Но у страха глаза велики.

– Помогай! – прохрипел Аней, хватая подмышки толстяка.

Прохорий не мешкал. Он рванул друга за другую руку, и ребята поволокли узкоглазого семинариста к окну. Лива, как могла, пыталась им помочь. Её тонкие пальцы вцепились в воротник Дзюце и рванули, едва не разорвав сутану.

– Остановитесь, безумцы! – заорал будущий выпускник, но было уже поздно. Призрак оказался быстрее.

Серебряная цепь блеснула тусклой молнией, и Прохорий полетел в купель. Его падение отозвалось высоким дребезжащим звуком. Перепуганная Лива споткнулась и упала навзничь. Она ударилась затылком о мраморный пол так, что на какое-то время потемнело перед глазами. Но именно это падение и спасло девочку. Цепь пролетела всего на пол пальца от головы и сбила с постамента высокий вычурный подсвечник.

Настала очередь Анея. От страха он отпустил измученного Дзюце и чуть присел, чтобы хоть как-то устоять на трясущихся ногах. А дальше произошло невообразимое. Когда цепь зашипела и пронзила воздух, мальчишка упал на колени и инстинктивно прикрыл голову руками. Никто не понял, что произошло. На миг всех ослепила яркая вспышка. Когда к Анею вернулось зрение, он увидел дыру в куполообразной крыше часовни. Дыра была обожжена по краям.

Призрак болтался в воздухе в десяти шагах от мальчишки и слепо таращился на него. И ничего не делал.

Мальчишка сам ничего не понимал. Немая сцена затягивалась.

Остальные призраки оживились. Тому, что держал в руках ужасающего вида клещи, не составило особого труда схватить семинариста за левую руку и хорошенько встряхнуть. Мальчишку поволокли к столу со спекулаторским инструментарием под утробный гул невидимых труб.

– Аней! – закричала Лива и, зажав рот двумя руками, зарыдала.

Послух вырывался, крутился и даже пытался укусить, но, разумеется, толку с этого было немного. Бестелесному призраку не так-то легко причинить боль. Всё было бестолку. Глаза защипало от досады – неужели всё закончится так глупо? Его просто запытают в заброшенной часовне. И всё.

Внезапно Аней почувствовал, как правая ладонь постепенно нагревается. Тепло как бы приобретает плоть, становится плотным и вязким. Повинуясь неясному наитию, мальчишка выбросил ладонь вперёд, в направлении своего мучителя.

Со стороны это выглядело, как ослепительная искра, появившаяся прямо из ладони мальчишки. Она ударила призрака в грудь и отбросила назад. Аней оказался свободен, и спустя всего несколько мгновений точно такая же вспышка ударила в духа с цепью. Его она заставила лишь пошатнуться.

Позабыв обо всём на свете, привидения собрались в кучу и бестолково уставились на нерева. Он трясся крупной дрожью, но готовил новый удар.

Призраки медлили. Они наблюдали за мальчишкой, точно увидали перед собой диковинную зверюшку. Должно быть, им впервые встретился если не равный, то уж точно не самый слабый противник. Тот, что держал в руках цепь, криво усмехнулся и повернулся к Анею спиной. Его мутноватая полупрозрачная фигура медленно удалялась, словно дух возвращался домой с прогулки.

Остальные двое быстренько сгребли за пазуху пыточные снасти и скрылись в стенах. Звуки труб постепенно стихли, уступая место девичьим завываниям и стонам Дзюце.

Аней медленно повернулся к друзьям. Он знал, что нужно что-то сказать, постараться успокоить, но ничего путного придумать не мог. В голове образовалась какая-то мучительная пустота, в которой эхом отзывались остатки боевой молитвы.

– Как ты это сделал? – срывающимся голосом произнёс Прохорий. Он тоже плакал. Плакал и держался за живот.

«Хороший вопрос,» – подумал Аней.

– Да какая уже разница? – хмуро произнёс будущий жрец.

Все разом обратились к незнакомцу. Девушка на его плече прятала лицо в складках растянутой сутаны. Она стеснялась даже взглянуть на ребят, заставших её за греховным занятием. Да и после всего произошедшего ей вообще никого не хотелось видеть.

