La Suisse", закусывая моцареллой и поджаренными тостами, ели индейку-гриль с мандаринами и йогуртовым соусом, танцевали под живую музыку. Потом я, расплатившись по счёту, предложил подняться на восьмой этаж ко мне в номер, посидеть, поболтать. Кристина сегодня соглашалась со всеми моими предложениями. Вызвали лифт, поднялись, поболтали (выяснилось, что её назвали Кристиной в честь прабабушки Кристианы) и, когда она собралась уходить, я предложил остаться ещё ненадолго… или подольше. Сегодня явно был мой день – она согласилась; позвонила тётке (она жила в Коньково у тёти, сестры отца; родом она из Алексина в Тульской области), сообщила, что она у подруги Татьяны и останется ночевать. Я включил на смартфоне тихую музыку – Beth Hart[147], "Bad woman blues":
"Got the lips, got the legs,
I was born to drive a man insane,
I don't worry and I don't shame,
Put it on me, I'm the queen of pain…"[148]
– Потанцуем? – Кристина положила руки мне на плечи. Я обнял её… и наши губы слились в таком долгом поцелуе, что перехватило дыхание…
– Что будем… делать? – наконец прошептала она прерывающимся от волнения голосом.
– Накроемся одеялом и будем при свете фонарика шёпотом читать "Манифест коммунистической партии", – неуклюже попытался я разрядить обстановку.
Кристина вымученно улыбнулась. Я отвёл её в душ, показал висящее на крючке полотенце и закрыл за ней дверь. Пока она плескалась, вышел из номера, подошёл к дежурной по этажу, толстой накрашенной тетке, и, всучив ей косарь, попросил разрешить моей гостье остаться у меня в номере (мол, живёт за городом, уже поздно и т. д.). Мымра понимающе ухмыльнулась (страстно захотелось, сунув ей ещё штуку, плюнуть в размалёванную рожу) и, смахнув купюру в ящик стола, разрешающе кивнула. Вернувшись в apartment, я разобрал постель, положил под подушку презик Durex и сел в кресло, ожидая девушку. Вскоре она вышла, замотанная полотенцем, чертовски соблазнительная, источая едва уловимый запах цветочного мыла; ещё от неё исходил непередаваемый аромат женщины.
– Christina, du bist ein Wunder! – я не мог сдержать восхищения (и почему-то перешёл на немецкий).
– Oh, sprichst du Deutsch? Danke für das Kompliment[149], – ответила она, смущённо улыбаясь.
– У меня только одно банное полотенце, – я указал на неё, – ты позволишь им воспользоваться?
Она смутилась ещё больше и, размотав полотенце, подала мне. У меня перехватило дыхание – передо мной стояла совершенно обнажённая чертовски привлекательная девушка, глаза её сияли бриллиантами чистой воды; голова закружилась, я опёрся о стену, чтобы не упасть… Захватив полотенце, кое-как доплёлся до душевой, встал под струю воды и закрыл глаза… Чёрт! Что происходит? Так можно с катушек слететь; успокойся, всё идёт как надо, чего распустил сопли? Пустил холодную воду, начал замерзать, пришёл в чувство… Уже вытираясь, увидел висящие на полотенцесушителе её выстиранные трусики; платье и лифчик висели на крючке. Придя в норму, вышел из душа, подошёл к кровати – Кристина лежала, натянув одеяло до подбородка. Сбросив на пол полотенце, я нырнул под одеяло, её разгорячённое тело обожгло меня, словно пламя плазменной горелки (What'is hell?[150] Откуда эта метафора?). Further – bliss[151]…
Потом накатило – из багрового тумана выплыло мужское лицо и надтреснутый голос хрипло произнёс по-латыни: "Иешуа ха-Галиль, после тщательного рассмотрения твоего дела я пришёл к выводу, что ты виновен в предъявляемых тебе деяниях… Ты обвиняешься в непочтении к богоравному Кесарю, нашему Отцу и владыке, а именно, в призыве не оказывать по праву полагающиеся ему почести…" Непередаваемый ужас охватил всё моё существо, вогнав в холодный липкий пот… Затем картинка смазалась, задёргалась, растворилась и я провалился в тяжёлый сон без сновидений…
Ночью я встал, прошлёпал в туалет, на обратном пути захватил из душа её платье с лифчиком (трусики остались на трубе сушилки) и залез под одеяло. Почувствовав шевеление, Кристина пробудилась, увидела меня рядом, секунду её взгляд выражал удивление, потом, видимо, всё вспомнив, она улыбнулась; я поцеловал её в ушко, она закрыла глаза… Ночью она вставала в туалет и, видимо, принимала душ; я видел в полумраке её обнажённую фигурку, шедшую обратно. Утром, едва проснувшись, мы повторили вечернее действо; затем, когда лежали обнявшись (её левая нога лежала на моём бедре), я, повинуясь какому-то внезапно возникшему неясному предчувствию, спросил:
