— Так вот, с того часа, как у нас состоялся тот разговор, для меня прошло двадцать лет, — начал он, внимательно наблюдая за реакцией давнего друга. Алла с легким раздражением заметила, что Фаддей пытался изображать из себя пофигиста. Точно, пофигиста. Ему будто все равно было на неудобства, которые он доставил Сёме. Ему словно было без разницы на то, что Алла оказалась в тот момент времени, где существовать ее не должно было. — Но давай начнем с начала, чтобы Алла все поняла.

Фаддей сделал небольшой глоток чая, прочистил горло и заговорил:

— Так вот, жизнь моя началась еще до первой мировой и могла закончиться прямо на фронте, когда я лежал с контузией посреди поля боя… Друг мой, Давид, тогда получил тоже очень сложное ранение. В один момент Давид подполз ко мне и дотронулся своей покалеченной рукой до моей…

И Алла словно представила, как раненный в обе ноги Давид из последних сил двигался к Фаддею, а над их головами свистели выстрелы. Он сказал ему:

— О чем ты жалеешь?

И Фаддей, еле способный говорить, ответил:

— Что я умру сегодня.

И в один миг они оказались посреди улицы, наполненной спешащими людьми. Люди тотчас же кинулись к ним, раненым и истекающим кровью. Давиду отрезали обе ноги, а Фаддея привели в чувство всего-то за две недели в больнице. В этой же больнице он когда-то проходил осмотр, чтобы его взяли в армию. И, как оказалось, ему еще предстояло пройти его. Они вернулись тогда на два года назад.

Давид сказал как-то, когда они играли в шахматы на больничной веранде:

— Время, что было, не стерлось. Оно продолжилось. Если бы не война, ты бы не оказался тут. То есть, ты просто вернулся в эти события и продолжишь жить дальше после них. Никак параллельных реальностей и эффекта бабочки, это все чушь.

Фаддей, как он уточнил, тогда ничего не понял. Он понял только то, что заменил более раннюю версию себя. Но, как объяснял ему Давид, не в ущерб прошлому.

«Прошлое всегда есть. Оно не уходит, но забывается, как ему и свойственно» — часто повторял Давид, раскачиваясь из стороны в сторону на своем кресле-качалке, куда пересаживался из инвалидной коляски.

И вот, когда пришло время Фаддею идти в армию, его не приняли из-за старой травмы головы. А Давид в один день тихо умер от сердечного приступа. Он рассказывал Фаддею, что если бы они перенеслись еще до его рождения на свет, то после смерти Давида он вернулся бы в тот момент времени, откуда они пропали. Но так Фаддей просто остался жить в том времени, где еще только-только начиналась война.

— А теперь вопросы, — сказал Фаддей. Алла встрепенулась, она слишком заслушалась его историей и выпала из реального разговора.

— Зачем ты нас перекинул в прошлое? — первое, что пришло ей в голову. Секунду подумав, она добавила: — И зачем так далеко? Никто не умирал.

— Это потому, Алла, что та собака кинулась бы на нас, и после ты собирала бы свое кукольное личико по кусочкам.

Алла отхлебнула уже остывший чай.

— А почему так далеко, я не знаю. В любом случае, ты рано или поздно вернешься назад. Мне недолго осталось.

— Почему? — неожиданно встрял Сёма. Его молодое лицо было похоже на непроницаемую маску скорбящего человека. — Ты болен?

— У меня рак, — слишком легко ответил Фаддей. — Я и так долго живу, все нормально.

— Какой же ты дурак, Дима, — сказал он чуть ли не злобно. — До чего довел себя, как же надо себя ненавидеть! — Сёма вскочил из-за стола, но тут же сконфуженно сел обратно. Алла уставилась на люстру в кухне, стараясь сделать вид, что она не заметила общего напряжения.

Фаддей громко вздохнул.

— Я пойду домой. Алла поживет у тебя.

Почему она не могла остановиться в его квартире Фаддей не объяснил. Он молча ушел в коридор, обулся. Закрыл за собой дверь. Алла осталась сидеть, не отрывая взгляд от Сёмы.

Хотелось разрыдаться. Пару часов назад у нее был колледж, дом, не такие близкие, как хотелось бы, друзья, равнодушные родители, а сейчас все это просто стерлось, будто его и не было. Она крепче сжала в руках уже холодную кружку с чаем. Слов не было.

