– Нет, – сказал Берт, не спуская с нее глаз. – Просто видели.

– В следующий раз поосторожнее будьте. Мы стараемся друг с другом не пересекаться.

– Они с Фифой давно знакомы?

– Ее Селиния зовут, или Селли, это для справки тебе, – беспечно сказал Кислый и потянулся за чашкой с водой.

Гилберт ощутил приятное покалывание и посмотрел на Фифу. С таким красивым именем она вся будто похорошела. Кислый отпил и добавил:

– Вряд ли они вообще знакомы. Красотка ее от себя старается не отпускать. Да и остальным запрещает к Бушеню подходить. Только если всем вместе, чтоб всыпать.

Берт не моргая смотрел на Фифу, а она – на него. Между ними дрожала электрическая нить. И оба взглядами говорили друг другу: “тебе крышка”. Берт видел, как Красотка льнет к ней, пока треплется с соседями. Гладит ее по бедру. А ее рука лежит у него на колене. Зрачки Селли снова сузились в две щелочки.

Пока ОН не оклемался, Берт отвел глаза на белобрысика. Его переполняло восхитительное чувство обладания. Чужой тайной, даже чужой жизнью! Одно слово, и все пойдет напрекосяк! Все Гнездо, может, на уши встанет. И это бесподобно. Берт даже улыбнулся.

Белобрысик глянул на него и заметил улыбку. Гилберт вздрогнул и отвернулся. К горячему ощущению власти примешался и странный трепет. ОН уже насторожился.

“Нет, нет, замри, падла!”

Берт поджал колени к груди и стал искоса наблюдать то за мальчишкой, то за Фифой.

– А это кто? – он ткнул Кислого в плечо и указал взглядом на белобрысика.

– Тарлай. Или Терри. Или Пижон. Вон, видишь, как вырядился? Он постоянно так щеголяет.

Их с Терри взгляды снова пересеклись. Берт опустил глаза в кружку.

– Откуда у него такие шмотки?

– Так он и не беспризорник, и не бедный, – Кислый невозмутимо жевал кекс. – Он с родителями в богатом квартале живет и с нами иногда зависает. Скучно ему там, видите ли. Он нам взамен харчи дает, – Лейрен снова откусил и продолжил: – У него мать на складе рабочих держит, потому мы часто туда заглядываем помочь. Мы же меньше берем, чем те амбалы. А батя у него… Как-то со стражей связан. Вот они нас и не достают особо.

Краем глаза Берт видел, что Пижон настороженно поглядывает в их сторону.

– Миленький! – окликнул Красотка.

Гилберт с ненавистью посмотрел ему в глаза, подведенные тенями.

– Хватит меня так звать, – прошипел он.

Остальные с улыбками обернулись посмотреть, какого идиота будут так звать. Берту так казалось. Терри улыбался как-то натянуто, будто за компанию.

– Фифа сказала, ты сегодня неплохо наварился на рынке, – сказал Красотка и погладил ее по плечу. Фифа с опаской смотрела на Гилберта. – И сказала, что тебя можно назвать Крюком.

Ребята зашушукались. Терри стал слушать своих соседей, низко наклонившись.

– Ну, да, ему подойдет, раз так, – буркнул кто-то с краю.

– А сколько наварил Крюк? – улыбнулся Кислый.

– Сто тридцать пять, – ответила Фифа, и взгляд ее потеплел. – Молодец. Будем с тобой каждый день на рынке подкрючивать?

– Подкрючивать! – воскликнула какая-то девчонка. – Козырное слово!

– Ты дура что ли? – кинули с соседней кушетки. – Никогда нож-крючок не видела?

– Не видела! Я тебе сейчас огнем брови спалю!

Гнездовые забалаганили, а Красотка кивнул Берту. Тот ответил таким же кивком и глянул на Терри, но тот сразу отвел глаза.

– Так, народ! – гаркнул Красотка, и болтовня притихла. – Утром пойдем на склад, деньги зарабатывать.

– Опять хлам таскать? – взвыла альтмерка.

– Мы же не бездельники, – ухмыльнулся Красотка и посмотрел на Берта: – Заодно Седого навестим. Да, Крюк?

Гилберт улыбнулся и откинулся на спинку. Да, “Крюк” звучит куда лучше, чем “девкан”.