– Чего уставились? Разве не понятно? Это была наша последняя ночь в Храмовых скалах, и уже завтра всех отчислят. Не смотрите на меня так! – повысил он голос. – Вы прекрасно знаете, как поступают с теми, кто нарушает устав. Особенно с теми, кто ходит в старую часовню под сводами Урюм-горы. Рытник-не рытник, жрец-не жрец, какая разница? Скоро мы все вернёмся в родные пенаты и заживём, как раньше. Только вернёмся не с венцом грамоты и в лучах храмовой благодати, а заклеймённые позором. И кое-кто никогда больше не встретится, – губы старшекругника предательски скривились, но он сдержался, лишь крепче обняв монашку. – А тебе и вон ему, – незнакомец указал взглядом на Прохория и Дзюце, – молиться надо, чтобы покинули семинарию живыми.

– Со мной всё в порядке, – упрямо заявил пилиг.

– Оно и видно. А с ним?

– Мы никому не скажем, что произошло здесь! – забиякой крикнул Аней. Он сам не верил в это, но возразить негодяю было просто необходимо.

– А как ты объяснишь его отбитые потроха? – кивок в сторону Прохория. – А то, что у него изо рта кровь фонтаном брызжет? – кивок на шонь-рюньца. – Скажете подрались? Во-первых, всё едино за драку выгонят; а во-вторых, никто не поверит, что два молокососа друг друга так отделали.

– Вы тут все, о чем вообще? – в ужасе завопила Лива. Она вернулась к своему прежнему занятию и, положив голову Дзюце к себе на колени, стирала с его лица кровь. Весь подол девицы был замаран тёмными пятнами. – Какое отчисление? Какие драки? Его скорей в лазарет надо! Какая разница, отчислят нас или нет? Аней, твой друг умирает! И ты, Проша! Ещё не известно, что приключилось с тобой! А-ну, помогите! Помогите же!

Аней понуро схватил Дзюце подмышки и попытался сдвинуть с места, но сил не хватило. Ему попытался пособить Прохорий, но он сам едва держался на ногах и только застонал.

Недоученный жрец вздохнул. Он поднялся и нежно, извиняясь, погладил монашку по спине.

– Отвяжись! – она дёрнула плечом и закрыла лицо руками.

– Иша…

– Не трогай меня!

Губы незнакомца задрожали. Он молча подхватил под руки шонь-рюнца и поволок к выходу. Следом, облокотившись на плечо Ливы, плёлся Прохорий. Последней шла Иша.

– Её с нами не было, – прохрипел выпускник.

– Ч-то? – переспросил Аней.

– Я говорю, с вами был только я. Я и вы трое бегали сюда по ночам. Не говорите никому, что с нами был ещё кто-то. И про вашу девочку, тоже не нужно упоминать. Пусть хоть они останутся.

– Да, – кивнул Аней. – Ты прав.

Сквозь неплотно закрытые ставни в горницу сочился противный ледяной сквознячок. Пахло воском и кадильными благовониями. Лилась тихая писклявая мелодия.

За широким дубовым столом, положив обе руки на столешницу, сидела девочка. На вид ей было лет двенадцать. По пухлым плечам рассыпались нечесаные светлые кудри, неряшливо стянутые на лбу берестяным ремешком. Полотняная рубаха, что на девице, была великовата и явно с чужого плеча, от чего широкий вырез воротника постоянно сползал на бок. Взглядом девочка задумчиво следила за дивным танцем оловянного зайчика.

Музыкальная шкатулка, подарок кузнеца Утопы – последнее, что осталось Ие от её прежней жизни. Чудо, что она не сгорела в избе вместе со всеми остальными вещами и… и семейством. Всё изжарилось в труху, даже от людей мало что осталось, а на шкатулке лишь едва-едва повело инкрустацию и пробежали тёмные разводы.

– Здравствуй, Ия, – со стороны низкой арочной двери донёсся осипший голос пастора Клера. Священник медленно подошёл к девочке и положил руку на плечо. Потом он притянул сироту ближе и обнял.

Она по-прежнему отрешённо следила за музыкальным зайцем, хотя в уголках глаз проступили искристые капельки.

– Бог им судья, – снова молвил пастор, – постарайся отпустить обиду. Не держи её в себе. Господь всё видит и спросит с каждого. «Аз воздам», сказал он, нам остаётся лишь смириться и уповать на НЕГО. Так уж случилось, что нет у человека иного заступника… Знаешь, я несколько ночей молился за души твоих родных, но мне кажется, что это и не нужно. Они сейчас там, где вечный свет не даёт сомкнуться тьме и на мгновенье, где радости и счастья настолько много, что для всего остального уже нет места. Однажды эти кущи явились мне во сне…