— С чего ты вообще это решил? — в голосе Намджуна начинают проскальзывать истеричные нотки.

— А вид двух разложившихся тел тебя ни на что не натолкнул? — Юнги едва вздёрнул левую бровь, пытаясь похлопать друга по плечу, но тот с раздражением откинул его руку, отвернувшись в противоположную сторону. — Ну да, конечно, убегай от проблем, если тебе так легче, и до последнего надейся на чудо. Я не хочу говорить, что произошло в моём кошмаре, но раз уж я стал свидетелем твоего, послушай: нет такой силы, которая могла бы воскресить мёртвых. Есть только самообман и пресловутое желание.

— Но в чём тогда грёбаный смысл?

— В том, чтобы научиться жить с мыслью, что это произошло и что это нельзя изменить. Мне реально жаль, что не существует супер мега обряда, чтобы бац — и все живы-здоровы, но раз уж не нашлось бешеного гения, который бы придумал это, не проще ли отпустить тех, кто дорог, и не добивать этим дерьмом свою психику, знаешь?

— Ты такой говнюк, — усмехается Джун, вытирая слёзы, — но за это я тебя и люблю.

— Иу, — морщится Юнги, но Намджун спиной чувствует, что тот улыбается.

— Так в этом весь смысл, да? Просто принять то, что случилось в твоей жизни?

— Поверь, иногда это сделать сложнее, чем выиграть в рукопашной у тролля.

***

— Ты предал свой народ…

«О звёзды, а ты всё та же»

— Ты подверг опасности всех нас…

«Возможно, теперь ты не кажешься мне столь прекрасной, как раньше»

— Ты поставил под угрозу существование коммуны…

«Да-да, дальше будет про изгнание?»

— Отныне ты больше не принадлежишь нашему роду. Ступай отсюда, Ким Сокджин, и забудь о существовании этого места раз и навсегда!

Сокджин покорно кивает, позволяя конвою увести себя прочь с её глаз. Он оборачивается, совсем как в реальности, чтобы посмотреть ей в глаза и утонуть в них, однако…

Ким видит в них лишь лёд и пустоту. Абсолютную, всепоглощающую пустоту, в которой нет места для любви (разве что к самой себе) и привязанности (к трону, возможно). В памяти невольно всплывают светло-карие глаза одного до боли знакомого вампира.

В них-то Джин всегда мог видеть тепло и поддержку, а также, хоть он упорно и игнорировал этот факт — обожание, что-то схожее с восхищением и безграничной любовью к объекту своего почитания. В них могла плескаться радость, иногда — злость на Сокджина и его упрямство, но в них никогда не было холода и равнодушия, в отличие от взгляда напротив.

«Какой же я кретин, — тоскливо думает Джин, больше всего желая увидеть вместо фарфоровой куклы, каменным изваянием застывшей на троне, «проклятого кровопийцу и просто невыносимого парня», который пусть и не так идеален, зато — живой. — Глаза — зеркало души. В твоё я теперь могу только плюнуть».

Джин опускает голову, прежде, однако, подмечая чьи-то внимательные глаза посреди крон деревьев.

«Дожили, гоблин меня побери. Уже Намджуны на ветках мерещатся»

… Но как же сильно удивился Джин, когда понял, что это была вовсе не галлюцинация…

***

— Как вы здесь вообще оказались, да ещё и вдвоём?

— Спасибо, что спас, Юнги, я так рад тебя видеть, Юнги, — начинает бурчать фей, разглядывая наручники и прикидывая, как бы половчее снести замок.

— И не надейся, это — эльфийская сталь. Она даже взрыв переживёт и не треснет, специально для таких умников, как ты, делали.

— Умный гор не обойдёт, умный кинется в проход, — бормочет Юнги, после чего добавляет: — Джун, притащи-ка мне какую-нибудь тряпку.

— Зачем? — паникует Джин. — Что ты, чёрт возьми, собрался делать?

— Кидаться в проход, — отсекает Юнги и впихивает принесённую Намом тряпку Киму в рот, используя её в качестве кляпа. — Будет больно, не хочу, чтобы твои вопли слышал весь лес.

Глаза Сокджина округляются, и он уже набирает воздуха в лёгкие, чтобы выплюнуть злосчастную тряпку и высказать всё, что он об этом думает, когда Юнги резко дёргает его палец, после чего раздаётся характерный хруст.

