– Поехали, – Нивенир взял второй топор, а Чума третий.

Они стали с хрустом расколачивать доски, прибитые к люку. Чума, самый крепкий, замахивался выше всех, и Берт видел, как под рубашкой округлялись его мышцы. Он мельком пощупал свое плечо и горечью ощутил, что рука у него такая же тоненькая, как…

Как у Бьюли. Сука.

На душе сразу стало так гадко, что даже влюбленный взгляд Фишки его не трогал. Гилберт вяло ерошил ей макушку, слушая удары топоров и треск ломающихся досок.

– Интересно, Рена Бруйант ее видела? – размышлял Лирен. – Она бы ее, наверное, приютила… Хотя куда ей еще одна собака?

Берт промолчал и снова посмотрел на Чуму. Тот иногда опускал топор и проводил рукой по волосам, убирая их назад.

Его-то девканом никто бы не посмел обозвать. Его все боятся. Потому что у него мышцы. Потому что он сам кого хочешь обзовет. И Бьюли его за это любит. Ходит с ним повсюду. И он ее тр…

– Аксель? – окликнул Берт.

Фуфел неподвижно стоял поодаль, засунув руки в карманы и жуя. В темноте он был похож на статую.

– М? – Фуфел даже не обернулся.

– У тебя есть сахар?

– Мгм. А тебе вафем?

– Ну… Надо мне.

Фуфел повернулся к нему. В темноте Берт не смог разглядеть его ехидную улыбку, но уловил ее в голосе.

– Подфел фто ли, мелкий?

– Нет! Просто еще хочется.

– Это и навывается “подфел”, дурик.

Лирен слушал их, нахмурив брови. Он искоса наблюдал за Бертом и очень боялся рассмотреть в нем признаки “торчка”, как сказал бы Нивенир.

– Так у тебя есть? – уперся Гилберт, не сводя глаз с Фуфела. Тот хитро улыбнулся и выплюнул то, что жевал. Берт вдруг вспомнил, что обычно он мусолил во рту листик табака.

– Допустим, есть, – Аксель подошел к ним и сел на корточки. Курносый, как Гилберт, стриженый “ежиком” и всегда ухмыляющийся. От него пахло куревом. – Но я ж не даю просто так, сам знаешь.

– Да знаю, – вздохнул Берт, угрюмо трепля Фишку по груди. – А дорого будет?

– Договоримся.

– Не надо, Берт, – шепнул Лирен. – Правда, не надо, а то станешь, как те пьяницы в таверне.

– Да не станет, – Фуфел расплылся в ленивой улыбке. – Они-то старперы, у которых нихера за душой не осталось, а этому еще жить и жить, – он снова посмотрел на Берта: – Десятка за кошель. Я кладу туда обычно пять шашек, но тебе подгоню еще одну. Короче, шесть за десятку.

– Какие шашки? Сахар, в смысле?

– Мгм. Ты же не станешь за раз все закидывать?

– Да нет, – Берт не совсем понял вопрос, но не хотел показаться “дуриком”, – Вряд ли.

– Одной в день тебе хватит до жопы, ты ж малой еще.

– Ага, – снова наугад согласился Гилберт.

– Вот и лады. Завтра днем принесу. Ты будь с деньгами, само собой.

– А пораньше можно?

– Не-а. У меня поставщик утром.

– Ну, ладно.

Фуфел деловито кивнул и оглянулся на остальных, которые уже сломали доски и распахнули дверцу. Теперь они стояли, разминая натруженные руки.

– Пасет оттуда пи*дец, – сообщил Нивенир, поморщившись. – Будто сдох кто-то.

– Да крыс там замуровали, наверное, – Гаф наклонился над проходом и тоже скривился, зажав нос. – Ох, сука!

Берт с горящими от любопытства глазами проследил, что же сделает Чума. Тот просунул голову в люк и выпрямился с искаженным от отвращения лицом.

– Е*ать меня в рот!

От сердца отлегло. Значит, можно не притворяться.

– Туда целую телегу этих крыс свалили что ли?

– Зажги факел, – сказал Фуфел, отцепил древко от пояса и подал Гафу.

Тот ушел на мостовую, чтобы подобрать огня от уличной жаровни. Берт и Лирен отошли от Фишки и встали рядом с остальными. Из погреба тянулся горячий воздух и так густо пахло разложением, что в носу засвербело, а горло стиснул приступ тошноты. Гилберт отвернулся и закашлялся.

– Во-во! – согласно закивал Чума. – Ну его нахер, не хочу я лезть в эту вонищу. Закрываем.

– Да давай хоть посмотрим, – сказал Фуфел. – Что воняет-то?