— Извини, — только и сказала она, но это получилось скорее просто словом, чем раскаянием.

Он не ответил.

— Спи на диване, а я на полу, — сказал Сёма. Он вручил Алле пуховое одеяло, а себе достал с балкона свежую-свежую простынь и постелил ее поверх ковра.

— Я буду спать на полу! — ответила Алла. Как так — непрошеная гостья и на хозяйством диване?

— На полу ты простудишься. А на диван я рядом с тобой не лягу.

Алла спустились на пол, села рядом с ним.

— Иди на диван, гостья из будущего, — сказал он устало. — Или выгоню в коридор.

Вместо ответа Алла легла на простыни и закрыла глаза. Сёма, видно заупрямившись, тоже лег рядом.

— Ты обязательно замерзнешь и потом уйдешь на диван!

— Не замерзну я, бабье лето еще.

Она могла слышать, как он дышал, стоило только ухом прижаться к полу. Ее позабавило, что Сёма почти сразу уснул, свернувшись замерзшим калачиком на полу. Холодно было в этих хрущевках, даже если на улице еще оставалось немного бабьелетнего тепла. Алла ощущала кончиками пальцев, как у Сёмы билось сердце — оно словно падало из его груди куда-то под паркет, а выныривало с новым ударом, касаясь ее рук и головы. Чудно это все было. Вскоре она накрыла его одеялом и еще долго смотрела в потолок. Полосы света от проезжающих машин напоминали ей чем-то детство: так же она засыпала в своей комнате, когда мама выключала ночник и закрывала двери.

И как только Алла вспомнила про маму, то уже думала о ней всю ночь. Как она заходила к ней поутру, чтобы разбудить в школу, и говорила: «Аллусик, пора». Дверь всегда оставляла открытой, чтобы Алла просыпалась от шума на кухне. Была ли тогда ее мама счастлива? Вряд ли, вот только с годами она стала говорить об этом все чаще. Интересно только, где ее мама сейчас? В этом времени? В таких размышления Алла случайно уснула.

***

Утром, а может быть, еще ночью, их сон прервал звонок в дверь. Алла тут же вскочила, когда Сёма просто накрыл голову подушкой. Она осторожно подошла к двери и заглянула в глазок. Фаддей, как побитый кошак, еле стоял на ногах, упираясь в дверной звонок.

— Все нормально? — слету спросил он. Выглядел Фаддей, если честно, просто отвратительно. — Мне надо поговорить с тобой. Выйдем.

Он вытянул Аллу на лестничную клетку, не подумав даже, что в одних тапочках холодно стоять на полу. Она и успела только заметить, как Сёма недовольно перевернулся, сильнее зарываясь головой в подушку.

— Извини, что оставил у него, — сказал Фаддей почти жалостливо. — Я хотел спросить у тебя разрешения на кое-что. Вчера я на скорой сразу уехал в больницу. Мне осталось месяца полтора, точно никто не знает, а в больнице, может, и целых три. Как только я умру, ты вернешься, — тут он закашлялся, закрыв рот ладонью. Алла увидела, что рука, которую он поспешил тут же завести за спину, была испачкана в крови. Он умирал. — Ты вернешься очень скоро, но, — он снова закашлялся, — мне очень плохо.

— Ты хочешь лечь в больницу? — догадалась Алла. И он спрашивал у нее разрешения на то, чтобы прожить на пару месяцев больше. Это было так абсурдно.

— Да, — ответил Фаддей, опираясь на стену. — Но тогда ты вернешься в свое время на месяц или даже два позже. Надежды, что меня вылечат, мне даже не дали.

— Ложись, — сказала она, понимая, что очень хотела вернуться домой как можно скорее. Но Фаддей спас ее от собаки. Но если бы не он же, ничего бы не произошло.

— Спасибо, — проговорил Фаддей одними губами, будто бы лишившись голоса. Как в замедленной съемке, он накренился на нее, теряя сознание. Алла только и смогла слегка придержать его, при этом крикнув:

— Сёма, иди сюда! Срочно! Эй, только не отключайся…

Сёма быстро подхватил его под руки и взвалил себе на плечо.

Алла сидела рядом, когда Фаддей проснулся от собственного раздирающего кашля. У него был такой вид, будто он вернулся с хорошей попойки.