Оказалось, Марта прекрасно осведомлена о моем уродстве, и стремилась завоевать мое расположение только с одной целью, стать в перспективе королевой, а сердечный друг у нее уже был, и она с ним проводила много времени, в основном в постели. Мое сердце было разбито. Я прекратил всякое общение с Мартой, и уехал. Родителям из Ватикана написал, что со мной все хорошо, не хотел, чтобы они беспокоились. За эти годы образ графини стерся из моей памяти, я о ней думать перестал, да, собственно, на своей жизни поставил крест. Рано или поздно, я бы занял трон своего отца. Но ты представь, на троне сидит настоящий урод, который не может нормально общаться с соседними государями и со своими подданными. Твое мастерство помогло мне стать нормальным человеком, ты вернул мне саму жизнь.

— И ты вновь вспомнил о симпатичной графине?

— Не вспомнил. Ее выдали замуж, и, если верить письмам моей сестры Клары, она счастлива в браке. В моем сердце поселилась совсем другая девушка.

— Где ты в Ватикане нашел девушку? Там везде одни монахи и кардиналы, надеюсь, ты не стал содомитом? — усмехнулся я.

— Нет, конечно, нет. Я увидел ее в Венеции, и она прекрасна, как сама Венеция. Когда приехал тебя искать, то сразу направился в лечебницу. К сожалению, там тебя не нашел. Мне твой управляющий сообщил, что ты отбыл в неизвестном направлении, о котором я могу получить сведения только у Главного судьи Бруни. Отправился к нему домой, и там увидел настоящее ангельское создание. Пробыл я в доме судьи очень мало, но сеньор Гаспаро представил меня своей дочери. Ее чудесный голос и сейчас звучит в моих ушах, а чудный облик стоит перед глазами. Мне показалось, что девушка заинтересовалась мной, ведь я предстал перед глазами судьи и его семьи уже в преображенном виде, без уродства и, естественно, повязки.

— Ты прав, сеньорита Кьяра — девушка красивая, — я с готовностью подтвердил слова Ульриха.

— Васент, ты знаком с молодой сеньоритой?

— Скажу больше, я неоднократно обедал в ее обществе. С судьей у меня нормальные деловые отношения. Он мне помог открыть лечебницу в Венеции.

— То есть ты вхож в дом судьи Бруни?

— Не так, чтобы вхож, но меня оттуда не гонят, а иногда и приглашают. Кстати, у нас есть вполне нормальный повод посетить судью. Я долгое время отсутствовал в республике, и мне надо уточнить некоторые моменты относительно использования особняка под лечебницу, ведь его содержание оплачивает Бруни — причину его щедрости объяснять не буду, прости, она относится к врачебной тайне и на этом точка, хорошо? Если ты желаешь увидеть очаровательную Кьяру, то лучшего предлога для посещения дома ее отца не найти.

— Легко тебе говорить, а я весь в смятении. Не поверишь, но только одно воспоминание об этой девушке, наполняет мое сердце радостью и теплотой. Вот бывает же, увидел девушку один раз, и все, она поселилась в моем сердце. Думаю, я влюбился в нее.

— Тогда, влюбленный Ульрих, нам следует, как можно скорей попасть к судье Бруни, и ты сможешь предпринять попытку поухаживать за Кьярой. Я тебя представлю семье со всем почтением к твоему титулу. И не спорь со мной, так будет лучше. Дальнейшее зависит только от тебя.

— Но, Васент, это как-то уж слишком!

— Ты говорил о верной спутнице на всю оставшуюся жизнь, так, чувствую, Кьяра будет именно такой. Поверь моей интуиции.

В Венецию мы попали через два дня. Моя лечебница была в полном порядке и оставалась за мной, о чем сообщил управляющий. Я отправил к судье Бруни слугу с письмом, в котором сообщал, что завтра прибуду к нему на обед не один.

Собираться в гости начали с утра. Посетили термы, тщательно вымылись. Слуги вычистили и выгладили нашу лучшую одежду. Из особняка вышли при полном параде, при оружии.

Хозяева дома встречали нас в холле.

— Сеньор Гаспаро, синьора Мартина и сеньорита Кьяра, я рад видеть всех вас в добром здравии, — поклонился я встречающим. — Разрешите вам представить моего друга кронпринца Ульриха фон Гриндфельдорфа Австрийского, любезно согласившегося составить мне компанию. Прошу любить и жаловать.

