Нельзя его слушать, нельзя связываться. С нечистым всегда найдутся скрытые подводные камни. С таким только договорись, всю жизнь потом руки заламывать будешь. Себя проклянёшь. Нет. Ладно, если что-то случится с самим Будиладом, а если со Златой? Нет. Соглашаться нельзя. Ни при каких обстоятельствах.

– Но вы никогда больше не увидитесь, – закончил чёрт.

Лазутчика точно мешком огрели. Он вздрогнул и медленно навалился спиной на карий ствол сосны.

– Если вдруг у вас появится возможность увидеть друг друга, ты должен сделать всё, чтобы этого не произошло, – в ответ на полубезумный взгляд Будилада он развёл руки в стороны. – Это не я придумал, закон Горнего. Если где-то прибыло, где-то обязательно должно убыть. Нельзя менять один элемент постройки, не изменив её целиком. И если мы сами не уравновесим причинённое изменение, за нас это сделает сущее. И тогда можно только гадать, чем всё обернётся.

Нет. Определённо, с чертями нельзя связываться.

– Зачем тебе моё согласие? – внезапно спросил воин в личине врага. – Ты ведь можешь заставить меня отдать тебе эти документы. В конце концов, отобрать силой. Мне ведь с тобой действительно не справиться.

– Мне кажется, я уже говорил тебе… – впервые за всё время разговора чёрт сошёл с места и заходил кругами. Он гордо вышагивал, по-прежнему заложив руки за спину. – Свободное волеизъявление куда ценнее каких-то идиотских принуждений. Я действительно могу взять сам всё, что пожелаю. Но мне нужен если не друг, то верный союзник. Зачем мне обижать тебя, если возможно, когда-нибудь мне вновь понадобится твоя помощь?

– Придёшь и снова отберёшь, заставишь, одурманишь…

Чёрт покачал головой.

– Наверное, вам – людям действительно не понять, что сохранить добрые отношения куда дальновиднее, чем в который раз ополчить против себя мир. Довольно. Я предложил тебе самый разумный выход в сложившейся ситуации. Твой ответ?

– Нет.

– Дурак, – безразлично заметил франт и пропал.

Будилада трясло. В голове стоял невероятный гвалт самых противоречивых мыслей. Какая-то его часть яростно протестовала против этого решения. Может, незнакомец прав? Может, действительно дурак? Что если это на самом деле был единственно возможный выход? Пресловутое меньшее зло.

Лазутчик сполз спиной по стволу и уселся в сугробе. Рукой он загрёб пригоршню снега и растёр им лицо. Закрыл глаза.

Буря улеглась. Ни шатко, ни валко распогодилось. Прояснилось небо, мелкой крупой высыпали мерцающие светила. Ночь облила землю мертвецким серебром. Крепчал мороз.

Откуда-то раздалось тихо ржание. Будилад вздрогнул – не может быть! Не такой уж и бесполезной оказалась его встреча с лукавым.

Бедная кобыла Кузьмича лежала на боку, запорошенная снегом. Временами она пыталась поднять голову, ржала и снова падала. Перевёрнутая телега не позволила ей уйти, когда началась буря, и скотина оказалась в чудовищной ловушке.

Будилад освободил животное из-под снежного гнёта и, одеревеневшими пальцами, отстегнул хомут. Обрадованная лошадь мигом подскочила и принялась гарцевать. Снежные брызги, летевшие из-под копыт, напоминали серебро.

– Серебряное копытце, – подумалось мужу.

Прыгнув кобыле на спину, лазутчик обхватил её за шею и послал лёгкой рысью. Он не сомневался, что больше чёрт не станет водить его, следовательно, к утру он будет уже на Капище. Конечно, если бес изначально не поставил его на ту же тропу, по которой они с Кузьмичом сюда забрались.

Очень долго тянулось поле, без конца и без края. Будилад обязательно бы заблудился, если бы не сказочно-ясное небо и семь ярких звёздочек, как бы жмущихся друг к другу, которые он с самого начала выбрал ориентиром. Мужчина не помнил, как называется это созвездие, но зато почему-то отлично помнил, что именно оттуда на землю попадают маньяки – огромные пылающие небесные камни. Шла молва, будто бы эти камни обладали чем-то вроде разума. Небылица вроде бы, но родович однажды лично видел, как один маньяк начисто разорил полтора городских конца. Сравнял, можно сказать, с землёй.

