– Привет.

Гилберт обернулся, положив руку на отодвинутую крышку колодца. Лирен стоял смирно, даже не облокотившись на ограду.

– Привет.

– Ты не обижаешься? – заискивающе спросил Лирен.

– На тебя – нет. Ты же ничего не делал.

– Я просто подумал, что не надо было молчать. А то все как-то плохо получилось. Ты извини.

Берт тихо вздохнул. Хоть Лирен и не должен был извиняться, от этих слов все равно стало потеплее. Он подошел к забору и прислонился спиной к перекладине.

– Ты-то зачем извиняешься? Тебе не надо.

– Ну, просто папа говорил, что в стороне стоять тоже неправильно. А я стоял, вот и извиняюсь.

– Ладно. Тогда прощаю.

Они помолчали, слушая птиц, шелест листвы и невнятную болтовню на площади. Лирен смотрел на заросли осоки в углу участка, а Берт на ведро с водой, оставленное на колодце.

– Зато я Бьюли вчера домой провожал, – буднично сказал он, и сердце у него заколотилось.

– Здорово, – улыбнулся Лирен и глянул на него с искренней похвалой. – Жалко ее.

Гилберт недоуменно обернулся.

– В смысле, что она с Чумой ходит, – поспешил объяснить Лирен. – Он же ее обижает.

«Пол ею вытирает», сказала бы Лереси. А еще назвала бы ее круглой дурой. Берт согласился бы, если бы все утро не думал о Бьюли и не считал ее лучшим человеком в мире. За то, что назвала его умничкой и солнышком. Рядом с ней Лереси – просто старая грымза.

– Ну, да, – Гилберт снова перевел глаза на ведро.

Жгло желание наконец покончить с работой и побежать к себе в комнату, чтобы еще подумать о Бьюли. Ее лицо перемежалось в мыслях с образом сияющих гладких граней кристаллика сахара. В носу стоял приторный запах. Сахара и ее духов.

– Пойдешь сегодня шарить? – спросил Лирен. – Пацаны задумали снова к Валусу Одилу попробовать.

В последнее время мошкара начала пробираться в погреба жилых домов. Даже не для того, чтобы утащить какую-нибудь безделушку, а просто пощекотать нервы. Это и называлось “шарить”. Дом Одила стоял заброшенным уже много лет, и двери там заколотили будь здоров. Для мошкары это стало своего рода вызовом и делом принципа, когда они не смогли сломать доски на подвальном люке за домом.

Берту нравилось шарить, но теперь уже не так сильно. Ведь мошкара вчера обзывалась и даже не удосужилась защитить перед Чумой. Все они суки, теперь Гилберт в этом был почти уверен. Так что идея плюнуть на них и остаться дома казалась все заманчивее.

– Не хочу, – мрачно ответил он, не глядя на Лирена.

– Да, плохо вышло, – повторил тот и сочувственно кивнул. – Но они же не хотели. Это все Чума. Он всех пугает, мне Гаффер сам сказал по секрету.

Его рука дернулась ко рту, будто он испугался того, что проболтался, но успокоился и опустил ее. Берт этого даже не заметил. Он нахмурился и отвел глаза еще дальше.

– Да ну их.

– С нами Фуфел еще пойдет, – продолжал подбивать Лирен. – Помнишь его?

Берт ощутил волну мурашек на руках. Фуфел (хотя по-настоящему его звали Аксель, но мошкаре это слово казалось очень смешным) торговал дурью. В основном самокрутками с разными наполнителями, но бывали лунный сахар и скума. До вчерашнего дня Гилберт даже не вникал, что это такое и зачем, но стоило Лирену напомнить про Фуфела, в голове у него все сложилось в единый стройный рядок.

И Фуфел стал казаться даже важнее, чем Бьюли. Совсем капельку.

Гилберт бодро повернулся к Лирену:

– Точно пойдет?

– Да. Мы утром договаривались. Пойдет он, Гаф и Нивенир.

Самые старшие из мошкары. Они-то смогут сломать доски на люке.

Гилберт вдруг подумал, что будет глупо, если он зажмется дома и не пойдет. Тогда он точно останется в их глазах девканом, нюней и размазней. Джерси называл таких “обидушка е*аная”. Последнее слово Берт не понимал (хотя ему нравилось, как оно звучало, и потому запомнил), но “обидушка” заиграла для него новыми красками. Уж ей он точно становиться не хочет. И уж тем более “е*аной”, что бы это ни значило.

К тому же там будет Фуфел, а значит, наверняка и сахар.

– Ладно, пошли, – с наигранной неохотой согласился Берт. – Когда встречаемся?

