Глядя на все это, Арья вспомнила, как однажды слишком напилась и вот так же обнималась с ведром где-то в подсобке. Аппетит у нее как-то сразу исчез и она тихонько сунула недоеденный кусок хлеба в карман.
Джона продолжало выворачивать. Легкие горели, ходили ходуном, освобождаясь от постылой пробки, хотелось выдернуть их наружу вместе со смолой и забыть все это, как страшный сон. Но монахи неумолимо выводили свою ноту, то понижая, то повышая тон, и пытка продолжалась, падали новые сгустки и тянулись вниз клейкие багровые нити.
Наконец Седобородые умолкли и Джон свалился на пол, слабой рукой обнимая горшок.
- Что, все? - подскочила Серана, но Арнгейр умерил ее радость:
- Какое там все. Пусть передохнет немного.
Услышав такое, Джон не сумел сдержать плаксивого стона - и понял, что воздух наконец-то начал проникать в легкие. Бросив случайный взгляд в сторону, он увидел возле девушек настороженного, взволнованного Призрака - все еще зубастого и в проплешинах, но словно бы чуть поглаже, попушистее…
На душе сразу стало веселее и, когда короткая передышка кончилась, он вернулся к горшку даже с энтузиазмом. Теперь он уже мог кашлять и дело пошло чуть быстрее - хоть и не так быстро, как хотелось бы.
Емкость постепенно заполнялась. Немаленький горшок уже залило кровавой жижей до середины, и в свете вечного факела на стене Джон видел там мутное отражение своих красных глаз. Сгустки становились все меньше, легкие заработали почти в полную силу и наконец изо рта стали падать последние капли, уже не такие тягучие, а вполне обычные, красные и жидкие.
- Вот теперь хватит, - сказал Арнгейр.
- Но там же еще капает, - засомневалась Арья.
- Это просто кровь, я даже отсюда чую, - объяснила Серана, глядя, как Джон распрямляется и садится на пол.
Арнгейр посмотрел на него с сочувствием, а потом спросил:
- Ну что, полегчало?
Джон кивнул и проскрипел:
- Спасибо…
- Обращайся, - довольно ответствовал старик и распорядился: - А теперь отойди, нам еще эту пакость убирать.
Джон откочевал к девушкам, которые усадили его между собой и начали наперебой предлагать то водичку умыться, то платочек утереться, а Седобородые между тем занялись ликвидацией опасных отходов.
- Йоль Тор Шул! - выкрикнули они с четырех сторон, и бедный горшочек испепелило под четырьмя струями жаркого огня. Кровь зашипела, корчась почти как нечто живое, и исчезла, не оставив после себя даже золы.
Когда они покинули курган и вышли в глубокую ночь под звезды, Джон глубоко вдохнул свежий ветер, летевший с гор, и почувствовал, как вместе с воздухом в него входит жизнь, а в душе растет умиротворение - и желание сладко-сладко вздремнуть.
- Ишь, сомлел, - обрадовался Арнгейр, глядя, как Джон с блаженной улыбкой покачивается и бессмысленно озирается по сторонам. Серана заботливо подперла его, не давая сползти в траву, и вдруг подумала - как бы это не оказался последний раз, когда она может вот так спокойно, не вызывая подозрений, лапать его руками и делать вид, что это исключительно дружеская помощь.
Они так недавно познакомились и за это короткое время столько всего успели пережить, что она и сама до конца не понимала, кто он для нее - новый знакомый или старый друг. А с учетом того, что большую часть этого времени бедняга поневоле молчал, побольше узнать о нем и его жизни у нее просто не было возможности.
Но в Убежище, пока Сноу злился на сестру за все ее выходки и вранье, а потом уполз в темный уголок отсыпаться, она наконец-то смогла расспросить Арью о том, что волновало ее больше всего…
Ну конечно, горько думала Серана, а на что она надеялась? Что такой вот Джон до сих пор остается бесхозным и никто не прибрал его к рукам? Держи карман шире. У Довакина, как выяснилось, имелись не только три замка “очень далеко отсюда”, но и гражданство в другом мире, и королевство, требовавшее внимания, и, разумеется, горячо любимая и глубоко беременная жена.