– А вдруг там правда труп? – забеспокоился Лирен. – Или зомби? И что тогда делать?

– Если б был зомби, мы бы услышали, – усмехнулся Нивенир. – Я таких видел, они ворчат вот так.

Он по-старчески закряхтел, высунув язык. При этом нарочно понизил голос, даже жутко стало. Мальчишки доверчиво закивали.

– И он бы сразу на нас кинулся, – добавил Нивенир. – Они такие злые мрази, что ворон считать не станут.

– А если дохляк?

– А нам-то что? Не мы ж кокнули. Уйдем и все.

Вернулся Гаффер с факелом. Он передал его Чуме и оглянулся, не идет ли патруль.

– Давай по-быстрому, а то там стражник скоро пойти должен.

Мошкара сгрудилась над люком. Факел рассеял темноту слабым рыжим светом. И тут все увидели, что дохляк и правда есть.

На земляном полу погреба лежал иссохший труп, даже, скорее, обтянутый кожей скелет. Одежда истончилась и превратилась в лохмотья. А вокруг – скопище пустых бочек и ящиков, поросших густым мхом. Было душнои и сыро, как в парилке.

– Я сейчас блевану, чесслово, – сдавленно сказал Нивенир и отвернулся во двор, прижав руку к груди.

– Это Валус?! – в ужасе отпрянул Берт. От вони слезились глаза. Он впервые видел труп, да еще такой старый.

– Да нет, – отмахнулся Чума. – Валус на ферме с сыновьями сидит. Когда он съехал, мы в дом пробрались, но люка там не нашли. Запрятал, наверное. Он этим погребом лет сто не пользовался, вон как все заросло. И трупешник аж завялился.

– Фу, – скривился Гилберт. Взгляд никак не мог отлипнуть от лица мумии.

Ему вдруг почудилось, что она вскочит и побежит к ним, скрипя костями и рыча, как показал Нивенир. Сердце застучало в горле, он опасливо отошел от люка и встал за Фишкой, которая все это время равнодушно сидела на траве и наблюдала. Лирен тоже попятился.

– Как девка, – опять завел Гаф. – Чего «фу»?

– Ну, – согласился Чума. – Трупешник как трупешник. Вяленый к пивку.

Мальчишки заржали. Гилберт и Лирен переглянулись, как бы спрашивая друг друга: «чего смешного-то? Это ж жуть!»

– Закусон собственного производства, – еле дыша от смеха, простонал Фуфел.

– А чего он его на веревку через весь погреб не повесил? – Гаф привалился к стене и закрыл лицо руками, хохоча в ладони.

– Перестаньте! – взмолился Берт.

– О, а давайте ему привезем? – продолжал Нивенир. – Скажем: «закуску подогнали, с тебя горилка». Хорошо ж посидим!

Они хохотали, пока Берт и Лирен недоуменно переводили между ними взгляды. Фишка, похоже, тоже оценила запах дохлятины, подошла к люку и просунула в погреб любопытную морду.

– Не надо, подруга! – Чума отодвинул ее, все еще смеясь.

Интересно, подумал Берт, Бьюли таскается за ним еще и потому, что он шутит про такие гадости? И ей смешно?

Он снова подошел к погребу мимо гогочущей мошкары и заглянул внутрь.

Ну, да, мумия страшная. Облезлая, коричневая, с выступами костей. Челюсть покосилась и валяется на земле. Но она и правда похожа на какую-нибудь вяленую рыбу. Только большую и более вонючую.

Он попытался улыбнуться от этой мысли, но улыбка налезла сама, вторя смеху мальчишек. Нивенир хохотал заразнее всех, – будто конь издыхал, – и Гилберт невольно захихикал.

– А кто это, если не Валус? – Лирен оставался серьезным и смотрел на всех с укором. Наверное, от отца научился.

– Поди разбери! – ответил Чума и вытянул руку с факелом подальше, чтобы лучше осветить труп. – Там особо и не поймешь. Но похоже на мадаму. У нее юбка была, видите, длинная тряпка на ногах? И тонковата для мужика.

– А у Валуса разве была жена? – спросил Фуфел.

Все разом на него посмотрели и умолкли. Через тишину вдалеке вдруг различилось тяжелое бряцание сапог по брусчатке. Чума быстро засыпал факел землей и закрыл люк. Мошкара затаилась, присев у стены.

Шаги приближались к их кварталу.

– Будем говорить? – шепнул Берт.

– По кой хер? – Нивенир тяжело дышал, прижимаясь к его плечу.

– Ну, – кивнул Чума. – Зачем палить? Может, это и не жена, а просто шлюху какую-то давно пришил, в погреб сунул и забыл. Он колдырил знатно, так что мог. Старый к тому же.