Кошмар отступал, и весьма болезненная реальность навалилась на профайлера, прогоняя остатки странных сновидений. Простреленное левое плечо ныло, обожжённые глаза и горло горели после перцовки, а головная боль стучала по вискам как отбойный молоток.

Как ни странно, но мысли были настолько чёткие, что Уилл даже обрадовался тому, что он здесь. Сейчас не имели значения собаки, работа, Джек, Ганнибал, а лишь стерильное замкнутое пространство, в котором ему было уютно и хорошо. Его ничто не отвлекало и не мешало размышлять. Он просто лежал на больничной койке, смотрел в потолок и впервые с тех пор, как ему в руки попало дело Подражателя, мог неспешно и как-то лениво о нём думать.

Эмигрант с двумя детьми прибыл в Америку как беженец максимум двадцать пять-тридцать лет назад, иначе к моменту обращения в полицию у него уже был бы вид на жительство, и его не посмели бы прогнать. Европеец, а скорее всего, не европеец, а житель одной из бывших советских республик, так как именно тогда развалилась эта страна, погрязшая в бандитизме и разрухе. Повальный нацизм, вспыхнувший в разрушенной стране, ненависть к русским и людям с деньгами, особенно в бывших советских республиках, погнала оттуда тысячи беженцев, спасающих свои жизни. Это ведь теперь становилось новой религией, и может об этом говорил ему мистер Браун, когда они встречались. Американцы гонят мексиканцев; украинцы, грузины, казахи, литовцы — русских; англичане — шотландцев; французы — немцев; и вероисповедание уже перестаёт иметь значение.

Все забыли, что у них один Бог, и начали борьбу за чистоту крови. Ворон тоже за что-то борется. За порядок, за свою личную гармонию, за одному ему понятную справедливость и слепые девушки — это его творения. Он мозг, он мыслитель, философ и человек с Библией в руках, которую он сам для себя и написал.

Роберт Браун тщательно скрывает свою национальность, но неожиданно для самого себя Уилл придумал, как её узнать. В его голове, хоть и оглушаемой болью в висках, но потрясающе чистой, созревали планы, вырисовывались схемы и ловушки, с помощью которых им удастся поймать настоящего Ворона и избавить мир от этого психопата. Он просто не мог знать все его мотивы, мысли и даже умозаключения, всё-таки Уилл был эмпат, а не телепат, но он смог увидеть его эмоциональную составляющую. Одна идея накладывалась на вторую, подправляя и корректируя план, и через два часа полной тишины профайлер уже знал, что он будет делать дальше. До этого момента у него был калейдоскоп из маньяков, теперь к этой карусели присоединились жертвы, факты, самоубийство Беделии, и вся эта неразбериха сложилась в аккуратную картину с чёткими линиями и правильными оттенками. Главный подозреваемый, который как кусочек пазла вошёл в это уравнение, вызывал удивление, но скорее привычное, чем шокирующее. Ему срочно требовалось с кем-то поделиться своими идеями, и он едва поборол в себе желание встать и уйти домой в эту же минуту.

Уилл медленно поднял правую руку и аккуратно потрогал повязку на левом плече. Ранение это ерунда, как на самом деле и физическая боль. Всё, что можно починить, залечить и постирать, всего лишь мелочи жизни, к которым он привык, но он ещё не сталкивался с тем, кто мог прибраться в его душе. Фредерик Чилтон назвал его психически больным человеком, Джек пользовался его эмпатией для поиска подражателя, считая её какой-то волшебной палочкой, указывающей нужное направление, и лишь Ганнибал понимал и принимал то, что это проклятие, ломающее его жизнь. Это стало сейчас модным, приписывать себе диагнозы, оправдывающие человеческое уныние. Куда ни глянь, кругом одни депрессии, сломленные судьбы, тяжёлое детство, и каждый второй вдруг стал интровертом и социопатом. Настоящие психические расстройства — это мука и боль, а не то, что кому-то стало грустно, он читает статьи о суициде и не согласен с мнением окружающих.

Это то, что нельзя остановить, и чему невозможно противиться.