Погода стояла безветренная, но мороз смог запустить свои руки даже сквозь плотный овчинный полушубок и огромную бесформенную заячью шапку. Её лазутчик приобрёл впопыхах и потому, головной убор то и дело сползал на глаза.

Лошадь устало храпела, но покорно несла седока.

Будилад стоял, щуря глаза, и смотрел на высокий частокол ривского острога. Мост был поднят, и ров грозно щетинился остро заточенными брёвнами. Перед ним стояли две огромные фигуры чёрной рыси, приготовившейся к прыжку. Когда мост опускался, то оказывался аккурат между ними. Изваяния были вытесаны из цельного бревна, размеры которого поражали воображение. Дереву, из которого были выструганы рыси, скорее всего, насчитывалась ни одна тысяча лет.

В пустынном небе со звонким клёкотом кружили три халзана. Позади располагалась невероятно ровная площадка, вымощенная идеально подогнанными друг к другу обсидиановыми плитами. В центре неправильным полукругом стояло шесть деревянных идолов, перед которыми у небольшой жаровеньки сидела все та же чёрная рысь.

Осунувшийся и почерневший от усталости лазутчик стоял один. Измученную кобылицу пришлось оставить в небольшом селеньице, о существовании которого решительно никто не знал и поэтому не нанёс ни на одну карту. Мужу просто повезло, что попал туда. На удивление непуганые жители радушно пригласили его под свой кров, накормили и напоили. Пытались уложить спать, но едва-едва держащийся на самом краю полного отупения Будилад лишь отмахнулся и воротился в путь. Что это была за весь, и почему там жили такие приветливые до наивности люди, подумалось уже на самом Капище. В других-то слободах пришлых частенько на вилы поднимали, а то и сжигали, опасаясь, как бы не оказался гость незваный злыднем или навью. Да и разбойников на каждом тракте, что муравьёв в лесу. За время пути от Лихобора до Капища Будиладу с Кузьмичом приходилось отбиваться трижды. Хотя оба, вроде, не производили со стороны впечатления лёгкой добычи…

Лазутчик мотнул головой:

– Не о том думаешь, не о том.

Под остроконечными шпилями четырёхугольных бревенчатых башен-сторожевиков замаячили огоньки факелов. Несколько раз высунулись и скрылись дозорные, видимо стараясь убедиться, что пришелец один. Потом над деревянной щетиной показалась кудлатая голова вестового, и опальный лазутчик услышал звонкий молодецкий голос.

– Эй, добрый человек, зачем пришёл? Дело пытаешь али от скуки маешься? Коли от скуки, так и ступай себе стороной, у нас тут не ярмарка.

– Я по делу, – коротко ответил Будилад.

Вестовой скрылся, а спустя несколько мгновений, широкий мост из морёного дерева бесшумно поплыл вниз.

Лазутчик стоял, пошатываясь, и следил за его плавным движением, за тем, как на мосту появляются три высокие совершенно одинаковые фигуры, наряженные в тугие кафтаны с меховым подбоем с полами до сапогов на каблуке с ботфортами и медными пряжками, за тем как эти фигуры плавно приближаются, исполненные какой-то кошачьей грации, скользил взглядом по коротким мечам с дугообразным огнивом, висевшие у каждого при поясе слева, и жалел, что сдуру отказался поспать хоть немного.

Эти трое, что вышли навстречу пришельцу, по всей видимости, были близнецами. Что-то часто в последнее время стали попадаться близнецы, вскользь подумалось родовичу. Тот, что шёл посередине, держал на руках пушистого чёрного котёнка. Ривы почтительно склонили головы. Тот, что с котом, заговорил:

– Поздорову тебе, Путник. Мы – рынды, встречаем гостей, пришедших по делу. Следуй за нами, мы проводим тебя к вуку Еличань.

Будилад поклонился в ответ и устало пошёл вслед рындам.

Ривы сохранили ремесленное деление лютичей, поэтому во главе их острога стоял вук, что на утерянном наречии детей волка могло означать и как отец, и как волк. Воинственный народ, как правило, не видел между ними различия, так как каждый уважающий себя род непременно числил своим первопредком лесного бродягу. Редко-редко можно было встретить потомков оборотня. Ну да, на то они и лютичи, что само по себе означило – дети волка.