— Я… — Люнетт зарделся и, отворачиваясь, пробормотал нечто едва ли разборчивое вроде: — Я бы не посмел.

На лице Мимозы, несмотря на опасность и серьезность ситуации, скользнула ее обычная, немного ироничная улыбка.

— Я знала, — сказала она.

— П… правда? — Клаус серьезно занервничал, и принялся после каждого слова поправлять очки, которые словно пытались действовать сами по себе, ему на зло.

— Все в порядке, — заверила Мимоза, чувствуя, как тот разволновался. — Я рада, что тебе нравлюсь. — Она вся засмущалась и выдала: — Я не знаю более бескорыстного человека, более ответственного… — она пыталась подобрать подходящие слова. Барон в это время самоустранился и не мешал им объясняться. — Клаус, я едва ли встречала в своей жизни человека достойнее тебя. Так что все в порядке, если это будешь ты.

— Но это же вопиющая непристойность! — возразил Клаус.

— Если это спасет жизнь Ноэль, то я готова, — сказала Мимоза и столь настойчиво посмотрела в глаза товарища, что тот обомлел.

Мимоза не могла точно сказать, кто из них сдался первым. Возможно, это была именно она. Как только в ее душу закралось отчаяние, странная темная сила стала действовать на нее, открывая то, что она долгое время пыталась не замечать. Это выглядело безумно, но она чувствовала, что Барон обманывает их, чтобы показать правду. Он предлагал им сделку: за ту часть силы, что они ему дадут, он покажет им, кто они есть на самом деле. Он подарит им возможность быть самими собой за сущий пустяк. И пускай она не любит Клауса, они сделают это по-дружески, отнесутся к этому как заданию, и спасут Ноэль. А эти все приличия и церемонии ей втайне уже давно осточертели. Когда-нибудь она станет сильной и независимой, и никто не посмеет указывать ей, как правильно поступать. И никого не будет касаться, что она стала женщиной не в брачную ночь, как велят традиции.

— Клаус, ты поможешь мне спасти Ноэль? — спросила она, стягивая перчатки.

— Разумеется, но не стоит идти на поводу у этого проходимца.

Они оглянулись на притихшего Барона. Тот размышлял о чем-то своем, глядя в окно на восходящую луну. Почувствовав, что на него смотрят, потряс в воздухе шаром:

— Я могу возобновить ритуал в любой момент, — напомнил он.

— Пожалуйста, не надо, — взмолилась Мимоза и затравлено посмотрела на Клауса.

— Я не могу… осквернить леди… Никогда себе такого не прощу! — Люнетт побелел и вцепился руками в одеяло.

— А если я попрошу? Клаус, я тоже себе никогда не прощу, если Ноэль умрет. Ее жизнь сейчас важнее, — на прекрасные глаза принцессы навернулись слезы, щемя напарнику сердце.

— Если женщина просит… — шутливо вставил Барон, повергая Клауса в еще большее замешательство. Он вдруг оказался рядом, провел по спине Люнетта рукой, отчего тот вздрогнул. — Она хочет тебя, будь мужчиной, — выдохнул он ему в ухо фразу вместе со своей темной энергией. В этот момент уверенность Клауса в своих моральных устоях пошатнулась. Мимоза взяла его за руку.

— Помнишь, как в детстве ты подвернул лодыжку? — спросила вдруг она. — Я тогда собирала цветы на пригорке. Лютики, ирисы… помнишь?

От касания теплых пальцев Мимозы стало так хорошо, голова немного кружилась. Клаус внезапно позабыл обо всем на свете и погрузился в солнечное тепло, исходящее от нее. Неожиданно для себя он улыбнулся.

— Помню. Ты тогда ее вылечила своей магией.

— А помнишь, как потом я пригласила тебя на свидание?

— Нет, как так? — снова заволновался Клаус.

— Да так, детские глупости.

— Ах да… точно… — припомнил он, пытаясь сохранять спокойствие, но его сердце нещадно колотило.

Мимоза обняла его, успокаивая.

— Мы после столько всего пережили вместе, — она погладила его по голове. — Я всегда могу на тебя положиться. — Она смотрела на него с вселенской нежностью и повторила: — Все в порядке, если это будешь ты.

— Я… — Клаус судорожно сглотнул, подаваясь навстречу; его сознание начала затоплять тьма.

— Это ради Ноэль.

— Конечно.