Неторопливо и неотвратимо, совсем этого не желая, сознание Уилла качнулось вслед за ментальным маятником, и он мысленно перенёсся в свой собственный дом. Пошла обратная перемотка, он увидел себя, лежащего в луже крови, и уверенно стоящую перед ним Луизу. Баллончик с перцем, повязка на лице, закрывающая рот и нос, пистолеты в расслабленных руках и её полное спокойствие. Шаг назад, ещё шаг, вот она у закрытой двери, теперь у незашторенного окна и… Стоп. Зачем ей было заглядывать в окна? Как добралась сюда слепая девушка? И откуда такая уверенность в своих силах? Уилл услышал лёгкие шаги, хотя скорее почувствовал их, и понял, что она была не одна. Кто-то заботливо привёз её к дому, стоял рядом и дал понять, что она под присмотром. Кто-то сильный, непоколебимый и настолько свой, что она даже не переживала, что он не зашёл за ней следом. Уилл почувствовал страх Луизы, её отчаяние, превратившиеся в жестокость и равнодушие, и резко вырвался из видений, хватаясь за простреленное плечо. Сложившийся в голове пазл снова поехал краями, разваливаясь и собираясь во что-то непонятное.

Образ Луизы был такой разломанный и ничтожный, что он испытал наслаждение от мысли, что она мертва.

Дверь тихонько скрипнула, на фоне рифлёного стекла возникла знакомая фигура, и к нему в палату проскользнул Ганнибал в накинутом на плечи белом халате. Уилл быстро закрыл глаза, не желая с ним разговаривать и притворяясь спящим, но доктора Лектера это совсем не смутило. Он придвинул стул прямо к кровати, взял его за руку и замер рядом, тихонько поглаживая его пальцы.

— Не стоит пытаться обмануть врача, — тихо сказал Ганнибал, спустя десять минут полной тишины. — Я вижу, что ты не спишь, Уилл, и если ты больше не хочешь меня видеть, просто скажи. Я большой мальчик, переживу.

— Что? — растерянно шепнул профайлер, распахивая глаза и неосознанно сжимая руку в кулак. — Нет, Ганнибал, нет, просто я не хочу сейчас разговаривать и…

— Мы можем и помолчать, — снисходительно сказал Лектер, вставая на ноги, открывая сумку и доставая оттуда контейнер. — Это даже лучше. Я принёс тебе поесть, и раз ты выбрал стратегию тишины, то значит, и отказаться не сможешь. Сядь поудобнее, пожалуйста, это всего лишь бульон.

Пару секунд они смотрели друг на друга и, в конце концов, Уилл подтянулся и сел на кровати. Ганнибал подал ему небольшой поднос, на котором дымился всё ещё горячий бульон, и лежала чистая ложка. Немного нервозно он начал поправлять одеяло, устанавливать низкий столик и не успокоился, пока всё не стало выглядеть идеально ровно.

— Ты сварил для меня суп? — с затаённой нежностью спросил профайлер, тронутый такой заботой.

Лектер кивнул и снова сел на стул, наблюдая, как Уилл начал есть.

— Можешь ничего мне не отвечать, — просто сказал Ганнибал, опуская глаза, — но я всё-таки скажу. Прости меня, Уилл, то, что случилось, это полностью моя вина, и я даже не собираюсь её отрицать.

— Нет, что ты, откуда ты мог знать, что Луиза…

— Должен был знать, — тут же отреагировал доктор Лектер, придвигаясь ближе. — Прости, я заигрался, был немного ослеплён тем, что происходило между нами, и не заметил очевидное. Я видел, что мисс Шеппард испытывает ко мне некие чувства, но не смог заметить то, что она задумала. Не будь она слепа, я бы увидел, но…

Уилл вздрогнул, чувствуя, как расстроен его любимый человек и, бросив ложку, потянулся к нему и положил руку на плечо.

— Хватит себя винить, — строго сказал Грэм, заглядывая ему в глаза. — Я этого не делаю, так что, не делай этого и ты. Мы оба виноваты в одинаковой степени. Я знал, что ей было неприятно нас слушать, знал, что она неравнодушна к тебе, и видел, что ты любишь поиграть на крайностях, но не остановил этого и…

— Я так расстроился, когда узнал, что произошло, — доверчиво зашептал Ганнибал, хватая Уилла за здоровую руку и целуя его запястье. — Я хотел приехать сразу же, но наши отношения тайна, и я не посмел сделать их общим достоянием без твоего согласия. Дождался ночи, договорился со знакомым врачом, и меня пропустили к тебе.