***

Засыпал он с мыслями о Фифе с Бушенем и о Терри. А ночью ему снилась мрачная степь. Только вместо низких деревьев – коррольские дома, точь-в-точь, как его. Ни на одном не было двери. Шел дождь, по небу ползли тяжелые кучевые облака. Гилберт шел через высокую сухую траву и пытался разглядеть что-нибудь в окнах. Но дома стояли пустые, заброшенные и тянулись бесконечно. Пару раз ему казалось, что у некоторых домов кто-то стоит, но стоило приглядеться, фигуры испарялись. Потом он обернулся и увидел, что за спиной у него все это время шли люди. Огромная толпа. И ни одного Берт не узнавал, хотя отчего-то был уверен, что уже встречал их или встретит. Мужчины, женщины, старики, дети. Они останавливались тогда, когда останавливался он, и смотрели прямо в глаза. Молча. Все, как один. Но Гилберт не чувствовал страха, а странную усталость от них и отвращение. Он отворачивался и шел вперед, не слыша целую толпу. Наконец трава поредела, и впереди выступил пустырь с маленьким озером. Вода в нем была чистая и отражала серое небо. Поднимался легкий пар. Гилберт присел у берега и хотел посмотреть на себя. Но увидел только небо.

Проснулся от бубнежа Кислого. Берт сразу ощутил, как ОН проснулся первым и теперь тычется в ткань штанов.

– Сука, – шепнул Гилберт под нос и закутался с головой. Оставил щелочку, чтобы глянуть на Кислого.

Тот сидел в одних шароварах на своей лежанке в позе лотоса, держа на коленях арматурину. Глаза были закрыты, а губы что-то бормотали. Через задвинутые шторы (просто старые простыни, перекинутые через балки) просачивался солнечный свет.

– Говорил же, не мешать, – процедил Кислый, не открывая глаза.

– Ты сам мешаешь, – шепнул Берт.

Лейрен поджал губы, мотнул головой и продолжил бормотать. Гилберт вздохнул и сунул голову под подушку.

Когда Кислый затих, он спросил, не поднимаясь:

– И ты каждое утро со своей железякой трындишь?

– Это ты железяка, Крюк, – брякнул Лейрен и стал натягивать рубашку. – Даже кличка у тебя такая. А у меня – Шехай, только пока не раскрывшийся. И я не трын… Трындю…. Трынжу? В общем, я медитирую. Учусь быть Ансеем. Тебе-то не понять, имперец.

– Я не имперец. У меня отец норд, а мать бретонка.

– Раз ты из Империи, то ты имперец.

– Вмазать бы тебе этой арматуриной…

– Молчи, малявка.

– Сам ты малявка! – Берт вынырнул из-под подушки. – Ты младше меня!

– Мы с Фифой ровесники, Крюк!

– А выглядишь как малявка!

– В третий раз говорю, мы тут все взрослые!

– Тогда и ты не обзывайся!

Кислый засмеялся и поднял ладони, будто говоря: “все, я безоружен”.

– Мир, мир. Поднимайся уже, скоро завтрак, и дуем к Седому.

Пока Берт одевался, Лейрен стоял у окна и водил арматуриной в воздухе, словно проводил ритуал с будущим Шехаем. Его отражение Гилберт видел в зеркале, пока застегивал куртку. Потом посмотрел на себя и вгляделся в подбородок. Ожидал увидеть, что там за пару месяцев появилась хоть пара волосков. Но кожа была такая же детская и девканская. Хотя он уже никакой не девкан, а Крюк, но лицо-то от этого не изменится.

Гилберт оглянулся на Кислого. У него тоже пока ничего не росло, а он старше. Даже без этого его вряд ли путали с девчонкой.

– Кислый? А у тебя по утрам стоит?

– Что стои…

Кислый замер и настороженно обернулся.

– А… Вот ты к чему.

– Что? У тебя тоже?

– Да, – Лейрен отложил арматурину и раздвинул шторы. В комнату хлынуло солнце. – Наши говорят, так и должно быть. А ты уже перепугался? Я тоже обалдел сначала… Мешает, да?

– Очень! – облегченно выдохнул Берт.

– Не волнуйся, такова наша участь, – Кислый приложил руку к стеклу и сказал, прямо как взрослый: – Таково проклятье Руптги за ослушание Сепа. Он же проклял девушек кровью и болью. Мы несем его испытание и обретаем силу, Крюк.

– Мог бы и по-другому проклясть, – пробурчал Берт, осуждающе глядя вниз, на НЕГО.

– Пути Руптги неведомы смертным. Оделся? Поскакали, пока со стола все не смели.

Внизу на столе так же разложили еду, но ребята не сидели на кушетках, а стояли кто где, трещали между собой и жевали. Гилберт сразу поискал глазами Терри, но не нашел. Ну, да, такие, как он, дома с родителями завтракают.