– На закате. Как обычно, у трактира, – Лирен подумал и добавил: – Могу за тобой зайти.

– Ага.

– Тогда пока.

– Пока.

Лирен ушел. Гилберт постоял у забора еще немного, думая о Фуфеле и сахаре. Мысли о работе и Бьюли выпорхнули из головы. Глаза бездумно смотрели в угол участка.

Тут-то он и вспомнил, про что забыл спросить у Лирена.

***

Забыл спросить и вечером по дороге к “Дубу и патерице”. Дело в том, что днем Гилберт прочитал “Последователей Серого Лиса”, и теперь стал расспрашивать Лирена, правда ли существуют Гильдия Воров и Темное Братство и какие они. Тот тоже мало что знал, поэтому они с Бертом стали придумывать им мрачные убежища. Какие-нибудь огромные черные замки или глухие пещеры с леденящими кровь правилами и законами.

У таверны их ждал только Гаф. Едва увидев Гилберта, он как-то замялся и потупил глаза.

– О, пошел все-таки.

Берт молча остановился рядом, будто не заметив его, и обратился к Лирену:

– А остальные где?

Лирен пожал плечами и вопросительно посмотрел на Гаффера.

– Возле дома уже, – сказал тот, глядя на Гилберта. – Да ладно, хорош дуться. Как девка, блин.

Берт вспыхнул и в ярости пихнул его в живот.

– Ты достал!!!

– Ну извини-извини! – Гаф слегка отшатнулся и засмеялся. – Больше не буду, честно. И за вчерашнее залупу не держи.

“Залупа” тоже была непонятным, но смешным словом, которое Гилберт невольно кинул в копилку. Если бы он не бесился на Гаффера, то даже бы спросил, что это такое.

– Ты просто идиотина, – сказал Берт, стараясь звучать как Лереси. – А на идиотин не злятся.

– Да, да, – Гаф беззаботно потрепал его по плечу. – Пошли, там без нас, наверное, уже все доски сломали, а я хотел тоже топором помахать.

В переулке за домом Одила было так темно, что они едва разглядели мошкару. Но Берт сразу увидел, что пацанов больше, чем говорил Лирен. Вместо двух стояли трое. И собака, виляющая хвостом. Кто-то из мальчишек присел рядом с ней, стал гладить обеими руками и сюсюкать.

Чем ближе Берт подходил, тем четче слышались в ночи их голоса. И тут у него рухнуло сердце.

С собакой сюсюкал Чума. Гилберт узнал его притворный писк, ведь таким он передразнил его в таверне вчера.

– Уфастая бабака? – нежничал он. – Пуфыфтая бабака?

Нивенир и Фуфел возле него посмеивались, трепля пса по спине и за ушами. Берт испуганно замер, и идущий позади Гаффер наткнулся на него животом.

– Да угомонись ты, – усмехнулся тот и подтолкнул вперед.

Они подошли к мошкаре, и Чума обернулся. Губы у него растянулись в улыбке, отчего Берт ощутил неприятную резь в животе и поежился.

– Здорóво, – простецки бросил тот. – Ну че, как там с Бьюли?

– Никак, – промямлил Берт, ища глазами помощи у Фуфела и Нивенира.

– Что, не трахнул все-таки?

Знать бы еще, что это значит. Гилберт потупил взгляд в землю.

– А я вот трахнул.

Издевается, что ли?

– Да не ссы, я ж шучу, – рассмеялся Чума и слегка отодвинулся от собаки: – На, погладь.

– Ее вовут Фиха. Фифка, то биф, – прошепелявил Фуфел, как обычно что-то жуя. – Она у “Февой кобылы” куковала.

Берт с трудом удержался от того, чтобы кинуться на него с расспросами про сахар, и недоверчиво посмотрел сперва на Фишку, потом на Чуму. Собака была лохматая и рыжая. Пацанам она доставала до пояса, а Берту почти до груди. Фишка замахала хвостом, разматывая им густые заросли осота, и радостно чихнула.

Гилберт опасливо прошел мимо Чумы, будто тот мог в любой момент схватить за шкирку, как вчера, и протянул к собаке руку. Сразу почувствовал от нее запах мокрой шерсти. Он положил ладонь на огромную теплую голову и осторожно погладил. Фишка преданно смотрела в глаза и поскуливала. Рядом присел Лирен и тоже стал гладить ее по спине и шее.

– Ну что, ломаем? – Гаф подошел к трем сваленным у люка топорам и поднял один. Он подкинул его на ладони и взмахнул. Лезвие со свистом рассекло воздух.