Клаус заворожено смотрел в прекрасные глаза Мимозы, и тут ему открылась истина. Довольно было обманывать самого себя. Клаус понял, чего хочет сейчас больше всего. Он хотел близости с той, что незаметно согревала его душу, тихонько была рядом и не требовала ничего взамен. Сейчас он хотел одного: погрузиться в объятия Мимозы, укутаться ее теплом, наслаждаться ее нежностью… Когда-то он запретил себе любить ее, ведь Мимоза была выше его по положению, знатнее по происхождению. Он ей не ровня, что он мог поделать?

Их первый поцелуй был в щеку еще в детстве. Она сама чмокнула его и, смеясь, убежала. После этого они долгое время не виделись. Мимозу принялись серьезно обучать магическому искусству, и она была сильно занята. Потом она надолго уехала к какой-то там тетушке… И они так больше и не встретились до самого поступления в рыцари-маги. Пока эти воспоминания ласточками проносились в голове Клауса, принцесса притянула его к себе и снова поцеловала в щеку. Они словно бы возвращались к тому, на чем остановились еще тогда.

У Мимозы возникла было глупая мысль о том, что первый «серьезный» поцелуй она все же хотела бы подарить Астеру. Но Клаус был достоин этого не меньше. Наверняка он ужасно страдал, когда они расстались. В конце концов, она собирается совершить с ним интимный акт, так что думать о подобном, право же, смешно. И она взяла лицо Клауса в ладошки и поцеловала в губы. Клаус растаял. Его руки перестали ему подчиняться и принялись не только обнимать, прижимая как можно крепче Мимозу, но и нагло щупать ее пышную и мягкую грудь. И господин Люнетт, сквозь окутавшую его пелену нежности начал ощущать неукротимый прилив страсти.

В интимном деле Клаус был зажат и неуклюж, ему даже не удалось справиться со своей собственной одеждой, не говоря уже о наряде Мимозы со всякими пуговками и шнурочками. Ей пришлось брать дело в свои руки, помогая ему сбросить камзол и рубашку. Сама она полностью обнажаться стеснялась и решила ограничиться тем, что позволила Клаусу расстегнуть блузку, добираясь до вожделенных грудей, и стыдливо спустила панталоны.

Он уложил Мимозу поудобнее и устроился рядом так, чтобы ее не придавить. Он все еще не решался пойти дальше, хотя шаловливых ручонок от ее груди не отнимал. Он тяжело дышал, его очки запотели, и Мимоза сняла их, отложив в сторону. Она вновь притянула его к себе, ласково гладила по голове, приговаривая:

— Клаус, я тоже стесняюсь, но ты не волнуйся, у нас все получится. Пожалуйста, ради Ноэль.

Говоря это, она косилась на Барона, весело потряхивающего в ответ шаром.

Клаус не выдержал, он прижался к ней всем телом и самозабвенно целовал. Мимоза сладко завздыхала. Она ласкала его, спускаясь теплыми ладошками все ниже; дошла до поясницы и остановилась: дальше была граница, обозначенная ремнем брюк.

— Их придется снять, — сказала она, сгорая со стыда. — Давай я тебе помогу.

Мимоза поднырнула руками, пытаясь помочь расстегнуть брюки, но получалось не очень. Клаус, приподнялся, пытаясь сделать это сам, дабы избавить леди от столь неподобающего занятия, как снятие мужских брюк с владельца. В процессе совместных суетливых действий ее рука ухватилась за некоторую оттопыренность; под тонкой тканью прощупывалось нечто горячее и словно бы живое. Клаус издал такой низкий и пронзительный «ох!», что Мимоза почувствовала, что у нее не просто горят, а уже обугливаются уши. До этого она не была уверена, что сможет помочь ему, так сказать, правильно настроиться, а тут оказалось, что он уже ко всему готов. От понимания, что все сейчас произойдет быстрее, чем она думала, Мимоза слегка запаниковала.

— Можно я тебя поцелую? — тяжело выдохнул Клаус.

— Да, конечно, — растеряно сказала она.

— А там можно? — вдруг осмелев, уточнил он.

— Пожалуйста. А что ты…

Она не договорила, Клаус вдруг резко опустился вниз, погладил ее между ног, перебирая пальцами золотисто-рыжие кучеряшки и совсем уж неожиданно припал губами и начал целовать ее в «сладкий персик». Мимоза не знала, что такое бывает, но ей сделалось так хорошо и приятно от нежных поцелуев в столь чувствительном месте, что она блаженно откинулась на подушки, думая о том, что это гораздо приятнее поцелуев в губы, и сама развела ноги, чтобы Клаусу было удобнее. Тот воспользовался положением и стал пробовать ее языком, нетерпеливо желая исследовать то, что внутри. Ему не терпелось овладеть ею, хотя он и чувствовал себя последней скотиной.