Это надо было видеть. Глаза судьи и жены стали размером с тарелку, а щеки Кьяры залились румянцем, и она не отводила восхищенного взгляда от лица Ульриха.

— Что же мы стоим? — нашелся судья, после некоторой паузы, — давайте, пройдем в столовую, там уже все готово. — Вы нам, молодые люди, расскажете, где столько времени пропадали.

Переглянувшись с Ульрихом, мы последовали в столовую за хозяевами дома. Пока насыщались, разговоры почти не вели, ведь обед, поданный нам, был вкусным, как всегда. Повар у судьи отличный. А вот когда подали кофе, судья не выдержал.

— Васент, ты, наконец, скажешь нам, где пропадал? Мы беспокоились о тебе, — судья вновь перешел на ты, вот уж дипломат, венецианского разлива.

— Пропадал в Ватикане, куда был приглашен с учетом моего лекарского умения.

— В Ватикане? — изумилась сеньора Мартина. — Вы и Папу Римского видели?

— Мне посчастливилось Его Святейшество увидеть, издалека, — не моргнув глазом, соврал я, понимая, что правдивый рассказ, даже в самом легком виде, может нести в себе смертельную опасность. Не хотел бы я оказаться за свою болтовню у тех палачей в подземелье, где погиб Игнат.

— А чем вы там занимались?

— Об этом сеньора Мартина я рассказывать не стану, лекарская тайна. Но я могу рассказать о нашем путешествии в Рим.

С мельчайшими подробностями я рассказывал о поездке, делал особый упор на схватках с разбойниками, в которых мы с Ульрихом порубили значительное количество врагов. Численность я не завышал, но пытался представить кронпринца в образе былинного богатыря, который разил врагов направо и налево. Отметил, что в последнем бою Ульрих был серьезно ранен.

— Я прошу меня простить, что перебиваю Васента, — заговорил Ульрих, — но в последнем бою мы выжили только благодаря отваге и мастерству моего друга.

— Рана не позволяла мне сражаться, и Васент в одиночку истребил нападавших, а затем спас меня, несмотря на то, что ваш покорный слуга исходил кровью. Прошу учесть тот факт, что мой друг был вынужден прооперировать и свою огнестрельную и весьма опасную рану, которая не смогла воспрепятствовать управлению им нашим печальным, почти безлюдным, караваном из повозок и лошадей.

Я все время следил за реакцией Кьяры. В ходе моего рассказа, выражение ее лица менялось несколько раз. А когда она услышала о наших ранениях, особенно при упоминании имени Ульриха, я увидел на ее лице искреннее сострадание.

— Много талантов у Васента, — заметил судья. — Не знал, что он отменный фехтовальщик.

— Поверьте, сеньор Гаспаро, когда я увидел, как обращается с саблей Васент, то мне стало стыдно, что я не умею так сражаться, смею заверить, у меня были очень профессиональные и лучшие в королевстве учителя. Представляете, Васент вторым-третьим ударом поражал противника насмерть, а мне для этого нужно значительно больше времени. Его манера боя мне совершенно незнакома, она лишена красивых финтов, но приемы всегда необычайно эффективны и становились неожиданностью для врагов, вызывая закономерный результат: их смерть.

А как он лечил!? Я думал, что расстанусь с жизнью — с такой раной обычно умирают, а он меня выходил, и в Рим доставил, где очень упорно, умело и заботливо занимался реабилитацией моей руки. Через несколько дней я мог свободно ходить, держа раненую руку на подвязке, а спустя два месяца о том трагическом случае мне напоминает только аккуратный рубец. И это при том, что рана самого Васента перестала давать о себе знать мучительной хромотой буквально перед нашим приездом в Венецию.

— Ваше королевское Высочество, вы меня захвалили, я просто делал то, что у меня получается неплохо. Смею вас заверить, сеньор Гаспаро, его королевское Высочество Ульрих, непревзойденный стрелок из пистоля и ружья, он разил разбойников на дальней дистанции, я не могу повторить такое.

— Да, молодые люди, вам тяжело далось путешествие, — подвела итог сеньора Мартина. — Вы, помогая друг другу, остались живы, и скрепили свою дружбу кровью.