— Ты что, ему палец сломал? — орёт Намджун, видя застывшие в глазах эльфа слёзы и морально готовясь проломить горе-спасителю череп.

— Обижаешь. Всего лишь вывихнул.

— Всего лишь?! — Намджун хочет продолжить препираться, но видит, как Юнги благополучно вытаскивает пострадавшую кисть Джина из наручников, и затихает.

— Ваша проблема, ну, в смысле эльфов, — начинает Юнги, — в том, что вы всегда думаете слишком сложно. Действительно, ваша хвалёная сталь переживёт и мою прапрапрабабку, но вашим извилинам просто невдомёк, что есть существа, которые могут снять её по старинке.

— Звучит так, будто ты разбираешься в теме, — фыркает Нам.

— Ещё одно слово, и вправлять пальцы будешь сам, что, вероятнее всего, приведёт к их трагической поломке.

— Понял-принял. Молчу.

Когда с наручниками было покончено, а пальцы вернули на их законное место, Сокджин, критически оглядев свои конечности, констатировал:

— Они теперь кривые, вандал!

— Неправда, они ровно такие же, какими были до этого.

— … И вы так и не ответили, какого чёрта забыли в моём кошмаре, — с акцентом на предпоследнее слово добавляет Джин.

— Понимаешь ли, это долгая история, требующая более спокойной обстановки, нежели чёртова комната, куда в любой момент могут прийти по твою душу.

— И да, — Намджун неловко откашливается. — Почему ты до сих пор под стражей, если эта… дамочка сказала, что как бы депортирует тебя из мира острых ушей и сочетающейся одежды?

Сокджин невольно улыбается, слушая весьма своеобразное мнение Джуна по этому поводу, после чего отвечает:

— У эльфов тоже есть сердце, эй! Если кого-то и вышвыривают, то ему дают сутки на то, чтобы попрощаться с семьёй и покинуть территорию.

— А почему ты тогда в наручниках? — вконец запутался Джун.

— Потенциальная угроза, все дела. Ключ у моей семьи, которая должна сопровождать меня, когда я уйду. Тогда, соблюдая традиции, они должны будут их снять и проследить за тем, чтобы я покинул коммуну.

— А кто поручится за то, что ты реально его покинешь? Неужели семья не сможет укрыть своего ребёнка?

— У эльфов всё немного не так, как у людей… Нас с детства учат тому, что решения верхушки — приоритетнее всего.

— А…

— Слушайте, это, конечно, всё очень познавательно, но чёрт, в наших же интересах свалить отсюда куда подальше, на радость этим остроухим в балаклавах, — встревает Юнги, с чем оставшиеся двое неохотно соглашаются.

***

— То есть после того, как тот, кому принадлежит этот кошмар, отпускает ситуацию, его и всех, кто присутствует с ним в этом кошмаре, и кто также попал в поле действия заклинания — перебрасывает в следующий?

— Да, что-то типо того, — кивает Джун.

— А что будет, когда кошмары закончатся?

— А кто его знает… Если сильно повезёт — мы вернёмся в наши реалии, а если нет… Ну, в конце концов мы всегда можем рассчитывать на отдельный веночек для каждой могилки.

— Стоп, но если я прожил это снова и нас не перебросило к тому же Тэхёну или Чонгуку, это значит, что всё, что вы мне сказали — не работает, — с сомнением произносит Сокджин.

— … Или то, что ты не отпустил ситуацию. Дело ведь не в том, сколько раз ты её проживаешь, а в том, как ты к ней относишься.

Эти слова заставили Джина задуматься, а потому когда Джун предложил привал и все начали устраиваться поудобнее, готовясь ко сну, Сокджин добровольно вызвался дежурить первым, пообещав разбудить Нама для смены через пару часов.

… Он молча сверлит взглядом стоящий неподалёку дуб, размышляя о том, что именно в его случае пошло не так, когда чувствует чью-то тяжёлую руку на своём плече.

— Ты не разбудил меня, хотя твоя очередь уже прошла, — Намджун садится рядом с эльфом, пытаясь понять, что так сильно заинтересовало его в близлежащем дереве, на которое Джин пялится вот уже как несколько минут.

— Мне всё равно не спится, так что, если хочешь, можешь поспать ещё.

— Ты ведь не можешь уснуть из-за того, что произошло в твоей коммуне?