Комментарий к Глава 20. Паломничество по местам святым и не очень
Продолжение будет в январе, всех с наступающим Новым Годом!
========== Глава 21. А между тем в Вестеросе - 2 ==========
Лошадка ступала по хрупающему снегу так деликатно и бережно, словно разнашивала новые бальные туфли. Фиалка была кобылой спокойной и воспитанной, разве что чуть пугливой - лошадь для настоящей леди. Санса покачивалась в седле, глядя на запорошенный спящий лес, над которым мигали в сине-сиреневом небе первые звезды, и думала о том, что быть леди ей опротивело. Не то чтобы ее, как Арью-надоеду, влекли дикость и приключения, но и следовать привычным путем, облачаясь каждое утро в доспехи веживости, элегантности и терпения, ей тоже стало не по силам.
Стража отговаривала ее выезжать за ворота, говоря, что дня осталось мало, а лес, по слухам, неспокоен, но Санса уперлась, повелела подать ей лошадь и, не желая больше слышать никаких возражений, уехала одна без шапки в синеющий вечер. Этот маленький бунт, учиненный ею не столько против заботы стражников, сколько против собственных принципов, немного согревал несчастное сердце - но лишь немного.
Дейенерис, несмотря на свой неохватный живот, еще утром улетела в Королевскую Гавань. Этот огромный город, вечно ждущий оказии взорваться, словно котел Дикого Огня, неустанно требовал внимания, и Дени, поворчав для порядка, заползла на шипастую спину своего исполинского детки и унеслась прочь. Зная нрав драконьей королевы, Санса не сомневалась, что кто бы ни был зачинщиком безобразий в столице, уже этим вечером они раз и навсегда научатся отличать доброе от дурного. Некоторые, возможно, посмертно.
Мне бы такую страсть, думала Санса, мне бы ее волю и веру в то, что этот мир действительно можно сделать лучше. Что проку стараться ради тех, кто сами ради себя не хотят постараться? Кто вечно ждет у кормушки, разинув рты, как жадные птенцы с круглыми злыми глазами? Что же это за люди, если понять добро они способны лишь тогда, когда над головой занесен меч?
Или таковы и есть люди?..
Санса больше не хотела быть королевой. И Хранительницей Севера тоже.
После того, как Старые Боги сжалились над ней и передали последний привет от Леди, ушедшей в более счастливые края, она некоторое время не ходила, а летала, окрыленная прощением волчицы. Но время шло, счастье развеялось, и, оглянувшись по сторонам, Санса увидела вокруг себя лишь серые стены, белый снег и вереницу людей, несущих к ней свои беды. К королям не приходят те, кто счастлив и доволен.
Снисходя к ее печальному настрою и отчасти понимая апатию, охватившую леди Старк после внезапного переосмысления собственной жизни, Дейенерис выполняла обязанности Хранительницы за нее: принимала посетителей, решала вопросы разной степени срочности, копалась в учетных книгах. Вся эта кипучая деятельность не обманывала Сансу - она за милю видела, что все, чего по-настоящему хотелось Дени, это устроиться под чардревом, болтать с Дрогоном и Нуминексом и ждать, когда Джон снова подаст о себе весточку. Но изо дня в день Дейенерис Таргариен поднималась с кровати, совала распухшие ноги в мягкие меховые сапожки и, взяв в помощь мейстера, отправлялась решать мирские вопросы, пока Санса кисла то у себя в комнате, то на крепостной стене, то, как сейчас, за стеной.
И люди стали принимать Дени. Санса видела и это. Подозрительные, даже враждебные к чужакам, нескоро доверяющие и долго помнящие северяне начали идти к ней все с большей надеждой, видя в Дени уже не драконью королеву, не чужеземку-узурпаторшу, злодейски околдовавшую Короля Севера, а живую, горящую за всех душу - ту, что Джон увидел раньше всех них.
На юге некоторые, говорят, считали ее Матерью, явившейся в теле смертной к своим чадам. Дени фыркала и утверждала, что блаженных везде хватает. Санса не была уверена, что все из них были блаженными. Была ли Дейенерис Таргариен воплощением Матери, доподлинно никто бы не сказал, но она точно была человеком незаурядным - а может, и не человеком вовсе. Она не кричала у кормушки, а наполняла ее снова и снова.
